Странно, но Гаор всё чаще вспоминал посёлок, в котором жил до появления отца. Вдруг ни с того ни с сего всплывали в памяти то грязно-красный тряпичный мячик, то, как играл с другими мальчишками в войну, то высокий худой и всё время кашляющий мужчина из соседнего дома, он боялся его, но не помнит почему… Вспомнить мать не удавалось, только руки, обрывки фраз и та песня… Но об этом он старался не вспоминать, потому что к горлу сразу подкатывал комок, и хотелось выть, биться об стену и кому-нибудь, все равно кому, врезать так… Но те, кто заслуживал, были далеко и недосягаемы по многим причинам, а отыгрываться на том, кто под рукой или безответен… нет, он до этого никогда не опускался.

– Рыжий.

– Чего?

– У тебя сигарет ещё много осталось?

Гаор повернул голову. Он лежал на своей койке поверх одеяла, обхватив руками подушку – отдыхал после разминки, довёл-таки отжимания до сотни, но видно перебрал, последний десяток на злости дохрипел, пришлось лечь отдохнуть. У его койки стоял и маялся Махотка.

– А тебе зачем? – спросил Гаор. – Тебе конфеты нужнее.

– Курит она, – нехотя признался Махотка. – Дай одну, а? В выдачу две отдам.

Гаор дотянулся до тумбочки и достал пачку, вытряхнул сигарету.

– Держи. А сигаретами не считаются.

Махотка с интересом посмотрел на него.

– Это как? Говорят, у вас, ну, голозадых, заведено так, одну взял, две отдал.

– Тебе как врезать? – поинтересовался в ответ Гаор. – За всё сразу, или по отдельности?

– Ты ему разá за глупость дай, – посоветовал с соседней верхней койки Волох, – а то довалялся с девками, что вроде Тукмана стал, всему верит.

Махотка покосился на поросшие светлыми волосками руки Волоха и вздохнул.

– Давай, – и наклонил голову под удар.

Гаор стукнул его ребром ладони по шее повыше ошейника, и инцидент был исчерпан. Махотка ушёл охмурять очередную девчонку, а Волох уже без всякого подвоха спросил:

– А что, и вправду там сигаретами не считаются?

Гаор оценил это «там» вместо «у вас» или ещё как, и ответил вполне доброжелательно.

– На фронте нет, и в… на работе, – вовремя поправился он, – тоже не считались. Гемы – другое дело, но и тут по-разному. Люди-то разные.

– Это точно, – согласился Волох, – все люди, а каждый наособицу.

– Все люди, да не все человеки, – подал снизу голос Полоша.

Гаор даже рассмеялся, так ему понравилась формула. Смеясь, пересчитал оставшиеся сигареты и сунул пачку в тумбочку. Если завтра он выкурит одну сигарету вместо двух, то восполнит потерю и дотянет до следующей выдачи. Фишка тоже лежала пока. Через… два дня, если он не ошибся в расчётах, дадут ещё три, это будет уже четыре. Одна дополнительная сигарета и… та же карамелька. Но конфеты ему без надобности. С ним охотно заигрывали, но перейти от смешков к делу он медлил. По многим, ему самому до конца не понятным причинам. Словно останавливало что-то. Понимал, что тем самым только разжигает интерес к себе, и… не мог.

С женщинами у него никогда проблем не было. В том плане, что знал, как когда и с кем. В пятнадцать лет они, пятеро из солдатского отделения, сложив карманные выплаты, отправились в «солдатский» бордель. Их пустили. Он знал, что многие так бегают с тринадцати лет, но ему запрещал Сержант, а тогда, он как раз пришёл в увольнительную, и Сержант его спросил:

– К девкам бегаешь?

Он, покраснев, мотнул головой.

– Пора бы, – строго сказал Сержант, – не всё тебе мороженое жрать, гемы и получше потратить можно. Жениться тебе не с руки будет, так что привыкай.

Насчет женитьбы он понял позже, но тогда слова Сержанта принял как разрешение, если не приказ. И пошло, поехало. На фронте в боях не до этого. Хотя трепались много, отгоняя таким трёпом страх и тупое отчаяние. А в перерывах, на переформированиях и прочем, были опять же «солдатские» дома и отделения с девками, в госпиталях были медсёстры, но чаще санитарки, медсёстры всё-таки предпочитали офицеров. С девушками он начал гулять на дембеле. Дорвался до… не знаю, чего. Вроде всё про баб знал, и что, и как, и с какими последствиями, а вот… дольше всего он был с Ясельгой, она даже переселилась к нему, и он стал платить за двоих. Он приходил домой, и его встречала его, да, его женщина. Он даже подумывал жениться, оформить всё, как положено, в Ведомстве Юстиции, чтобы уже и ребёнка, и не бастарда, а законного сына. Разрешения отца на женитьбу не требовалось. Другое дело, что отец мог не считаться с наличием у него семьи и ни на сотку не сократил бы ему выплаты. Это он уже тогда понимал. Да и не из-за этого они расстались с Ясельгой. Поссорились из-за чего-то, он даже не помнит из-за чего. И он решил выдержать характер. Нужен он ей – сама придёт. А сам он за ней бегать не станет. Выдержал… да, почти три декады, Ясельга не появлялась, и он хоть и скучал, но уже собирался приступить к другой, когда… за ним приехали. И всё. И он понял, что ему и Ясельге повезло. Ясельга – полукровка, и будь она его официальной женой, то по тому же трижды прóклятому закону о правах отца жена и дети бастарда входят в отчуждаемое по закону в пользу отца имущество. Этого он бы мог и не выдержать. Может, память о Ясельге, а может, и сознание, что дети раба с рождения рабы, и держали его сейчас. Не хочет он «плодиться и размножаться» в пользу хозяина. Хотя остальных это, похоже, не смущает.

За всеми этими мыслями незаметно наступила ночь. Как всегда, Гаор мысленно проверил содержимое своей папки, дополнил лист словарика и вычеркнул хорошо усвоенные слова, переписал абзац в статье о Седом: «Как украли идею», на остальное не осталось сил, подкатывал сон и, опасаясь заснуть, оставив папку открытой, он мысленно быстро заложил в неё листы и завязал тесёмки.

2 декада, 9 день

Разбудил его стук надзирательской дубинки по решётке. Лупили так, что решётка гудела, будто надзиратель забыл, как открывается дверь, и решил её выломать. Гаор сел на своей койке, ошалело моргая и жмурясь от включённого в неурочное время света. Наконец, он проморгался и увидел, что у решётки стоит Старший в подштанниках, а с той стороны надзиратель и… Сторрам! Он впервые после торгов увидел хозяина. Сторрам был в кожаной мокро блестящей куртке с меховым воротником.

– Большой снегопад, – сказал Сторрам, – всем общий выход.

– Да, хозяин, – кивал Старший, – сделаем, хозяин.

– Не копайтесь, – бросил Сторрам сразу и надзирателю, и Старшему и ушёл.

– Подъём, – заорали в два голоса надзиратель и Старший.

С коек как по тревоге посыпались люди.

– На дворе работáть, – сказал Гаору Волох, – всё, что есть тёплого, надевай, паря.

Что такое большой снегопад, Гаор знал. В училище их тоже зимой, случалось, поднимали на расчистку от снега. Вот только тёплого у него… Он надел вместо трусов и майки армейский комплект, рубашку, брюки, комбинезон, обулся на две пары носков – Матуня как раз позавчера ему сменку дала, ещё шапка и куртка, капюшон поверх шапки, вот аггел, снегопад, а шею велено держать открытой, чтоб ошейник был виден, вон Гархем слышен, всё, готов.

Построение наспех, задние ещё выбегают из спален, а передние уже вываливаются в дверь на лестницу. Бегом вверх по лестнице, в холле навалом лопаты, мётлы, и Старший орёт, разгоняя бригады. На дворе включены на полную мощность прожекторы, но свет с трудом пробивается сквозь густую сетку крупного с сильным ветром снега. Да какой это к аггелу снегопад, настоящая метель! Гаор даже на миг задохнулся снегом и закашлялся. Кто-то ткнул его в спину, указывая направление, и он побежал туда.

Сумасшедшая работа под слепящим снегом, мгновенно засыпающим проделанные лопатами проходы. Надзиратели, Гархем, сам Сторрам, меняющиеся напарники, Плешака Гаор в самом начале потерял, вернее, Старший сразу его отправил с другими. Но, видно, у Старшего были свои соображения – думал, махая лопатой, Гаор. Весь беспорядок и суета были наверху, а так… кто с кем и где Старший, разумеется, знал заранее, и надзиратели, как вскоре заметил Гаор, в его расстановку не вмешивались, не мешали Старшему бегать, подгонять и переставлять двойки и тройки рабов с места на место. Что такое, заставить слаженно работать сотню человек – целую роту – Гаор представлял, а если считать и женщин, они тоже все вышли на расчистку, то двести. И мастерство Старшего, щедро рассыпавшего ругань, пинки и тычки, не обижавшие и всегда по делу, вызывало уважение.

Гаор работал в паре с Буланом на двуручной лопате-скребке, очищая один из пандусов, когда в шаге от них из крутящегося снега возник Сторрам.

– Рыжий!

Булан подтолкнул его, успев шепнуть.

– Шапку сними.

Гаор откинул капюшон, сорвал с головы шапку и подбежал к Сторраму.

– Да, хозяин.

– Иди за мной.

– Да, хозяин, – растерянно ответил Гаор.

А как же Булан? В одиночку с таким скребком трудно. Но когда он, идя за Сторрамом, на миг оглянулся, то увидел, что Старший уже успел поставить кого-то в пару к Булану.

Сторрам привел Гаора в большой подземный гараж и показал на маленький трактор-уборщик.

– Пять долей на обвычку и выезжай.

– Да, хозяин, – сказал ему уже в спину Гаор и полез в кабину.

Ключи… на месте. Ну, не трусь, старший сержант, не такой, но похожий ты водил, было дело.

Трактор был исправен, заправлен, скребки и щётки подвешены, руль и рычаги мягко поддавались под рукой. У руля небольшой запас при левом повороте, нужно докручивать, а правый тогда… так и есть, поворот руля меньше поворота колёс. И сделав проверочный круг по гаражу, Гаор выехал в открытые ворота.

Снег сразу ударил его в лицо. Он невольно замотал головой, отплёвываясь от набившегося в рот снега, и еле успел остановиться рядом со Сторрамом.

– Уложился, – кивнул Сторрам и сел рядом с ним. – Надень шапку и капюшон. Вперёд.

Гаор стронул машину и, удерживая руль одной рукой, другой нахлобучил шапку, и натянул поверх неё капюшон. Козырек опустил пониже, чтобы защитить от снега глаза.

– Можешь закрыть шею, – сказал Сторрам.

– Спасибо, хозяин, – пробормотал Гаор, подтягивая молнию на куртке, и напряжённо вглядываясь в дорогу.

Прожекторы вокруг, фары на полную мощность включил, а вперёд на три шага видно, а дальше снег сплошняком. Хреново.

– Направо, – командовал Сторрам, – прямо, левый поворот и вверх.

Гаор въехал на пандус.

– Отсюда начинай.

Гаор опустил скребок и щётку. Ход сразу стал тяжелее.

– Вперёд.

Гаор заметил, что снег из чисто белого стал почему-то пёстро искрящимся, и не сразу сообразил, что это он въехал под главную вывеску и это цветная радуга на вышке так подсвечивает снег.

По пандусу он спустился на фасадный двор, большой, круглый и с клумбой посередине.

– Чистишь двор и подъездные пандусы, – сказал Сторрам, спрыгнул на ходу и исчез в метели.

– Да, хозяин, – крикнул ему вслед Гаор, разворачивая машину.

Спираль от центра к краям и обратно, выехал на въездной пандус, прошёлся по нему, ещё раз, теперь второй, выездной, так же дважды, снова двор, и опять пандусы.

Постепенно снег стал редеть, прекратился ветер, и вот уже только отдельные снежинки кружатся в воздухе. Фигуры в куртках поверх оранжевых комбинезонов лопатами трамбуют и ровняют получившиеся бортики. И… и светло! Надо же, который же период? На смену он вчера шёл в темноте, значит… а это… покупатели? И по расчищенным им пандусам к дверям подъезжают шикарные лимузины.

На боковом въезде показался Гархем в пальто, с непокрытой головой, и поманил его. Гаор послушно развернул трактор, на ходу одной рукой приводя себя в положенный вид. Скинул капюшон, опустил молнию на куртке, открывая шею, и снял шапку. Остановив трактор, вышел и встал перед Гархемом, держа шапку в опущенной вдоль тела левой руке.

Гархем оглядел его и кивнул. Гаор перевёл дыхание: на этом, кажется, пронесло. И тут же получил лёгкую пощёчину. Мысли, что ли гад, читает?

– Отведёшь трактор в гараж, – спокойным даже скучающим голосом сказал Гархем, – сдашь его механику и можешь идти отдыхать. После обеда выйдешь на склад.

– Да, господин управляющий, – ответил Гаор.

– Выполняй, – Гархем небрежным взмахом даже не руки, а пальца отпустил его.

– Да, господин управляющий, – повторил Гаор и пошёл к трактору.

Теперь надо не заблудиться и найти гараж. Вроде сюда он с этого пандуса съезжал.

Гаор ещё очень давно обнаружил, что когда ищешь обратную дорогу, то не думай, а просто зеркально повторяй маршрут, полагаясь даже не столько на зрение, как на память в руках. Понял он это, ещё мальчишкой, когда отцовские шофёры то ли от нечего делать, то ли ещё по какой причине учили его водить машину. Тогда он освоил и легковушку, и грузовик, стоял в гараже маленький, но, как ему объяснили, совсем как большегрузный, и с виду маленькую, но тяжёлую из-за брони, а потому с большой инерцией и всё же вёрткую генеральскую «коробочку» для полевых разъездов. А в училище… БМП, БТР, различные модели десантных машин, мотоциклы, тягачи, и даже танк им дали опробовать. Фронт довёл всё это до необходимого совершенства.

За этими мыслями он добрался до гаража и, аккуратно въехав в раскрытые наполовину ворота, поставил трактор на прежнее место.

– Ага, наконец-то, – вынырнул из-за стоявшего рядом крытого грузовика-трейлера с радужной эмблемой Сторрама на борту парень, вытирающий тряпкой руки и вряд ли старше него, с гладко выбритыми головой и лицом.

Механик – понял Гаор и вылез из кабины. Парень без клейма и ошейника, бритый, значит, свободный, и ему господин.

– Ну и как тебе машина, волосатик? – спросил парень, подмигивая подошедшим к ним двоим, судя по курткам, шофёрам.

– Рулевой люфт на семь влево, господин механик, – ответил Гаор, озабоченный одним: не допустить какой промашки и не схлопотать по морде, помня того, избившего его хозяйского шофёра.

Один из шофёров, который постарше, негромко рассмеялся, а второй с интересом оглядел Гаора. Механик покраснел.

– Ладно, принял я машину, ступай, – буркнул он.

– Да, господин механик, – ответил Гаор, обрадованный таким поворотом событий, и сразу пошёл к выходу.

– А классно умыли тебя, – прозвучало у него за спиной.

– Ты смотри, как разбирается, – сказал ещё кто-то.

Гаор не обернулся: ему приказали идти отдыхать.

На дворе было очень светло и тихо, как всегда после снегопада, и он шёл к рабскому корпусу быстро, но не бегом, наслаждаясь белизной и светом. Надзиратель у входа, видимо, знал о приказе Гархема, потому что, ни о чём не спросив, быстро и небрежно обыскал и впустил. Было непривычно спускаться вниз и идти мимо надзирательской одному, но усталость всё сильнее настигала его, снова болели спина и ягодицы, вот аггел тарктарский, никак не заживает. Нижний надзиратель так же молча впустил его в необычно тихий и пустой коридор.

На ходу расстёгивая куртку, Гаор побрел в спальню. Здесь тоже было пусто и тихо, пол, видно, только что вымыли, и он влажно блестел. Дневаливший сегодня пухлогубый парень с дальнего от Гаора конца спальни удивлённо уставился на него.

– Ты чо, паря?

– Сказали отдыхать до обеда, – ответил Гаор, раздеваясь.

Куртка оказалась и впрямь непромокаемой и от снега только штанины у комбеза намокли, брюки тоже нормально, а вот рубашку и нижнее бельё хоть выкручивай. Гаор сгрёб мокрое бельё и пошлёпал в умывалку, чтоб хоть немного на трубе подсушить. Труба оказалась густо завешенной бельём, рубашками и портянками: видно, многие переоделись в сменку, а пропотевшее оставили сушить. Подштанники Гаор быстро пристроил, а вот рубашка никак не влезала, чьё-то надо подвинуть, а это тебе не в Алзонской землянке, где хоть и тесно, а все друг друга знают и сушатся у печки в очередь. Ему уже почти удалось найти место, когда в умывалку влетел дневальный.

– Рыжий, лопать иди!

– Ну?! – обрадовался Гаор.

Что завтрак он пропустил, Гаор знал и никак не рассчитывал на дополнительный паёк. С едой ведь кто не успел, тот и опоздал, а дружка, чтоб приберёг ему пайку, у него нет.

– Вот те и баранки гну, бубликом завиваю, – ответил дневальный, – мотай по-быстрому.

Гаор ещё раз оглядел трубу.

– Мотай, – повторил дневальный, – не серди Маманю, она уж налила тебе. Иди, повешу твоё шмотьё.

Гаор отдал ему свою нижнюю рубашку и побежал в спальню, торопливо, прямо на голое тело натянул верхнюю рубашку и брюки и побежал в столовую.

– Ага, пришёл, – встретила его Маманя, – да куда ты за общий стол лезешь, только отмыли его, сюда садись.

До сих пор, бывая в столовой только со всеми, Гаор толком и не огляделся в ней ни разу. Приходя, сразу шёл к своему месту за мужским столом, а там уж не зевай по сторонам – паёк целее будет. Хоть здесь и не таскали у других из мисок, а за хлебом всё равно пригляд нужен. Он и не знал, что за женским столом почти у самой плиты стоит маленький – десяток еле поместится – стол. А на нём миска каши, два ломтя хлеба и кружка. Миска и кружка пари́ли, а, значит, и каша, и питьё горячие. А он сразу и вспотел, и промёрз.

Гаор сел к столу и набросился на еду. О том, что нужно поблагодарить, кормить-то его не вовремя не обязаны, он вспомнил, уже набив рот, и благодарность вышла очень невнятной. Маманя рассмеялась.

– Ешь давай, потом всё скажешь. Тебе дальше как велели?

Гаор проглотил, что было во рту, и ответил:

– После обеда на складе.

– Ну и ладно, – кивнула Маманя.

Она отошла к плите, а напротив Гаора вдруг села девчонка, похоже, одна из тех, что его дразнили в выходной, и стала смотреть, как он ест. Гаор никогда не любил, чтобы ему в рот заглядывали. Ест, что дали, чужого не взял – чего пялиться?! Он сердито посмотрел на неё и уткнулся в миску. Навалили ему щедро, первый, самый жгучий голод он заткнул, и теперь ел уже не спеша, наслаждаясь теплом, разливавшимся по телу от каждой ложки. А тут малолетка припёрлась и всё удовольствие портит! Девчонка вздохнула. И ещё раз. Гаор упрямо был занят только кашей.

– Рыжий, – не выдержала девчонка.

– Мм, – откликнулся Гаор.

– А ты деревянный или каменный? – невинным тоном поинтересовалась девчонка.

Гаор вынужденно оторвался от миски и поднял на неё глаза. Она сидела, подперев кулачками подбородок, отчего лицо её стало совсем круглым, и смотрела на него тоже круглыми глазами желудёвого цвета, такие же коричневые с желтым отливом волосы скручены на макушке в узел, а поверх него повязан узкий пёстрый шарфик со свисающими вдоль щёк концами. Гаор улыбнулся.

– Я усталый, – ответил он и взял кружку.

Возившиеся у плиты женщины рассмеялись.

– Отстань, Дубравка, дай парню поесть.

– Ишь как не терпится!

– Выходного дождись.

– Неделя придёт, дружка приведёт.

– Ага, – ответила, не оборачиваясь, Дубравка, – а он опять как сядет курить, так и не встанет. Мы его с Кисой уж дразнили-дразнили… У него, небось, и вставать нечему, – фыркнула она вызывающе, – и поглядеть, небось, не на что.

От этого отмолчаться Гаор не мог.

– Когда подрастёшь, малолетка, тогда и покажу, – ответил он, допивая и ставя кружку, как здесь принято, вверх дном. – Спасибо, Маманя.

Девчонка жарко до слёз на глазах покраснела, а женщины так смеялись, что Маманя только рукой ему махнула, иди, дескать.

В спальню Гаор пришёл ублаготворённый и сразу залез к себе, разделся, уже засыпая, повесил рубашку и брюки на перекладину в изножье и заснул, как провалился.

Разбудил его только шум пришедших на обед, и он даже спросонья не сразу сообразил, что такое творится.

– Рыжий, давай по-быстрому, – мимоходом бросил ему Старший, – обед проспишь.