Но в пять часов утра Мать-Природа нажала на кнопку, и мир сошел с ума. Все живые твари, в том числе, судя по звукам, аллигаторы, соперничали друг с другом, кто громче рявкнет. Какофония звуков не сразу дошла до ушей Ваймса. По крайней мере, огромная кровать располагала почти неистощимым запасом подушек. Ваймс обожал подушки, когда не спал на собственной кровати. Один-два жалких мешочка с перьями, похожих на запоздалую мысль… нет, это не для него. Он любил зарываться в подушки, превращать их в мягкую крепость, оставив лишь дырку для доступа воздуха.

Ужасающий шум уже стихал, когда он вынырнул на поверхность. Да, вспомнил Ваймс, это еще одно свойство растреклятой деревни. Жизнь в ней начинается слишком рано. Командор по обычаю, по наклонностям и по необходимости вел ночной образ жизни, иногда так и исключительно ночной; с его точки зрения, семи часов было достаточно один раз в день. С другой стороны, он почувствовал запах бекона; в следующую минуту в комнату вошли две взволнованные юные особы, неся подносы на каких-то затейливых металлических штуковинах, которые в разложенном виде практически не позволяли сесть и съесть поданный завтрак.

Ваймс растерянно похлопал глазами. Положение дел явно улучшалось. Сибилла считала своим долгом позаботиться о том, чтобы ее супруг жил вечно; она не сомневалась, что этого блаженного состояния можно достигнуть, если кормить его исключительно способствующими пищеварению орехами, злаками и йогуртом, который, с точки зрения Ваймса, представлял собой сыр, который не созрел. Все это никуда не годилось по сравнению с привычным утренним сандвичем с беконом, салатом и помидором. Ваймс просто диву давался, что все стражники в этом отношении безоговорочно повиновались жене своего начальника. А если начальник вопил и топал ногами – что вполне понятно и даже простительно для человека, которого лишили с утра куска подгорелой свинины, – они ссылались на инструкции леди Сибиллы, нимало не сомневаясь, что Ваймс грозит не всерьез, а если кого-то и уволит, то тут же вернет на место.

Сибилла выбралась из подушек и сказала:

– У тебя отпуск, дорогой.

Завтрак, который дозволялось съесть в отпуске, состоял из яичницы, точь-в-точь как любил Ваймс, и сосисок, но, к сожалению, никакого поджаренного бекона. Даже в отпуске это, видимо, считалось смертным грехом. Зато кофе был черным, густым и сладким.

– Ты крепко спал, – заметила Сибилла, пока Ваймс удивлялся неожиданной роскоши.

Он ответил:

– Нет, дорогая, заверяю тебя, я и глаз не сомкнул.

– Сэм, ты всю ночь храпел. Я же слышала!

Ваймс достаточно усвоил науку супружества, чтобы удержаться от дальнейших комментариев. Он лишь сказал:

– Правда? Я храпел? Ну, извини.

Сибилла принялась перебирать небольшую пачку пастельных конвертов, лежавших на подносе с завтраком.

– Ну вот, новости уже разошлись, – произнесла она. – Герцогиня Кипсек пригласила нас на бал, сэр Генри и леди Пепелинг пригласили нас на бал, лорд и леди Персст пригласили нас… да, на бал!

– Однако, – сказал Ваймс, – какая прорва…

– Не смей, Сэм, – предупредила жена, и Ваймс робко закончил:

– …приглашений. Ты же знаешь, дорогая, что я не умею танцевать. Я просто топчусь на месте и наступаю даме на ноги.

– Ну, балы устраивают в основном для молодежи. Многие семьи приезжают на лечебные воды в Хэм-на-Ржи, это неподалеку отсюда. И основная забота у родителей – выдать дочь за подходящего человека, а для этого нужны балы, непрерывные балы.

– Вальс я еще кое-как станцую, – сказал Ваймс, – там главное счет. Но ты же знаешь, что я терпеть не могу все эти танцы с прыжками, контрабансы да ботильоны.

– Не беспокойся, Сэм, мужчины постарше обычно просто сидят и покуривают. Поиском подходящих холостяков занимаются матери. Надеюсь, моя подруга Ариадна выдаст замуж всех своих девочек. Она родила сразу шестерых. Это большая редкость. Юная Мэвис очень благочестива, а здесь наверняка есть какой-нибудь молодой священник, который ищет жену, а главное, приданое. А Эмили миниатюрная блондинка, она превосходно готовит, но стесняется, что у нее слишком большая грудь.

Ваймс уставился в потолок.

– Подозреваю, будущий муж не станет особо упираться, – предрек он. – Назови это мужской интуицией.

– Потом Флер, – продолжала госпожа Сибилла, не обращая на него внимания. – Она мастерит очаровательные шляпки.

На мгновение она задумалась.

– А следующая – Аманда, если не ошибаюсь. Очень интересуется лягушками. Хотя, может быть, я просто ослышалась. И еще Джейн. Девушка со странностями, как говорит Ариадна. Она как будто не знает, куда себя деть.

Ваймсу было совершенно не интересно слушать о чужих детях, но считать он умел.

– А последняя?

– О, Гермиона. С ней могут возникнуть некоторые сложности, потому что она скомпрометировала семью, по крайней мере в представлении родных.

– Каким же образом?

– Она дровосек.

Ваймс на мгновение задумался и сказал:

– Ну, дорогая, по крайней мере, если женщина умеет владеть разными инструментами, ее не испугает даже самый большой…

Госпожа Сибилла резко перебила:

– Сэм Ваймс, я правильно понимаю, что ты собираешься отпустить неприличную шутку?

– По-моему, ты успела первой, – с ухмылкой заметил Ваймс. – Признай, дорогая, обычно так и бывает.

– Может быть, ты и прав, Сэм, – сказала Сибилла, – но я это делаю лишь для того, чтобы помешать тебе ляпнуть непристойность. В конце концов, ты герцог Анкский и повсеместно считаешься правой рукой патриция Ветинари. А значит, неплохо бы соблюдать некоторые приличия, тебе так не кажется?

Холостяк счел бы слова Сибиллы ненавязчивым советом; но для опытного мужа это был приказ, тем более властный, что отдан он был весьма нежно.

Поэтому, когда сэр Сэмюэль Ваймс, он же командор, он же его светлость герцог Анкский^[6], вышел прогуляться после завтрака, все три упомянутых лица старались вести себя как можно лучше. В отличие от некоторых.

В коридоре, неподалеку от спальни, служанка мела пол; она испуганно взглянула на Ваймса, который приближался к ней, развернулась и напряженно уставилась в стену. Девушка дрожала от страха, и Ваймс знал, что в подобных обстоятельствах не следует задавать вопросов и уж тем более предлагать помощь. Ответом будет испуганный крик. Возможно, сказал он себе, девочка просто стесняется.

Но, похоже, эта застенчивость была заразна: по пути ему попадались и другие служанки, которые несли подносы, подметали пол или стирали пыль, и всякий раз, когда Ваймс проходил мимо, они немедленно поворачивались спиной и стояли, уставившись в стенку, как будто от этого зависела их жизнь.

Оказавшись в длинной галерее, увешанной портретами Овнецов, Ваймс решил, что с него достаточно. Когда юная особа с чайным подносом сделала пируэт, как балерина на крышке музыкальной шкатулки, он поинтересовался:

– Простите, мисс, неужели я так уродлив?

Во всяком случае, это ведь было лучше, чем напрямую спросить, почему она так невежлива! Так почему же, во имя трех богов, девушка пустилась бежать прочь, гремя подносом? Среди разнообразных Ваймсов верх одержал командор. Герцог был слишком грозен, а Дежурный по Доске просто не справился бы с задачей.

– Стоять! Поставь поднос и медленно повернись!

Служанка заскользила по полу, с трудом остановилась и изящно повернулась, продолжая прижимать к себе поднос. Она стояла, дрожа от страха. Ваймс поравнялся с ней и спросил:

– Как вас зовут, мисс?

Она ответила, продолжая отводить глаза:

– Ходжес, ваша светлость. Простите, ваша светлость.

Утварь на подносе продолжала дребезжать.

– Послушай, – сказал Ваймс, – я не могу собраться с мыслями, пока ты гремишь посудой. Осторожно поставь поднос на пол, ладно? Ничего плохого с тобой не случится. Просто я хочу видеть, с кем разговариваю. Ты очень меня обяжешь.

Она нерешительно взглянула на него.

– Так, – продолжал Ваймс. – Ну и в чем дело, мисс Ходжес? Зачем от меня бегать?

– Пожалуйста, сэр… – с этими словами девушка скользнула к ближайшей двери, обитой сукном, и исчезла за ней. И тогда Ваймс обнаружил, что у него за спиной еще одна юная особа, почти не различимая в своем темном платье. Она стояла лицом к стене и дрожала. Несомненно, она слышала разговор с мисс Ходжес, поэтому Ваймс осторожно подошел к ней и сказал:

– Я не требую ответа. Просто кивни или покачай головой, когда я задам вопрос. Ты понимаешь?

Она чуть заметно кивнула.

– Прекрасно, это уже прогресс. У тебя будут неприятности, если ты со мной заговоришь?

Снова микроскопический кивок.

– А если я с тобой заговорю?

Девушка, проявив недюжинную изобретательность, пожала плечами.

– А у той, другой?

По-прежнему стоя к нему спиной, служанка выставила левую руку с недвусмысленно опущенным большим пальцем.

– Спасибо, – сказал Ваймс своей незримой собеседнице. – Ты мне очень помогла.

Он задумчиво зашагал обратно наверх, сквозь ряды спин, и с огромным облегчением обнаружил в прачечной Вилликинса. Тот не развернулся к Ваймсу спиной, что было весьма приятно^[7].

Вилликинс складывал сорочки с тщанием, которое в противном случае мог бы направить на аккуратное отрезание уха поверженного противника. Когда манжеты его безупречно чистой куртки слегка задирались, виднелись татуировки на предплечьях, но, к счастью, не подписи. Ваймс спросил:

– Вилликинс, что это за вращающиеся служанки?

Тот улыбнулся.

– Старый обычай, сэр. Не без причины, разумеется. Причина всегда есть, пусть даже на первый взгляд глупейшая. Не обижайтесь, командор, но, зная вас, я бы посоветовал оставить вращающихся служанок в покое, пока вы, так сказать, не освоитесь. Кстати говоря, ее светлость и Юный Сэм в детской.

Через несколько минут Ваймс, пережив еще некоторое количество испытаний, вошел в рай, пусть в нем и попахивало плесенью.

У Ваймса было мало родственников. Весьма немногие горели желанием признать, что их отдаленный предок был цареубийцей. Это все, разумеется, давно стало историей, и свежеиспеченный герцог Анкский удивлялся тому, что нынешние учебники превозносили память Старины Камнелица, стражника, который казнил коронованного мерзавца и сделал отчаянный рывок навстречу свободе и законности. Ваймс знал, что история такова, какой ее делают, а патриций Ветинари имел в своем распоряжении весьма широкий выбор средств убеждения, которые по счастливой случайности остались от давних цареубийственных дней и до сих пор хранились в подвале, хорошо смазанные маслом. История такова, какой ее делают, и патриций Ветинари мог сделать из нее… что угодно. А потому ужасный изменник Камнелиц загадочным образом исчез – его никогда не было, вы, наверное, ошиблись, мы в жизни о нем не слышали, нет-нет – и вместо него появился отважный, хоть и трагически непонятый, тираноубийца Камнелиц Ваймс, знаменитый предок высокоуважаемого герцога Анкского, командора сэра Сэмюэля Ваймса. История – чудесная штука, она движется, как море, и Ваймс плыл по течению.

Семья Ваймса никогда не выходила за пределы одного поколения. Никаких наследств, семейных драгоценностей, салфеточек, вышитых давно умершей тетушкой, любопытных старых кувшинов на бабушкином чердаке, никакого вострого юнца, который все знает о старинных вещицах и утверждает, что эта штука стоит тысячу долларов, так что теперь можно купаться в роскоши. И никаких денег – только неоплаченные долги. Но здесь, в детской Овнец-Холла, аккуратно сложенные рядами, хранились целые поколения игрушек. Некоторые были слегка потерты от долгого использования, особенно лошадка-качалка, почти в натуральную величину, с настоящим кожаным седлом и сбруей из чистого серебра (в чем Ваймс, к своему огромному удивлению, убедился, потерев уздечку пальцем). Еще здесь стоял игрушечный замок, достаточно большой, чтобы ребенок мог встать во весь рост, и разнообразные осадные орудия подходящего размера, чтобы атаковать крепость, – при поддержке сотен оловянных солдатиков, педантично раскрашенных в полковые цвета и воспроизведенных во всех подробностях. Ваймс и сам не отказался бы сесть на ковер и поиграть с ними. Были в детской и игрушечные яхты, и такой большой плюшевый медвежонок, что Ваймс на мгновение испугался, сочтя его настоящим; были катапульты, бумеранги и планеры… и в середине этого великолепия стоял Юный Сэм, потрясенный, почти в слезах при мысли о том, что не получится играть всем одновременно, как бы он ни старался. У Ваймса было совсем другое детство – он играл в дерьмосалочки с настоящим дерьмом.

Подозрительно рассматривая лошадку-качалку, обладавшую пугающе большими зубами, Ваймс рассказал жене про оскорбительно вращающихся служанок. Сибилла пожала плечами.

– Вполне естественно, дорогой. Они так привыкли.

– Как ты можешь так говорить? Это же унизительно!

Когда доходило до объяснений с супругом, леди Сибилла исполнялась спокойствия и понимания.

– Потому что, чисто теоретически, они ниже нас. Они проводят массу времени, прислуживая людям, которые намного значительнее их. И ты, дорогой, возглавляешь список этих людей.

– Но я-то не считаю, что в чем-то значительнее их! – огрызнулся Вайсмс.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, и это делает тебе честь, право слово, – продолжала Сибилла, – но говоришь ты чушь. Ты герцог, командор городской Стражи и… – она помедлила.

– Дежурный по Доске, – машинально добавил Ваймс.

– Да, Сэм, и это величайшая честь, какой только мог удостоить тебя король гномов, – глаза Сибиллы сверкнули. – Ваймс, Дежурный по Доске! Тот, кто стирает написанные слова. Человек, который уничтожает то, что было прежде. Вот кто ты такой, Сэм. Если ты погибнешь, правительственные канцелярии всего мира содрогнутся… и, к сожалению, Сэм, они не содрогнутся от смерти горничной.

Она вскинула руку, потому что Ваймс открыл рот, и продолжала:

– Я знаю, что лично ты бы содрогнулся, Сэм, но, хоть они и чудесные девушки, их смерть, боюсь, опечалит лишь родных, да еще, возможно, какого-нибудь молодого человека, в то время как остальной мир об этом никогда не узнает. И ты, Сэм, понимаешь, что я права. Но если тебя убьют – да, эта мысль ужасна, и, клянусь, я дрожу всякий раз, когда ты уходишь на службу, – о случившемся немедленно узнает не только Анк-Морпорк, но и весь мир. Начнутся войны, и я подозреваю, что положение Ветинари слегка пошатнется. Ты гораздо значительнее, чем служанки. Ты значительнее, чем кто бы то ни было в Страже. Ты просто путаешь значимость с ценностью.

Сибилла поцеловала встревоженного мужа.

– Кем бы ты ни был раньше, Сэм Ваймс, с тех пор ты поднялся, притом заслуженно. Сам знаешь, сливки находятся сверху.

– И мусор тоже, – машинально ответил Ваймс – и тут же пожалел об этом.

– Как ты смеешь так говорить, Сэм Ваймс! Пускай ты был необработанным бриллиантом, но заметно отполировался! И, как ни поверни, муж мой, хоть ты и перестал быть одним из многих, зато стал одним для многих, и я думаю, всем от этого только лучше, ты слышишь?

Юный Сэм обожающе взглянул на отца, пуская лошадку-качалку в галоп. Против объединенных сил жены и сына у Ваймса никогда не было шансов. Вид у него был такой подавленный, что госпожа Сибилла, как обычно делают жены, попыталась его утешить.

– В конце концов, Сэм, ты же требуешь, чтобы стражники выполняли свои обязанности, не так ли? Вот и экономка ожидает, что служанки будут выполнять свои.

– Это совсем другое, честное слово. Стражники наблюдают за людьми, и я никогда не говорил им, что на работе они не имеют права ни с кем общаться. В конце концов, так можно добыть ценные сведения…

Ваймс понимал, что теоретически прав, но всякий, кого на большинстве городских улиц уличили бы в общении со стражником по более серьезному вопросу, нежели «который час», вскоре вынужден был бы питаться через соломинку. Но аналогия в любом случае была верная – так он подумал, ну или подумал бы, если бы слово «аналогия» входило в его активный словарный запас. Если ты кому-то служишь, это еще не значит, что ты должен вести себя как заводной солдатик…

– Объяснить тебе, почему служанки так вращаются, Сэм? – спросила Сибилла, когда Юный Сэм обнял огромного плюшевого мишку, который напугал его своим рычанием. – Это правило ввели во времена моего дедушки по распоряжению его жены. В те дни Овнецы принимали по праздникам десятки гостей. Разумеется, в их числе было множество молодых людей из лучших городских семейств. Хорошо образованных и полных, так сказать, сил и задора.

Сибилла взглянула на Юного Сэма и с облегчением убедилась, что мальчик выстраивает на полу игрушечных солдатиков.

– Служанки же, естественно, малообразованны, и, к моему прискорбию, они бывают чересчур податливы в присутствии людей, которых привыкли считать вышестоящими, – она покраснела и указала на Юного Сэма, который, к счастью, по-прежнему не обращал внимания на родителей. – Несомненно, ты уловил мою мысль, Сэм? Вижу, что да. У моей бабушки, которую ты почти наверняка возненавидел бы, были благородные побуждения, поэтому она приказала, чтобы все служанки не только воздерживались от разговоров с гостями мужского пола, но и не смотрели на них под страхом увольнения. Возможно, ты скажешь, что она была жестока, но не настолько уж, если хорошо подумать. В результате служанки уходили из Холла с хорошими рекомендациями, и им не приходилось смущаться, надевая на свадьбу белое платье.

– Но я счастливо женат, – возразил Ваймс. – И вряд ли Вилликинс рискнет вызвать гнев Пьюрити.

– Да, дорогой, и я побеседую с миссис Сильвер. Но это провинция, Сэм. Здесь живут по старинке. И вообще, почему бы тебе не погулять с Юным Сэмом и не показать ему реку? Возьми с собой Вилликинса, он знает дорогу.

Юного Сэма не нужно было усиленно развлекать. Более того, он развлекался сам, получая огромное удовольствие от окружающего пейзажа, от сказок, которые он слушал вчера на ночь, и от мимолетных мыслей, мелькавших у него в голове. Наконец, он безостановочно говорил о мистере Свистке, который жил в домике на дереве, а иногда превращался в дракона. Еще у мистера Свистка были большие сапоги, он не любил сре́ды, потому что они странно пахли, и носил зонтик.

Иными словами, Юного Сэма совершенно не беспокоила деревня; мальчик бежал впереди Ваймса и Вилликинса, показывая на деревья, овец, цветы, птиц, стрекоз, забавные облака и человеческий череп. Находка его совершенно не напугала, и Сэм побежал показать ее папе, который уставился на череп, как будто увидел… ну да, человеческий череп. Несомненно, он пробыл в таком состоянии уже долгое время, и за ним явно ухаживали, в частности полировали.

Пока Ваймс вертел череп в руках, опытным взглядом ища признаки преступления, в кустарнике послышалось какое-то шлепанье, сопровождаемое драматическим монологом на тему о том, что следует сделать с людьми, которые воруют чужие черепа. Когда кусты раздвинулись, незнакомец оказался человеком неопределенного возраста и количества зубов, в грубом коричневом одеянии, с такой длинной бородой, какую Ваймс еще не видывал – а он часто бывал в Незримом Университете, где считалось, что мудрость воплощена в бороде, согревающей колени. Данная же борода неслась за своим владельцем, как хвост кометы, и поравнялась с ним, когда остановились огромные ноги, обутые в сандалии, – и по инерции свернулась в клубок на голове. Возможно, в ней и впрямь заключалась некоторая мудрость, поскольку незнакомцу хватило сообразительности, чтобы немедленно затормозить, увидев взгляд Ваймса. Настала тишина, не считая хихиканья Юного Сэма, любовавшегося бородой, которая словно жила собственной жизнью и лежала на плечах у незнакомца, как снег.

Вилликинс откашлялся и сказал:

– Я полагаю, это отшельник, командор.

– Что ему тут делать? Я думал, они живут в пещерах в пустыне, – Ваймс сердито уставился на оборванца, который явно почувствовал, что от него ждут объяснений, и намеревался предъявить их, не дожидаясь расспросов.

– Да, сэр, я знаю, сэр. Это распространенное заблуждение, и лично я сомневаюсь насчет пустыни, потому что там трудно найти банные принадлежности и все такое. То есть за границей, где солнце и много песка, наверное, еще можно как-то устроиться, но для меня это не годится, сэр, право слово.

Видение вскинуло грязную руку, как будто состоявшую из одних ногтей, и с гордостью продолжало:

– Меня зовут Отрез, сэр, и мне нечасто отказывают наотрез. Это шутка, сэр, ха-ха.

– Понимаю, – ответил Ваймс, не меняя выражения лица.