Причина, по которой волшебники не правят Диском, довольно проста. Дайте двум волшебникам кусок веревки, и они немедленно начнут тянуть его в разные стороны. Что-то в генах или воспитании заставляет их относиться к взаимному сотрудничеству весьма скептически – по сравнению с ними старый слон с неизлечимой зубной болью может показаться трудолюбивым муравьем.

Лузган развел руками.

– Братья, – повторил он, – неужели вы не видите, что происходит? Перед вами талантливый юноша, выросший в уединении, гм, где-нибудь в невежественной сельской местности. Подчиняясь древнему зову магии, которая бурлит в его крови, он проделал долгий путь через горы и долины, пережил боги знают какие опасности и наконец достиг цели своего путешествия, одинокий и напуганный, стремящийся только к тому, чтобы мы, его наставники, своим уравновешивающим влиянием сформировали и направили его талант. Кто мы такие, чтобы гнать его, гм, в зимнюю пургу, отшатнувшись от…

Громко высморкавшись, Мрачнодум прервал разглагольствования казначея.

– Сейчас не зима, – категорично заявил один из волшебников, – и ночь довольно теплая.

– В предательски изменчивую весеннюю ночь, – парировал Лузган, – и воистину проклят будет тот человек, кто, гм, в такое время не протянет руку…

– Уже почти лето.

Кардинг задумчиво почесал нос.

– У мальчишки был посох, – заметил он. – Откуда он взял эту палку? Ты не спрашивал?

– Нет, – ответил Лузган, все еще тихо ненавидя назойливого знатока календаря.

Кардинг с многозначительным видом – во всяком случае, так показалось Лузгану – принялся рассматривать свои ногти.

– Ну, какой бы эта проблема ни была, – проговорил он демонстративно скучающим (по мнению Лузгана) голосом, – до завтра она подождет, не развалится.

– Да он же стер Биллиаса с лица Диска! – воскликнул Мрачнодум. – А в комнате Виррида, говорят, не осталось ничего, кроме сажи!

– Может быть, они первые начали, – не растерялся Кардинг. – Не сомневаюсь, мой дорогой собрат, уж ты-то не позволишь какому-то юнцу победить себя в делах Искусства.

Мрачнодум заколебался.

– Ну, э-э, – протянул он, – нет. Разумеется, нет, – он взглянул на невинно улыбающегося Кардинга и громко кашлянул. – Конечно же нет, естественно. Биллиас повел себя очень глупо. Однако разумная осторожность, несомненно…

– Тогда давайте, – добродушно предложил Кардинг, – будем осторожными утром. Братья, отложим это совещание. Мальчик спит и в этом, по крайней мере, являет нам пример. Утром все будет выглядеть не так мрачно, вот увидите.

– Мне известны случаи, когда этого не происходило, – хмуро заявил Мрачнодум, который никогда не доверял Молодости.

Он считал, что она еще ни разу ничем хорошим не закончилась.

Старшие волшебники один за другим покинули кабинет и вернулись в Главный зал, где обед после девятой перемены блюд был в самом разгаре. Чтобы отбить у волшебников аппетит, требуется нечто большее, чем немного магии и человек, которого у них на глазах превратили в дым.

По какой-то необъяснимой причине Лузган и Кардинг остались в кабинете наедине. Они сидели каждый по свою сторону длинного стола и наблюдали друг за другом, как кошки. Кошки могут сидеть в разных концах переулка и наблюдать друг за другом часами, мысленно выполняя маневры, которые любого гроссмейстера заставили бы показаться человеком порывистым и импульсивным. Но кошкам далеко до волшебников. Ни тот ни другой не собирались делать ход, не прогнав в уме весь предстоящий разговор.

Лузган сдался первым.

– Все волшебники – братья, – заявил он. – Мы должны доверять друг другу. У меня есть кое-какая информация.

– Знаю, – отозвался Кардинг. – Тебе известно, кто этот мальчик.

Губы Лузгана беззвучно зашевелились в попытке предугадать следующий виток разговора.

– Ты не можешь это утверждать, – заявил он через какое-то время.

– Мой дорогой Лузган, когда ты нечаянно говоришь правду, ты краснеешь.

– Я не краснел!

– Именно это, – подтвердил Кардинг, – я и имел в виду.

– Ну хорошо, – уступил Лузган. – Наверное, ты все знаешь.

Толстый волшебник пожал плечами.

– Просто тень подозрения, – ответил он. – Но почему я должен вступать в союз, – он покатал непривычное слово во рту, – с тобой, простым волшебником пятого уровня? Я мог бы получить информацию более надежным способом – выкачав ее из твоего еще живого мозга. Это я не к тому, чтобы тебя обидеть, ты понимаешь, я всего лишь хочу знать.

В следующие несколько секунд события развивались слишком быстро, чтобы не-волшебники могли в них разобраться, но произошло примерно следующее.

На протяжении разговора Лузган под прикрытием стола незаметно чертил в воздухе знаки Ускорителя Мегрима. И вот сейчас он что-то пробормотал себе под нос и метнул заклинание вдоль столешницы. Оно проделало в лаковом покрытии дымящуюся борозду и примерно на полпути встретилось с серебряными змеями, которые слетели с кончиков пальцев Кардинга, применившего разработанное братом Хашмастером заклинание Эффективного Гадосейства.

Заклятия врезались друг в друга, превратились в зеленый огненный шар и взорвались, заполнив комнату мелкими желтыми кристаллами.

Волшебники обменялись долгими, медленными взглядами – такими взглядами можно запросто жарить каштаны.

Откровенно говоря, Кардинг был удивлен. Хотя ему не стоило удивляться. Волшебники восьмого уровня редко сталкиваются с необходимостью доказывать свое магическое искусство. Теоретически равным с ними могуществом обладают лишь семь других волшебников, а все волшебники низших уровней – они по определению, ну, как бы это сказать, ниже. Это делает волшебников восьмого уровня самодовольными. А Лузган вообще был на пятом уровне.

Возможно, жизнь наверху трудна, и, вероятно, в самом низу она еще труднее, но на полдороги к вершине она настолько тяжела, что ее можно использовать в качестве балласта. К этому времени все безнадежные лентяи, глупцы и откровенные неудачники отсеиваются, простор для деятельности открыт, и каждый волшебник оказывается в одиночестве, окруженный со всех сторон смертельными врагами. Снизу поджимает четвертый уровень, только и ожидающий случая подставить ножку. Сверху давит заносчивый шестой, стремящийся растоптать все честолюбивые стремления. А с боков теснят собратья по пятому уровню, всегда готовые использовать любую возможность, только бы немного уменьшить число соперников. На месте тут не постоишь. Волшебники пятого уровня злобны и упорны, у них стальные рефлексы, а их глаза превратились в узкие щелки оттого, что они постоянно вглядываются в метафорическую финишную прямую, в конце которой ждет приз всех призов – шляпа аркканцлера.

Кардинг почувствовал, что сотрудничество привлекает его своей новизной. Оно обладало заслуживающей внимания силой, которую при помощи взятки можно было обратить себе на пользу. Разумеется, впоследствии ей, возможно, придется… подрезать крылышки…

«Покровительство», – думал Лузган. Он слышал, как люди вне Университета используют этот термин, и знал, что он означает: добиться от тех, кто стоит выше тебя, чтобы они оказали тебе поддержку. Естественно, в обычных условиях ни один волшебник и не подумает оказывать поддержку коллеге, если только не надеется застать его этим врасплох. Одна мысль о том, чтобы самым натуральным образом поощрять соперника… Но, с другой стороны, этот старый болван может оказаться полезным, а впоследствии, ну что ж…

Они разглядывали друг друга с взаимным сдержанным восхищением и бесконечным недоверием, но, по крайней мере, это было недоверие, на которое можно положиться. Пока не наступит это самое «впоследствии».

– Его зовут Койн, – сообщил Лузган. – Он утверждает, что его отца зовут Ипслор.

– Интересно, сколько у него братьев? – проговорил Кардинг.

– Что-что?

– Подобной магии не появлялось в Университете уже много веков, – пояснил Кардинг. – А может, и тысячелетий. Я только читал о ней.

– Тридцать лет назад мы изгнали отсюда одного Ипслора, – сказал Лузган. – Согласно нашим сведениям, он женился. Я отдаю себе отчет в том, что если у него и были сыновья, то они стали волшебниками, но не понимаю, как…

– Это было не волшебство. Это было чудовство, – откидываясь в кресле, возразил Кардинг.

Лузган уставился на него через покрытую пузырями лакированную крышку стола.

– Чудовство?

– Восьмой сын волшебника становится чудесником.

– Я этого не знал!

– Об этом не извещают широкую публику.

– Да, но… Чудесники жили давным-давно, магия тогда была гораздо сильнее, гм, люди были другими… Это не имело отношения к, гм, размножению.

«Восемь сыновей… – думал Лузган. – Значит, он занимался этим восемь раз. По меньшей мере. О боги».

– Чудесники могли все, – продолжал он. – Они были почти такими же могущественными, как боги. Гм. Это приводило к бесконечным неприятностям. Боги просто не могли позволить, чтобы это продолжалось.

– Ну да, когда чудесники сражаются друг с другом, могут возникнуть проблемы, – согласился Кардинг. – Но один чудесник не доставит нам неприятностей. То есть один чудесник, следующий верным советам. Которые он получает от более зрелых и мудрых людей.

– Но он настаивает на шляпе аркканцлера!

– Так почему бы ему ее не получить?

У Лузгана отвалилась челюсть. Это уж слишком – даже для него.

Кардинг одарил казначея любезной улыбкой.

– Но шляпа…

– Просто символ, – перебил Кардинг. – В ней нет ничего особенного. Если он ее хочет, он ее получит. Это мелочь. Просто символ, не более. Номинальная шляпа.

– Номинальная?

– Которую носит номинальное лицо.

– Но аркканцлера выбирают боги!

Кардинг приподнял бровь.

– Неужели? – кашлянул он.

– Ну да, наверное, выбирают. Если можно так выразиться.

– Если можно так выразиться? – Кардинг поднялся и подобрал подол мантии. – Думаю, тебе придется многому научиться. Кстати, где эта шляпа?

– Не знаю, – ответил Лузган, который еще не совсем пришел в себя. – Видимо, где-нибудь, гм, в покоях Виррида.

– Лучше сходить за ней, – заметил Кардинг. Он остановился в дверях и задумчиво погладил бороду. – Я помню Ипслора. Мы вместе учились. С ним никто не мог сладить. Странные привычки. Прекрасный волшебник был… пока не пошел по кривой дорожке. Помню, у него была манера дергать бровью, когда он перевозбуждался.

Кардинг окинул безучастным взглядом события сорокалетней давности, всплывшие у него в памяти, и вздрогнул.

– Шляпа, – напомнил он себе. – Давай найдем ее. Мало ли что с ней может случиться.

По правде говоря, шляпа вовсе не собиралась допускать, чтобы с ней что-то случилось, а поэтому в данный момент спешила к трактиру «Залатанный Барабан» под мышкой у некоего весьма озадаченного вора в черном.

Этот вор, как вскоре станет очевидным, был необычным вором. Он слыл артистом в своем деле. Другие просто крали все, что не прибито гвоздями, но этот крал даже гвозди. Он шокировал Анк-Морпорк тем, что проявлял особый интерес к присвоению – и с удивительным успехом – вещей, которые не только были прибиты гвоздями, но еще и лежали в недоступных сокровищницах под охраной зорких стражников. Бывают художники, которые могут расписать огромный купол какой-нибудь часовни. Этот вор был способен его украсть.

Данному вору приписывалась кража усыпанного драгоценными камнями жертвенного ножа, совершенная из храма Оффлера, Бога-Крокодила, в самый разгар вечерней молитвы; а также кража серебряных подков у лучшей скаковой лошади патриция в тот момент, когда названная лошадь выигрывала скачки. Когда Гритоллера Мимпси, вице-президента Гильдии Воров, толкнули на рынке, а потом, по прибытии домой, он обнаружил пропажу из потайного местечка свежеукраденной горсти бриллиантов, он сразу понял, кто за этим стоит^[7]. Этот вор легко мог украсть идею, поцелуй или чье-нибудь сердце.

Однако некоторое время назад он впервые в жизни украл то, что не только попросило его об этом негромким и не терпящим возражений голосом, но и дало точные, не подлежащие обсуждению указания насчет того, что дальше делать.

Стояла середина ночи – поворотная точка полных забот анк-морпорских суток. Это время, когда люди, зарабатывающие себе на жизнь при свете солнца, отдыхают после своих трудов, а те, кто занимается честным промыслом под холодными лучами луны, только набираются сил, чтобы отправиться на работу. То есть сутки вступили в ту тихую пору, когда уже слишком поздно для ограбления и еще слишком рано для кражи со взломом.

Ринсвинд, который в одиночку сидел в продымленном, битком набитом зале «Барабана», даже не шелохнулся, когда над его столиком промелькнула какая-то тень и напротив уселась зловещая фигура. В этом месте в зловещих фигурах не было недостатка. «Барабан» ревностно хранил свою репутацию самого стильного и дурно славящегося трактира в Анк-Морпорке, и здоровенный тролль, который охранял дверь, тщательно осматривал посетителей, чтобы у каждого имелись обязательные черные плащи, сверкающие глаза, магические мечи и так далее. Ринсвинд так и не выяснил, что тролль делает с теми, кого отбраковывает. Возможно, он их ест.

– Эгей! – тихонько донесся хриплый голос из глубины черного бархатного капюшона, отороченного мехом.

– До эгей еще далеко, – откликнулся Ринсвинд, пребывающий в смутном настроении духа, – но мы работаем над этим.

– Я ищу волшебника, – заявил голос. Он был искажен и оттого казался сиплым, но сиплые голоса в «Барабане» опять-таки не в диковинку.

– Какого-то конкретного? – осторожно осведомился Ринсвинд.

Так можно нарваться на неприятности.

«Волшебника, который с почтением относится к традициям и не прочь рискнуть жизнью за высокое вознаграждение», – ответил ему другой голос, донесшийся из круглой черной кожаной коробки, которую незнакомец держал под мышкой.

– Ага, – отозвался Ринсвинд, – это несколько сужает круг ваших поисков. А в ваше задание входит опасное путешествие в неведомые и, возможно, грозящие погибелью земли?

– Если честно, то входит.

– Встречи с жуткими тварями? – улыбнулся Ринсвинд.

– Вероятны.

– Почти верная смерть?

– Точно.

– Что ж, желаю вам всяческих успехов в ваших поисках. – Ринсвинд кивнул и взялся за шляпу. – Я бы и сам вам помог, но только не стану это делать.

– Что?

– Извините. Не знаю почему, но перспектива верной смерти в неведомых землях от когтей экзотических чудовищ – это не для меня. Я это уже пробовал, и оно у меня как-то не пошло. Каждому – свое, так я говорю, а я был создан для скуки.

Он нахлобучил шляпу на голову и неуверенно поднялся на ноги.

Он уже дошел до подножия лестницы, ведущей наверх, на улицу, когда чей-то голос у него за спиной произнес:

– А настоящий волшебник сразу согласился бы.

Ринсвинд мог не останавливаться. Мог подняться по ступенькам, выйти на улицу, купить в клатчской забегаловке, что в Сниггсовом переулке, пиццу и завалиться в постель. История бы в этом случае полностью изменилась и стала значительно короче, зато Ринсвинд как следует выспался бы, хотя в отсутствие матраса ему пришлось бы спать на полу.

Будущее затаило дыхание, ожидая, что Ринсвинд уйдет прочь.

Он не сделал этого по трем причинам. Одной было спиртное. Другой – тот крошечный огонек гордости, который мерцает в груди даже самого осторожного труса. Но третьей причиной был голос.

Он был прекрасен. Звучал так, как выглядит дикий шелк.

Вопрос отношения волшебников к сексу довольно сложен, но, как уже указывалось, в основном все сводится к следующему: когда дело доходит до вина, женщин и песен, волшебникам позволяется напиваться в доску и мычать себе под нос сколько душе угодно.

Юным волшебникам объясняли это так: овладение магией – дело, требующее больших затрат сил и времени, оно несовместимо с деятельностью, которой занимаются в духоте и украдкой. Гораздо разумнее, говорили им, забыть о подобных вещах, а вместо этого усесться за «Аккультизм Для Начинающих» Воддли. Как ни странно, молодых волшебников сие объяснение, по-видимому, не удовлетворяло, и они подозревали, что настоящая причина состоит в том, что все правила пишутся старыми волшебниками. Страдающими запущенным склерозом. Но на самом деле истинная причина была давно забыта: если бы волшебникам позволялось размножаться, как кроликам, это привело бы к угрозе появления чудесников.

Разумеется, Ринсвинд успел повращаться в обществе и кое-что повидать. Но при помощи нечеловеческих усилий он мог-таки обуздать свои чувства и спокойно провести в женском обществе несколько часов подряд, не испытывая необходимости принять холодный душ и пойти прилечь. Но этот голос даже статую заставил бы сойти с пьедестала и сделать несколько быстрых кругов по стадиону и пятьдесят отжиманий. Это был голос, который даже «доброе утро» произносит так, как будто приглашает в постель.

Незнакомка откинула капюшон и вытряхнула из-под него свои длинные волосы. Они были почти абсолютно белыми, а поскольку кожу девушки покрывал золотистый загар, общее впечатление было рассчитано на то, чтобы нанести мужским чувствам удар, подобный удару свинцовой трубой по голове.

Ринсвинд заколебался и упустил прекрасную возможность промолчать. С верхней площадки раздался хриплый бас тролля:

– Эй, я же шкажал, дебе шюда нельжя…

Девушка прыгнула вперед и сунула Ринсвинду в руки круглую кожаную коробку.

– Быстрее, ты должен пойти со мной. Ты в большой опасности!

– Почему?

– Потому что, если ты не пойдешь, я тебя убью.

– Да, но подожди минутку, в таком случае… – слабо запротестовал Ринсвинд.

На верхней площадке лестницы появились три стражника из личной охраны патриция. Их начальник с сияющей улыбкой оглядел раскинувшийся внизу зал. Улыбка давала понять, что страж порядка будет единственным, кто вволю насладится шуткой.

– Никому не двигаться, – посоветовал он.

Ринсвинд услышал за спиной бряцание оружия, означавшее, что несколько стражников появились и у задней двери.

Остальные посетители «Барабана» застыли, держа руки на разнообразных рукоятях. Это была не обычная городская стража, осторожная и добродушно-продажная. Это были ходячие глыбы мускулов, абсолютно неподкупные хотя бы потому, что патриций мог заплатить больше, чем кто-либо другой. Как бы там ни было, стражу интересовала именно девушка. Остальные клиенты расслабились и приготовились вкушать зрелище. Когда станет ясно, кто побеждает, может быть, будет иметь смысл присоединиться.

Ринсвинд почувствовал, как пальцы у него на запястье сжались еще сильнее.

– Ты что, чокнулась? – прошипел он. – Впутываться в дела самого босса?!

Послышался свист, и из плеча сержанта внезапно выросла рукоять ножа. Потом девушка резко обернулась и с хирургической точностью заехала маленькой ножкой прямо в пах первому же стражнику, который сунулся в дверь. Двадцать пар глаз сочувственно прослезились.

Ринсвинд схватил свою шляпу и попытался нырнуть под ближайший стол, но у пальцев была просто стальная хватка. Следующий приблизившийся стражник поймал нож в бедро. Затем девушка вытащила шпагу, похожую на очень длинную иглу, угрожающе подняла ее и осведомилась:

– Ну, кто следующий?