Глава 2. Дорога

Мы неспешно едем в противоположную от амфитеатра сторону. Мне жаль, что я не увижу очередных боёв и не смогу принять в них участие. Интересно, сколько талантливых бойцов в тех трёх клетках, которые я не успел обработать. Пантера справится. Но насколько качественной будет его работа, я не знаю. Я всё делаю лучше. Лучше всех.

Меня потрясает то, как Киронага держит себя, как выглядит, как сидит на лошади. Он как будто прибыл из другого мира. Мы едем по просёлку, а на его чёрной одежде – ни пылинки, короткая причёска аккуратна и ухожена, бока его лошади лоснятся и блестят.

– Расскажи мне подробнее, Киронага.

Он усмехается.

– Что тебе интересно знать?

– Двадцать четыре воина, даже самых лучших – это ничто против нескольких тысяч.

– Сколько человек ты можешь убить за день, Риггер?

– Не знаю.

– Ну, сколько ты убивал – максимум?

Я вспоминаю. Двоих-троих в день – это нормально. Максимум, наверное, около пятидесяти.

– Пятьдесят.

– Если каждый из двадцати четырёх убьёт по пятьдесят врагов за день, получится больше тысячи. А если по сто?

– Я убивал неопытных воинов в таком количестве.

– Просто ты пока что не знаешь, что такое берсерк. Ты, Риггер, – материал. А вот я уже – берсерк. Ты не смог нанести мне ни одного удара. Никто не может нанести мне ни одного удара. Ты научишься не пропускать ударов и тогда станешь непобедимым. Таким же, как я. Ты будешь убивать по сто врагов в день. По двести врагов в день.

Я думаю. Он, будто уличный торговец, расписывает мне прелести своего товара – моей предстоящей жизни. А ведь никаких прелестей не будет. Не будет Бельвы. Не будет Болта, которого можно спустить в колодец. Не будет Мартиллы, которую можно зажать в каком-нибудь углу. Не будет Пантеры, который всё-таки, наверное, мой друг. По крайней мере, я почти никогда с ним не дрался.

– Просто, – говорю я, – я еду с тобой, потому что я человек слова. И потому что я не могу стерпеть то, что кто-то может победить меня. Как только я научусь тому, что умеешь ты, я покину и тебя, и твоего Императора. Ты должен это понимать.

– Ты принесёшь клятву верности. Тогда и станет понятно, человек ты слова или нет.

Меня коробит от его тона.

– Я не буду приносить никакую клятву. Я могу прямо сейчас развернуться и уехать.

– И под пытки? В каземат?

Мне становится смешно.

– Ты думаешь, я не выдержу пыток?

Я ставлю его в тупик. Он не так умён, как выглядит. Он думает, что я еду с ним, чтобы сражаться за Императора.

– Это не только мой Император. Это и твой Император.

– Единственный мой Император – это я сам.

– Тогда что ты делаешь на службе у Санлона?

– Ты когда-нибудь пробовал вообще ничего не делать? Просто сидеть и маяться от безделья?

Он смотрит на меня и ждёт продолжения.

– Так вот, – говорю я. – Мне нравится то, что я делаю у Жирного. То есть у Санлона. Мне нравится, что меня все боятся. Мне нравится драться с гладиаторами и обучать их. Поэтому я вернусь к своей жизни, как только сочту это нужным. И ещё. У Жирного нет человека вернее, чем я.

Киронага молчит.

Дальше мы едем молча.

* * *

Деревня достаточно велика – около сотни дворов. Два всадника в боевом облачении – диковинка. Мужчины и женщины осматривают нас со всех сторон, что-то говорят. Невысокий мужчина в коричневой безрукавке из овчины оказывается прямо перед моей лошадью. Я рефлекторно пускаю коня вскачь, чтобы затоптать быдло: наука на будущее. Киронага молниеносно протягивает руку и хватает моего коня за повод, не пуская его вперёд.

– Нельзя, – говорит Киронага.

Я злюсь. Если я хочу убивать, я убиваю. Я выхватываю кнут и бью Киронагу, тот пригибается, кнут свистит по воздуху, но узкоглазый вынужден отпустить руку. Я скачу вперёд, лошадь грудью сбивает невысокого мужичка, копыта дробят его тело. Я разворачиваюсь и смотрю по сторонам.

Женщина в белом платье смотрит испуганно.

– Ты чего? – спрашивает детина в холщовой рубахе, идя на меня. В его руках – коса.

Первым щелчком хлыста я выхватываю у него косу, вторым – попадаю железным набалдашником точно ему в переносицу. Обливаясь кровью, детина садится на землю. Спрыгиваю с коня, иду к нему.

Спиной чувствую движение, разворачиваюсь и рукоятью кнута парирую удар катаны. Киронага бьёт плашмя, чтобы оглушить, а не порезать. Выхватываю меч. Нам предстоит снова сразиться. И я даю себе слово: если я побеждаю, то возвращаюсь обратно.

Обоюдоострый прямой меч привычнее катаны, и мы сражаемся на равных. Киронага быстрее меня: он вьётся ужом, и я с огромным трудом парирую его быстрые скользящие удары. Но я – сильнее, и каждый мой удар, попадающий в цель, оставляет след на его мече. Народ собирается вокруг. Краем уха я слышу что-то вроде «ставлю на узкоглазого». Они делают ставки. Что же, нельзя их разочаровывать.

Парирую очередной удар и выхватываю один из метательных ножей. Жаль, я не ношу кинжала, но это тоже сойдёт. Киронага увёртывается от броска и достаёт вторую катану. Раз я мухлюю – значит, ему тоже можно: это справедливо.

Второй ножик летит в толпу, кто-то хрипит, схватившись за горло. Две катаны парировать одним мечом невозможно. Выхватываю прут, но он слишком тяжёлый: им можно раскроить череп, но орудовать быстро и мастеровито крайне трудно. Правая катана Киронаги отсекает мне руку с мечом чуть выше кисти. Я отскакиваю назад.

Киронага тяжело дышит, но его волосы даже не растрепались. Одежда – аккуратна. Пыли нет даже на мягких чёрных туфлях.

– До заката три часа. Мы можем дождаться рассвета, если ты не готов двигаться в таком состоянии, – говорит он.

Я бросаю прут. Из культи струится кровь.

* * *

Я лежу на сене и смотрю в бревенчатый потолок. Рука перетянута жгутом и перевязана. Я уже не чувствую её ниже локтя. Главное – не забыть снять жгут вечером. Перед тем, как Киронага меня добьёт.

Мы решили не ехать сегодня. Меня положили на сеновале около дома старосты. Мужчина, которого я затоптал – местный юродивый, никто о нём не сожалел. Детина, получивший хлыстом, сам виноват. Так сказал староста. Я понимаю, почему он так сказал: он боится.

Киронага – на другом сеновале. Если я не ошибаюсь, не него клюнула какая-то белобрысая девка из быдла.

Дверь со скрипом приоткрывается. Заходит мужчина со светлыми волосами и массивной нижней челюстью. Он немного похож на детину, вступившегося за юродивого, но в этом мире нет родственников. Просто такой же тип лица.

– Господин, – робко говорит он, – можно с вами поговорить?

– Говори.

Он подходит ближе.

– Господин, вы ведь едете к Императору, так?

Киронага не умеет держать язык за зубами.

– Это тебе узкоглазый сказал?

– Он рассказал старосте, а уж староста от нас ничего не скрывает.

Да уж, другого я и не ожидал.

– Да, к Императору.

– Господин, я хочу в императорское войско. Сколько себя помню, в этой глуши живу. Хочу хоть на войне побывать.

– …мир посмотреть, – в тон ему добавляю я.

– И это тоже, – он не понимает иронии.

– Ты хочешь, чтобы мы взяли тебя с собой?

– Да, господин.

– А баба твоя против не будет?

– Нет, господин. Она меня дожидаться обещала.

Слуга в дороге – не помеха. Второй день едем всё-таки.

– Хорошо. Тогда будет тебе задание. Пройдёшь – возьмём.

– Всё, что угодно, господин.

Не пройдёт – не возьмём. Всё просто. Гладиаторов отбирают одним способом, а солдат – другим. Когда-то я отбирал солдат. Крестьяне-добровольцы приходили и просились в солдаты десятками. Их ставили строем и приказывали убить соседа. Больше половины не решалось – хотя знали, что через несколько часов сосед проснётся живым и здоровым.

– Видишь? – показываю культю.

– Да.

– Если я сегодня просто засну, то завтра буду с этой же культей. Значит, мне нужно умереть. Правильно?

– Правильно, господин.

Я протягиваю ему меч.

– Добей.

У него начинают трястись руки.

– Прямо…сейчас?

– Да. Убей меня. Прямо сейчас.

Он встаёт.

Парень держит меч неуклюже, наверное, впервые. Хотя мне кажется, что каждый в этом мире умеет держать меч. Просто некоторые этого ещё не знают.

Он заносит меч.

– Так ты меня только ранишь. Ты должен убить меня одним ударом.

Я думаю, что Киронага справился бы отлично. А Голова-с-Плеч придумал бы что-нибудь оригинальное. Но от этого деревенского парня я ничего не жду.

Он опускает оружие.

– Я не…я не могу…беззащитного человека…

Я смеюсь.

– Я сейчас могу встать и свернуть тебе шею, прежде чем ты успеешь сделать хотя бы одно движение. Неужели ты и впрямь думаешь, что я беззащитен?

Он заносит меч, теперь уже собираясь не рубить, а колоть.

– Коли сюда, – показываю ему точку на груди. – И не так, а чуть боком, чтобы меч прошёл между рёбрами.

Он поворачивает клинок так, как я сказал.

– Давай.

Я закрываю глаза. Секунда, две, три…

Он решается. Мгновенная боль в груди – и пустота. Последняя мысль: «Из парня выйдет толк».

* * *

Мы отбываем втроём – я, Киронага и Фарка, так зовут нашего нового попутчика. Киронага легко согласился с присутствием третьего человека. Я ещё вчера заметил, что он нуждается в слуге. Почему он не ездит со своим слугой, он не объяснил. Но кто-то же должен стирать его чёрную одежду, полировать катаны и ухаживать за конём. Это не господская работа.

Женщина Фарки снабжает нас запасом еды для трёх человек на несколько дней. Крестьянская лошадёнка едва тянет свою поклажу.

По дороге я расспрашиваю его о местности.

– Разбойники тут водятся?

Мне хочется подраться. С Киронагой драться что-то не тянет – до поры до времени.

– Да, господин. К вечеру подъедем к лесу, там водятся. Грабят всех подряд. Поэтому мы перед лесом заночуем у Альды, это вроде как сестра мне названная, давно дружим, а днём через лес поедем.

У меня совсем другие планы. Я хочу поехать через лес именно ночью. Я хочу, чтобы на нас напали. Мне кажется, что Киронага хочет того же. Но Фарке об этом знать рано.

– Ну, – говорю, – расскажи мне про местных разбойников.

– Это атамана Булки банда. Булкой его прозвали за то, что в своё время хлеб воровал, когда неурожаи были. И перепродавал втридорога. А потом, как в хлебе недостатка не стало, на большую дорогу вышел. У него банда человек в тридцать.

– Вооружены?

– Точно вооружены. Булка иногда на окрестные деревни набеги делает. До нашей не добирался, долго ехать, а вот на ту, где Альда живёт, нападал. У них огнестрелы, как у вас, господин Риггер.

Огнестрелы – это плохо. Можем вдвоём не справиться. Пара случайных пуль – и всё. Завтра проснёмся голыми, без вещей и денег, а разбойников ищи-свищи.

– Не беспокойся, справимся, – говорит Киронага.

Откуда он узнал мои мысли? Впрочем, неважно. Фарка думает, что реплика Киронаги обращена к нему, но мне кажется, что – ко мне.

Фарка бледнеет.

– Вы хотите напасть… – он недоговаривает.

– Мы поедем через лес ночью, – говорит Киронага.

Я никогда не думал, что смогу «работать в паре».

Меня волнует другое. Неожиданно я понимаю, что Киронага – не просто отличный боец, сильнее меня. Я понимаю, что Киронага – такой же, как я. Точно такой же. Он хочет убивать, просто его манеры, его стиль жизни не позволяют ему убивать просто так. Поэтому он вынужден искать предлог. Мне предлог не нужен.

Я перевожу разговор на другую тему.

– Кроме разбойников, есть тут на что посмотреть?

Фарка думает.

– Ну, нет, наверное. Там, дальше, недалеко от города будет большая башня, а до того – ничего особенного.

– Что такое большая башня?

Тут Киронага перебивает собирающегося ответить Фарку.

– Ты никогда не ездил в эту сторону?

– Последние лет двести – нет.

– А-а… – Киронага умолкает.

Фарка молчит, не зная, можно ему говорить или нет.

– Говори, – я обращаюсь к нему.

– Её лет сто назад построили. Это огромная штука такая из дерева – наблюдательный пункт, с которого всю округу видно. Три года строили, говорят. Я один раз сам видел, когда в город ездил.

Мне приходит в голову, что у него, у Фарки, в распоряжении вечность, а он в городе был всего один раз. Три дня потратить из вечности – не стоит ли это того? Потом я понимаю, что я – такой же. Мне надо потратить чуть больше времени. Чуть больше времени из вечности.

Дорога очень скучна. Ничего не происходит, ничего не меняется. Я чувствую, как во мне закипает злость. Мне срочно нужно её на кого-то выплеснуть. Надо было взять с собой Болта. На Фарку у меня не поднимается рука, потому что он нужен для других целей, да и Киронага не позволит.

С каких это пор я думаю о том, что кто-то может мне чего-то не позволить?

* * *

Ближе к вечеру мы прибываем в деревню, где живёт названная сестра Фарки. Уже темнеет. Окна светятся, а на улице – никого.

– Где все? – спрашиваю я.

– Разбойников боятся, – отвечает Фарка.

Проезжаем через всю деревню. Предпоследний дом – очень большой, из двух этажей, почти усадьба.

– Здесь.

– Хороший дом отгрохали.

– Пятнадцать человек живёт.

Фарка стучит в дверь. Окна горят, но никто не открывает. Фарка стучит сильнее и орёт:

– Это я, Фарка. Альда, открой!

За дверями – шевеление. Через некоторое время дверь приоткрывается. В проёме – округлое женское лицо, напоминающее луну.

– Фарка?

– Да я, я. И двое друзей моих.

Быстро он в друзья нас записал. Отрежу ему яйца, сразу забудет свои слова.

Альда приоткрывает дверь чуть шире.

– Друзей?

– Не бойся, люди благородные. Нам бы только на ночлег – на одну ночь…

Киронага выступает из тени.

– Не нужно нам ночлега, добрая женщина. Мы подкрепиться только, да отдохнуть с дороги. Через пару часов дальше поедем.

На лице Альды – ужас.

– Куда поедете?

В этот момент мне приходит в голову странная мысль. Почему дверь открывает женщина? Есть ли в доме мужики – на пятнадцать человек-то?..

Киронага спокоен.

– В лес поедем. Разбойников придушим немножко.

Альда отступает вглубь дома.

Фарка открывает дверь, жестом приглашает нас внутрь. Сам идёт и берёт под уздцы наших лошадей, куда-то их уводит. Киронага проходит первым, я – следом. В огромных сенях Альда одна. В соседней комнате слышится какое-то стрекотание: швейный станок или прялка.

Альда держит руки сцепленными на груди, неловко, будто молится.

– Пойдёмте, – говорит она и идёт в одну из дверей – налево.

Следуем за ней. Оказывается в обширной кухне. Маленькая женщина в смешном белом чепце строгает салат. Проходим через кухню, оказываемся в комнате с длинным деревянным столом. Наверх ведёт винтовая лестница. Кроме стола, в комнате – стулья, комод, в общем, много мебели. Мебель недешёвая, совсем не похожая на обстановку обычного сельского дома.

– Тут, – Альда показывает нам на скамью, стоящую вдоль стола, и выходит.

– Что-то тут не так, – говорю я.

– Всё тут так, – говорит Киронага. – Это публичный дом.

Я хмурюсь.

– Не понимаю. Зачем в глуши публичный дом?

– Если есть разбойники, значит, дорога оживлённая. Значит, ездят богатые купцы, мастера-толстосумы, солдаты. Почему бы не быть придорожному публичному дому? Альда, похоже, хозяйка.

Киваю. Киронага прав. Он продолжает.

– Они, наверное, ещё одежду шьют. Посуду делают. Кормят путников, а может, и на продажу что выращивают. Что-то вроде общины.

– Наверное.

Это объясняет дорогую мебель и отсутствие мужчин.

– Их никто не охраняет, – говорю я.

– Хочешь наняться? – смеётся Киронага. – Скорее всего, они сами себя хорошо охраняют.

Появляется Фарка.

– Лошадей пристроил. За ними ухаживают.

Киронага кивает. Входит маленькая женщина, которую мы видели на кухне. В её руках – миска, окутанная паром. За ней – Альда с двумя тарелками и деревянными ложками.

– Суп, – говорит она.

И тогда меня пробивает. Я не могу так долго терпеть. Мне плевать на их грёбаный суп. Я встаю и выхожу из комнаты – мимо Альды, мимо маленькой женщины и Фарки. Киронага за моей спиной что-то говорит, но я не слышу.

Я прохожу через сени в комнату, где слышал звуки ткацкого станка.

В комнате горит камин, тут тепло и уютно. Посередине и в самом деле стоит станок, но небольшой, домашний. За ним сидит черноволосая женщина с тонкими чертами лица. На стуле у стены пристроилась ещё одна женщина, противоположность первой: широколицая, веснушчатая.

Они поднимают на меня глаза. Мне плевать на Киронагу, да. Мне плевать на Киронагу.