Цитаты из книги «История Рима»

только главные ее деятели были устранены, а второстепенным и третьестепенным представителям и всем вообще молодым людям были открыты все пути государственной и общественной деятельности, их даже привлекали к ней своего рода принуждением, хотя осторожным и сдержанным. Участие в государственной работе деятелей всех партий, пусть даже иногда и вынужденное, переводило весь народ к работе на новом поприще, открытом для него Цезарем.

него возможность видеть около себя беспрекословное повиновение.

И при всем том никогда не был Цезарь отуманен своими успехами, всегда он чувствовал, что не все достижимо для человека, что многое зависит от случая, от счастья, и потому, с одной стороны, часто действовал с необычайною смелостью, полагаясь на судьбу, с другой – никогда не испытал чувства разочарования. Когда он стал монархом, он всегда действовал лишь так, как того требовал долг правителя, никогда не поддавался капризу, и никогда не влияла на

конце концов, все величие, вся доблесть человечества – не в деяниях ума, не в мудрости, а в нравственном достоинстве. Катон же был, конечно, не мудрец, но нравственное величие его характера вне сомнений. От Катона осталось наследие, с которым столетиями борется монархическая власть: от него ведет свое начало республиканская оппозиция, горделивая и безнадежная, риторически-отвлеченная и притязательно-строгая; он всегда был идолом всех безыдейных республиканцев, а также и всех тех, кто республиканизмом спекулирует; своим самоубийством этот высокочестный человек разбил в прах иллюзию всеобщего примирения, которое провозглашал Цезарь, и, как практический государственный человек, Цезарь одного Катона почтил даже загробною ненавистью – за то, что он противодействовал ему столь же опасно, как и недосягаемо, в области идеалов.

день триумфа, когда закончится борьба и когда они могут быть в числе зрителей, но уже не участников в триумфе, так как получили отставку раньше, и при этом Цезарь и называл их уже не «воинами», как говорил он с солдатами, а просто «гражданами». Солдаты были поражены как громом: они не воображали, что Цезарь решится обойтись без них, они были пристыжены тем, что он не только не грозил уменьшить награды, а сам еще обещал их увеличить… Прошло несколько мгновений молчания и колебаний – и, видя пред собою того вождя, который столько раз водил их к победам, воины вдруг стали просить, чтобы им было позволено не расставаться с Цезарем и называться по-прежнему его солдатами. Цезарь заставил себя долго просить и тогда согласился, единственным наказанием было уменьшение на одну треть наград зачинщикам бунта. Этот эпизод, которому подобного не знает история, ярко рисует, каким влиянием пользовался Цезарь и как велико было обаяние его личности.

В Египте только что умер царь Птолемей Аулет. По воле его престол переходил к его сыну, десятилетнему Птолемею Дионису, обвенчанному на дочери Птолемея же, шестнадцатилетней Клеопатре, и уже началась распря в царском семействе. По совету одного вельможи решено было предложить Помпею гостеприимство и немедленно его убить – этим надеялись приобрести расположение Цезаря. Когда корабль Помпея остановился, подплыла богато убранная лодка принять проконсула – и, едва он ступил в эту лодку, он был заколот сзади ударом кинжала (28 сентября 48 г.). Скоро появился и Цезарь, по дороге взявший в плен целую эскадру Помпеевых кораблей, оцепеневшую при вести о Фарсальской битве и сдавшуюся без боя. Глубоко потрясенный, отвернулся Цезарь, когда ему поднесли окровавленную голову человека, которого так долго Рим называл Великим, который был долго ему близок и по своим нравственным качествам заслуживал уважения Цезаря. Несомненно, что, если бы Помпей попал в руки Цезаря, победитель никогда не предал бы его казни.

Осенью же в Иллирии были рассеяны стоявшие там отряды Цезаревых войск и уничтожен незначительный флот, которым Цезарь располагал в водах Адриатического моря. Этим закончился первый год борьбы, очевидно в пользу Цезаря, хотя и не без значительных неудач

Дисциплина была превосходна, во благоразумна: вблизи неприятеля она соблюдалась во всей строгости; если же была возможность облегчить солдат – дисциплина значительно ослаблялась. Когда было нужно – Цезарь требовал от своих войск величайшего напряжения и величайших жертв, но все знали, что он никогда не требует ненужного, что он заботится о солдатах, что он защитит всякого из них в чем только можно, все знали и видели, что по личной храбрости их полководец является одним из первых между храбрейшими. И солдаты Цезаря, как большинство людей, были более пригодны к тому, чтобы ими управляли и руководили. Но люди всегда любят понимать, чего и для чего от них требуют, и в этом отношении никто и никогда не умел более объединяться со своими подчиненными, чем этого, при всей своей строгости, достиг Цезарь.

Кто хотел быть справедливым, не мог не признать, что Цезарь действовал прямодушнее своих противников. Но в то же время Цезарь подкупил одного из консулов и, главное, народного трибуна Куриона. Это был человек необычайных дарований, блестящий оратор и вместе с тем, по выражению современника, «бесчестный до гениальности». Он сумел так ловко поставить вопрос о власти Цезаря и Помпея, так ясно доказать, что один Помпей без Цезаря опаснее для свободы, чем оба они одновременно, что, когда вопрос голосовался, – огромным большинством решено было предложить Цезарю и Помпею одновременно сложить свои чрезвычайные полномочия и распустить войска (50). Цезарь немедленно заявил свое полное согласие, Помпей же решительно отказался. Тогда были распущены ложные слухи, будто Цезарь идет с войском на Рим, и произведена была попытка сохранить армию Помпея под предлогом защиты столицы, но в сенате сторонники Цезаря доказали ложность этих слухов, и экстренные меры были отклонены. Тогда консул Марцелл и два вновь избранных консула на свой страх уговорили Помпея взять на себя защиту столицы и государства. В декабре 50 г. Помпей выехал из Рима, чтобы лично руководить военными приготовлениями.

Итак, война начиналась, и начинал ее Помпей. Цезарь в это время находился в ближайшем к Риму городе своего наместничества, в Равенне. Он еще раз сделал попытку примирения и заявил, что согласен распустить свое войско, даже если Помпей не сделает этого, лишь бы ему обеспечено было наместничество в Галлии или Иллирии до окончания консульских выборов на 48 г. Но в сенате предложения эти были отвергнуты: сенат уже не мог удержаться от борьбы с ненавистным ему человеком. Тогда Цезарь решился предупредить противников. Собрав свое войско, он произнес замечательную речь, в которой яркими красками обрисовал весь эгоизм политики сената, его презрение к правам людей, много работавших, но ему неугодных. Он говорил о правах гражданина и об обязанностях его защищать свою родину – и говорил это так, как умел говорить только он, говорил людям, с которыми он девять лет совершал великие подвиги, людям, большинство которых происходило из областей по реке По и от Цезаря получило права гражданства, – и, когда он призвал солдат идти за ним на опасный, но блестящий путь, воины без колебаний последовали за своим гениальным вождем