Зарождение страсти – очень необычная вещь. У людей с интеллектом и людей с художественными наклонностями, а также у тонких натур страсть часто начинается с признания определенных качеств и многочисленными оговорками. Рассудочный эгоист имеет большие запросы, но сам отдает мало. Щедрый любитель жизни, – будь то мужчина или женщина, – обнаруживающий гармоническую связь с такой натурой, может получить очень многое.
Каупервуд от рождения был рассудочным эгоистом, но с заметной примесью доброжелательного и демократического духа. Мы думаем о рассудочном эгоизме как о понятии, тесно связанном с искусством. Но финансы – это тоже искусство, и оно предстает в самых изощренных действиях эгоистов и людей с интеллектом. Каупервуд был финансистом. Он не размышлял о природе, ее красоте и утонченности в ущерб материальной стороне жизни, но благодаря остроте и быстроте своего ума мог получать удовольствие от жизни. Размышляя о женщинах и морали, то есть о красоте и счастье, достоинстве и разнообразии жизни, он начал подозревать, что не существует никакой единственной жизни и единственной любви. Как могло случиться, что такое великое множество людей почитало благостью необходимость жениться на одной женщине и оставаться с ней до самой смерти? Он этого не знал. Его не занимали хитросплетения человеческой эволюции, о которой уже много говорили за рубежом, и не интересовался историческими курьезами в связи с этим вопросом. У него не было времени для этого. Было достаточно и того, что причуды темперамента и обстоятельства, с которыми он непосредственно соприкасался, доказывали ему несостоятельность этой идеи. Люди не остаются верными друг другу до конца своих дней; есть тысячи примеров, когда они делали это, не желая этого. Изворотливость, хитроумие и благоприятные обстоятельства позволяли кое-кому исправлять свои супружеские несовершенства и общественные неудачи, в то время как для остальных – менее сообразительных, бедных, бесцветных – не было выхода из пучины отчаяния. Из-за неудачного стечения обстоятельств или нехватки изобретательности они были вынуждены пребывать в своем убожестве или искать избавления в петле.
«Я тоже умру, – однажды подумал он, прочитав о бедном и больном человеке, который двенадцать лет прожил в одиночестве в маленькой каморке на попечении пожилой и, вероятно, тоже нездоровой женщины. Игла, вонзившаяся в его сердце, положила конец его земным мукам. – К черту такую жизнь! Зачем жить двенадцать лет? Почему бы не покончить с собой на второй или на третий год?»
Ему было очевидно, что в большинстве случаев все решает сила как умственная, так и физическая. Финансовые и коммерческие магнаты могли поступать так, как им угодно, и делали это. Так называемые блюстители закона и общественной морали: газетчики, проповедники, полицейские и прочие моралисты, – громогласно обличавшие зло, отступали, как только речь заходила о коррупции в высших кругах. Они не осмеливались даже пискнуть, пока какой-нибудь богач случайно не расставался с властью и богатством, и тогда они могли кликушествовать, не опасаясь за свою шкуру. О, святые небеса, какая тогда поднималась болтовня! Какой барабанный бой! Какие фарисейские нравоучения и словоблудие! Это вызывало у него улыбку. Что за ханжество и лицемерие! Так был устроен этот мир, и Каупервуд не собирался исправлять его. Пусть все идет как оно есть. Его цель заключалась в достижении и сохранении богатства, основанного на видимом достоинстве и добродетели, способной выдержать проверку на прочность. Сила воли и острота ума помогут ему в достижении этой цели. У него было и то и другое. Девиз «Все для меня» мог быть начертан на любом гербе, который он выбрал бы для провозглашения своего духовного и общественного достоинства.
Но сейчас ему предстояло обдумать и решить, как поступать с Эйлин. Обладая волевым характером, он не слишком беспокоился. Эта проблема напоминала сложные финансовые операции, с которыми он сталкивался ежедневно, поэтому она не выглядела неразрешимой. Чего он хочет? Определенно он не мог бросить жену и пуститься в бега с Эйлин. У него было слишком много важных интересов. Он был связан общественными обязательствами, а принимая во внимание детей и родителей, обременен семейными и финансовыми узами. Кроме того, он вовсе не был уверен в своих желаниях. Но в то же время не намеревался отступаться от Эйлин. Вспыхнувшее влечение с ее стороны привлекало его. Миссис Каупервуд более не удовлетворяла его физические и умственные потребности, и этого было достаточно для оправдания его нынешнего интереса к девушке. К чему бояться, если он найдет способ удовлетворить свое желание без ущерба для себя? В то же время, размышлял он, будет чрезвычайно трудно найти безопасную линию поведения для них обоих. Теперь он чувствовал все более сильное влечение к ней; нечто мощное одерживало верх над здравым смыслом и требовало выхода.
Думая о своей жене, Каупервуд испытывал сомнения, отчасти моральные, отчасти материальные. Хотя она поддалась его юношескому порыву после смерти мужа, он лишь спустя время осознал, что она лицемерная блюстительница общественных нравов: под холодной чистотой снежного покрова порой бушевала страсть. Он знал, что она стыдится этой страсти. Это раздражало Каупервуда, как раздражало бы любого сильного и властного мужчину. Хотя он не испытывал желания демонстрировать свои чувства всему миру, но он тяготился скрытностью в интимных отношениях между ними или, по крайней мере, нежеланием признаваться в своих эмоциях. Зачем делать одно и думать другое? По правде говоря, она по-своему, бесстрастно, была предана ему, ибо оглядываясь в прошлое, он не видел настоящей страсти с ее стороны. Чувство долга в ее понимании играло огромную роль в отношениях между супругами. Она была добропорядочной женщиной; для нее было важно, что подумают люди, и она покорно следовала духу времени. С другой стороны, Эйлин вовсе не обязательно была добропорядочной, и ему было ясно, что по своему темпераменту она не связана общепринятыми условностями. Без сомнения, ее наставляли так же прилежно, как и многих других девушек, но только посмотрите на нее! Она не подчинялась наставлениям.
В следующие три месяца их отношения приобрели более скандальный оттенок. Эйлин, хорошо понимавшая, что могут подумать родители и какими возмутительными были ее мысли с точки зрения общественного мнения, тем не менее придерживалась своих мыслей и устремлений. Обнаружив, что она зашла так далеко, что скомпрометировала себя намерениями, если не поступками, Каупервуд испытывал особое влечение к ней. Дело было не в плотском желании; большая страсть никогда не ограничивается этим. Сила его духа притягивала и манила ее, как мотылька притягивает пламя свечи. В его глазах сиял романтический свет, пусть сдерживаемый, но для нее всесильный.
Прощаясь, он прикоснулся к ее руке, и ей показалось, что она получила удар электрическим током, и она вспоминала потом, что ей было трудно смотреть ему в глаза. Другим людям, особенно мужчинам, тоже было трудно выдерживать холодный блестящий взгляд Каупервуда. Возникало ощущение, что за его взглядом прячутся другие внимательно наблюдающие глаза сквозь тонкий, невидимый занавес. Нельзя было догадаться, о чем он думает.
В течение следующих нескольких месяцев она постепенно сближалась с Каупервудом. Однажды вечером в его доме, когда она сидела за роялем и поблизости никого не было, он наклонился и поцеловал ее. За просветами оконных занавесей виднелась холодная заснеженная улица с мигающими газовыми фонарями. Он рано вернулся и прошел в музыкальную комнату, когда услышал игру Эйлин. На ней было серое платье из грубой шерсти с каймой восточной вышивки оранжевыми и синими нитями; ее красоту подчеркивала серая шляпка в тон платью с маленькими перьями того же цвета. На ее пальцах красовалось слишком много колец – с опалом, изумрудом, рубином и бриллиантом, – сверкавших, когда она играла.
Не оборачиваясь, она поняла, кто это. Он встал рядом, и она с улыбкой подняла голову, так что благоговейная атмосфера, навеянная музыкой Шуберта, отчасти растворилась или перетекла в другое настроение. Внезапно он наклонился и прижался губами к ее губам. Его усы были мягкими и шелковистыми. Она перестала играть и попыталась перевести дух; ее сердце колотилось в груди, как молот. Она не воскликнула «Ох!» и не сказала «Так нельзя», но встала и подошла к окну, где отодвинула занавеску и сделала вид, будто смотрит на улицу. Она была так счастлива, что ей казалось, будто она вот-вот лишится чувств.
Каупервуд быстро последовал за ней. Обняв ее сзади за талию, он смотрел на ее раскрасневшиеся щеки, увлаженные глаза и алые губы.
– Вы меня любите? – От страстного желания его голос прозвучал сурово и властно.
– Да, да! Вы же знаете, что да.
Он прижался лицом к ее лицу, а она подняла руки и погладила его волосы. Внезапно его охватило непреодолимое чувство господства и обладания, счастья и понимания, любви к ней и к ее телу.
– Я люблю тебя, – произнес он, как будто изумляясь собственным словам. – Я не думал, что это случится, но так вышло. Ты прекрасна, и я без ума от тебя.
– И я люблю тебя, – ответила она. – Ничего не могу с собой поделать. Я знаю, что не должна, но… ах!
Его ладони охватили ее голову. Она приблизила губы к его губам и мечтательно заглянула ему в глаза. Потом она снова повернулась к окну, а он отошел вглубь гостиной. Они по-прежнему были одни. Он гадал, стоит ли рисковать и дальше, когда вошла Нора, беседовавшая с Анной в соседней комнате. Вскоре после этого появилась и миссис Каупервуд, а потом Эйлин и Нора уехали домой.
После случившегося объяснения вполне естественно их платоническая связь должна была перерасти в более близкие отношения. Несмотря на религиозное воспитание, Эйлин не могла справляться со своим темпераментом. Благочестивые верования и установления не могли сдерживать ее. В последние девять или десять лет у нее постепенно складывалось представление о возлюбленном. Он должен быть сильным и привлекательным, успешным, с ясным взглядом и здоровым румянцем, понимающий и сочувствующий, так же любящий жизнь, как и она. Возможно, ближайшим идеалом был отец Дэвид из церкви Св. Тимофея, но он был священником и дал обет безбрачия. Они не обменялись ни словом, но оба чувствовали некое сродство между собой. Затем появился Фрэнк Каупервуд, и мало-помалу, благодаря встречам и разговорам, он стал для нее тем идеальным человеком. Она попала в орбиту его притяжения как планета, затянутая на орбиту вокруг солнца.
Все могло бы закончиться иначе, если бы в то время не пришли в действие противоборствующие силы. Естественно, иногда такие чувства и связи могут пресекаться самым решительным образом. Характеры действующих лиц могут изменяться или приспосабливаться к обстоятельствам; все зависит от действующей силы. Страх – великий сдерживающий фактор, особенно страх материальных потерь там, где нет нравственных преград, ведь богатство и положение в обществе позволяют пренебрегать ими. При наличии денег можно как-то устраиваться. Эйлин не заботилась о спасении своей души, а Каупервуд вообще был лишен морального или религиозного чувства. Когда он смотрел на эту девушку, то думал лишь о том, как он сможет обмануть мир, чтобы наслаждаться ее любовью и сохранить свою репутацию. Но он, безусловно, любил ее.
– Милый!
Голос был тихим и просительным. Он повернулся и предостерегающе кивнул в сторону комнаты ее отца наверху. Она стояла, протянув руку, и он, поколебавшись, шагнул вперед. Ее руки мгновенно обвились вокруг его шеи, а его рука обхватила ее талию.
– Я так соскучилась по тебе.
– Я тоже. Скоро я что-нибудь придумаю.
Он выпустил ее руки и вышел из комнаты, а она подбежала к окну и посмотрела ему вслед. Он шел по улице к своему дому, который находился всего лишь в нескольких кварталах, и она любовалась его широкими плечами и уверенной походкой. Его шаги были пружинистыми и решительными. Ах, что за мужчина! Она уже думала о нем, как о «своем Фрэнке». Потом она уселась за фортепиано и до ужина наигрывала меланхоличные мелодии.
Для изобретательного ума Фрэнка Каупервуда, с учетом его богатства, было нетрудно найти средства и способы. В период юношеских похождений по местам с дурной славой и теперь во время редких отклонений от прямой дорожки он многое узнал о человеческих пороках. Растущий город с полумиллионным населением, Филадельфия того времени располагала неприметными гостиницами, куда можно было проникать без особой опаски оказаться замеченным; за определенную плату также имелись вполне респектабельные дома для частных свиданий. Что касается предохранительных средств от зарождения новой жизни, они тоже больше не являлись тайной для него. Он все знал об этом. Осторожность включала предусмотрительность, а ему приходилось быть осторожным, так как он становился известным и влиятельным человеком. Разумеется, Эйлин ничем не выдавала себя, если не считать смутных мечтаний или быстрой смены настроений; конечная цель, к которой могла привести эта привязанность, оставалась неясной для нее. Она жаждала любви, то есть чтобы ее ласкали и лелеяли, но на самом деле не задумывалась о будущем. Дальнейшие мысли были похожи на мышек, которые высовывали головки из темных норок и прятались обратно при малейшем шорохе. Все это было связано с Каупервудом и обещало нечто прекрасное. Она не думала, что он любит ее так, как должен любить, но это было поправимо. Она не понимала, что собирается посягнуть на права его жены, и вообще не считала это чем-то недозволенным. Если Фрэнк будет любить и ее, Эйлин, разве это может повредить миссис Каупервуд?
Как мы можем объяснить эти нюансы человеческого желания и страсти? Они сопровождают нас на каждом повороте жизни. Сама природа безразлична к делам малых сих. Мы видим людские страдания – страсть наказывается тюрьмой, болезнями, неудачами, крушением надежд, но она остается частью человеческой натуры. Неужели для нее нет закона, а есть только сила воли, стремящаяся к достижению цели? Если нет, то определенно пора, чтобы мы узнали об этом. Тогда мы можем согласиться со своими делами и избавиться от глупой иллюзии о божественном предначертании. Глас народа – глас божий.
Итак, последовали свидания и восхитительные часы, которые они стали проводить вдвоем, когда чувства подтолкнули их друг к другу, без особого страха и связанного с ним смертельного риска. От случайных встреч в его доме, когда никто не мог их видеть, они перешли к тайным встречам за городом. Каупервуд по своему характеру не был склонен терять голову и пренебрегать делами. Чем больше он думал об этом довольно неожиданном романе, тем был увереннее, что не позволит этому обстоятельству вмешиваться в его работу и утратить здравомыслие. Работа в конторе требовала его пребывания там с девяти утра до трех часов дня. Иногда он работал до половины шестого ради дополнительной прибыли, но время от времени мог отвлекаться от половины четвертого до половины шестого или шести вечера, и никому не было дела до этого. Для Эйлин стало привычкой почти каждый день выезжать одной в экипаже с двумя норовистыми гнедыми жеребцами или скакать на лошади, купленной ее отцом у известного коннозаводчика в Балтиморе. Поскольку Каупервуд тоже ездил в экипаже и скакал верхом, было нетрудно организовать места для встреч на берегу Уиссахикона или по дороге на Скулкилл. В новом лесном парке тоже было много местечек для уединенных свиданий. Конечно, всегда оставалась возможность случайной встречи, равно как и возможность правдоподобного объяснения или без объяснений, поскольку даже в случае такой встречи не могло возникнуть нежелательных подозрений.
Сначала их роман обходился обычным влюбленным воркованием в простой и не самой решительной манере, а чудесные прогулки верхом под зелеными кронами наступающей весны были вполне идиллическими. Каупервуд чувствовал такую радость жизни, которой он еще не испытывал никогда. Лилиан была прекрасна в те давние дни, когда он делал ей визиты на Норт-Фронт-стрит и был невыразимо счастливым, но с тех пор прошло около десяти лет и многое позабылось. С тех пор он не испытывал сильных чувственных порывов и не имел длительных связей с женщинами, и вдруг, теперь, когда он достиг успеха и ожидал дальнейшего процветания, перед ним явилась Эйлин, юная душой и телом, преисполненная страстных мечтаний. Несмотря на ее дерзость, он с самого начала понимал, что она мало знает о жестоком и расчетливом мире, с которым он был связан. Ее отец беспрекословно осыпал ее подарками, которые она хотела иметь; ее братья и особенно мать холили и баловали ее. Младшая сестра считала ее образцом для подражания. Никто не представлял, что Эйлин может совершить нечто дурное. В конце концов, она была такой разумной, так жаждала найти свое место в мире. Да и с какой стати, если ей предстояло блестящее и счастливое будущее, если однажды, уже скоро, она найдет себе достойного во всех отношениях подходящего кандидата в супруги?
– Когда ты выйдешь замуж, Эйлин, здесь будет настоящая красота, – говорила ей мать. – Конечно, к тому времени мы отремонтируем дом, если не сделаем это раньше. Эдди позаботится об этом, а не то я сама возьмусь за дело. Уж об этом не беспокойся.
– Да, но лучше бы вы начали уже сейчас, – обычно отвечала она.
Сам Батлер добродушно похлопывал ее по плечу и спрашивал:
– Ну как, ты уже нашла его? Он околачивается около тебя?
Если она отвечала отрицательно, он говорил:
О проекте
О подписке