– Своего, небось, хлебнул?

– Мало не было, – сдержанно ответил Эркин.

– Ладно, – тряхнула головой Оля. – Было да прошло.

Женя, державшая под столом Эркина за руку, перевела дыхание.

Утолив первый голод, пили чай уже не спеша, для удовольствия. Алиса, сунув за щеку конфету, смотрела в окно. Вагон наполнялся шумом, взад и вперёд мимо их отсека проходили люди. Шёл неспешный, совсем уже спокойный разговор. И взгляды Оли не раздражали Эркина. В конце концов, это не опасно, теперь не опасно. Владимир заметил и её взгляды, и непоказное равнодушие Эркина, и его улыбка стала на мгновение сочувственно-грустной.

– Нет, – Оля вертела в руках кружку с остывающим чаем. – Нет, у меня родни навалом, найду, куда приткнуться.

– Приткнуться несложно, а вот жить чтобы, – Владимир вздохнул, – это с кондачка не решишь.

– Да, – кивнул Эркин, – это быстро решать нельзя.

– Не понравилось, так и уехать – не проблема.

– Одному, да, – согласился с Олей Эркин. – А с семьёй надо прочно на место садиться.

– Да уж, с ребёнком на руках не побегаешь, – вздохнула Оля.

– Я так в беженстве намучилась, – кивнула Женя. – Алиска ещё маленькая совсем… господи, вспомнить страшно.

– А ты, сестрёнка, не вспоминай, – посоветовал Владимир. – Помнить хорошее надо.

– Плохое само помнится, – усмехнулся Эркин.

Алиса, занятая окном, казалось, совсем не слушала их. Но Эркин уже заметил, что всякий раз, когда он что-то говорил, Алиса быстро и внимательно оглядывалась на него.

Вагон уже шумел по-вчерашнему. Но белый свет за окном делал этот шум мягче. Окно запотевало, и Алиса протёрла его ладошкой.

– Алиса, – укоризненно сказала Женя.

Алиса посмотрела на свою, ставшую чёрно-серой, руку и обречённо вздохнула.

– Да-а, я так ничего не вижу.

– А тут и смотреть не на то, – утешил её Владимир.

– Да?! – возразила Алиса. – Я столько снега никогда не видела. И он не тает. Вот!

Владимир засмеялся и закурил.

– Это ещё не самый снег. Так, пороша легла.

– Зазимок, – улыбнулась Оля. – Зима впереди.

– Долгая осень нынче, – Владимир отвернулся от окна. – Декабрь в начале, а снегу толкового ещё нет. Что-то не торопится зима.

– В январе наверстает, – отмахнулась Оля.

Поезд стал замедлять ход, и под окном медленно подплыла белая платформа.

– Олсуфьево? – спросила Оля.

– Больше нечему. Браток, – окликнул Владимир проходившего мимо их отсека проводника, – долго стоим?

– Сиди, – бросил тот на бегу. – Проверка.

Эркин сидел спокойно, во всяком случае, внешне. В самом деле, документы у них в порядке, ничего незаконного нет. Беспокоиться не о чем.

– Ваши документы… возьмите… ваши… ваш литер… предписание… возьмите… ваши…

Вагон притих. Ответов не слышно, только казённо-равнодушные голоса проверяющих. Владимир и Оля достали свои документы.

– Женя, пакет у меня в куртке, – ровным голосом сказал Эркин.

Женя кивнула и встала. Сняла с верхнего крючка его куртку и вынула из внутреннего кармана пакет. Когда у их отсека остановились трое военных с большими блестящими знаками патруля на груди, она протянула им весь пакет. Но, оказывается, были нужны только удостоверения и маршрутный лист. У Оли и Владимира так же документы проверили быстро. Вещи не смотрели, обыска не было, ну… ну, ничего страшного, а сердце где-то у горла дрожит. Когда патруль пошёл дальше, Женя улыбнулась Эркину и спросила Владимира:

– А кого они ищут?

Тот пожал плечами, пряча свои документы в нагрудный карман.

– А бог их знает, сестрёнка. В войну дезертиров искали, уклоняющихся, а сейчас…

– И сейчас то же самое, – усмехнулась Оля. – Долавливают, кого раньше упустили, – и насмешливо посмотрела на Эркина.

Эркина это не тронуло. Он ещё в лагере слышал, что пока ты репатриант или беженец, ты без гражданства и об армии речи нет. Он взял со стола бумагу от пайкового пакета, скомкал её и протёр окно, чтобы Алисе не было скучно. Да и самому интересно.

Поезд уже тронулся. Поплыл назад перрон с тёмным истоптанным снегом, домик с белой крышей… заборы из неровно обрезанных кольев и досок… серые низкие домики с белыми крышами, из труб поднимались дымки… деревья, тоже присыпанные снегом… совсем рядом ещё одна колея… мужчины в похожих на рабские куртках и меховых шапках что-то делают, что – не успел разглядеть. Поезд шёл всё быстрее. Вагон начинало потряхивать и раскачивать. Нарастал и шум в вагоне, снова слышались громкие разговоры, смех, обрывки песен.

– Проспались, – улыбнулся Владимир. – Теперь до Новозыбкова без остановок.

– А там? – спросила Женя.

– Там час простоим, – Владимир подмигнул Алисе. – Погуляем по снежку, на рынок сходим.

– И большой рынок? – заинтересовалась Женя.

– К поезду выносят, – ответила Оля. – Я тоже пойду. Надоело в форме ходить.

– А там и вещи есть?

Оля кивнула.

– Там вяжут все, так что варежки там, свитера, или ещё что.

– Новозыбковские вязальщицы славятся, – кивнул Владимир.

Женя задумчиво кивнула, явно что-то прикидывая в уме. Эркин посмотрел на неё и спросил:

– Они, эти вещи, очень дорогие?

– Ручные вещи всегда дороги, – ответил Владимир и улыбнулся. – Но не дороже денег.

Эркин кивнул, что-то решив. Владимир понимающе усмехнулся, но промолчал.

– Дорого, конечно, – вздохнула Оля. – А платок лучше ореньский. Город есть такой, Орень. Уж там вяжут… не из шерсти, из пуха. Лёгкие… как паутинка, а жаркие. А ещё в Печере Кукары, город такой есть, там кружева вяжут…

Женя заинтересованно слушала, расспрашивала, и как-то так получилось, что Оля пересела к Жене, и они затараторили о своём. Владимир подмигнул Эркину, и Эркин улыбнулся в ответ. Да, он знает: женщины любят говорить о нарядах. Женя довольна, так что и ему хорошо. Ореньский платок. Надо запомнить. Конечно, это очень дорого. Но он купит такой платок Жене. Когда-нибудь. Когда устроятся, он заработает денег, поедет в этот город Орень – конечно, поедет, он же свободный человек, может ехать, куда хочет – и купит. А сейчас… посмотрим, конечно, но пока деньги надо приберечь… хотя если что стоящее и нужное…

– О чём задумался, браток? – негромко спросил Владимир.

– Деньги считаю, – ответил захваченный врасплох, Эркин.

– Стоящее занятие, – хмыкнул Владимир и уже по-серьёзному заинтересованно спросил: – Хорошо зарабатывал?

– Как сказать, – Эркин даже брови свёл на мгновение, обдумывая, как ответить. – Так я на мужской подёнке крутился, там заработки плохие были, но летом я пастухом нанимался, на всё лето, пастьба с перегоном, там я хорошо заработал. По-настоящему хорошо. Больше двух тысяч привёз.

– Ого! – искренне восхитился Владимир. – Но и поломаться, небось, пришлось?

Эркин кивнул.

– Да, досталось, конечно. Но заработали. Я с братом ездил.

И помрачнел, вспомнив Андрея.

– У брата… остался кто? – спросил Владимир и, увидев непонимающий взгляд Эркина, пояснил: – Ну, девчонка у него была?

Эркин кивнул.

– Она уехала уже, – и, чтобы Владимир не подумал чего, добавил: – Ей виза раньше пришла.

– Не тяжёлая была? – тихо спросил Владимир.

Эркин, не сразу сообразив, мотнул головой.

– Нет.

– Обошлось, значит, – кивнул Владимир и задумчиво сказал: – А может, и жаль. От человека след на земле – дети его.

Эркин на мгновение опустил ресницы. Он понимал, что его не хотят обидеть, ведь никто здесь не знает, кто такие спальники, не знает, что с ними, с ним, сделали. Понимал, но каждое упоминание о детях больно задевало его, и только воспоминание об Алисе удерживало, помогало пропускать такое мимо ушей, будто к нему это совсем не относится. И потому он только чуть подвинул сидевшую у него коленях Алису, чтобы ей было удобнее, и тогда смог улыбнуться. Алиса быстро внимательно посмотрела на него и прижалась, положив голову на его плечо. Эркин сглотнул подступивший к горлу комок и спросил:

– Спать хочешь?

– Не-а, – покачала головой Алиса. – Я смотрю. Эрик, а это что?

Но ответил Владимир.

– Ёлка это.

– Да-а? – удивилась Алиса. – А они взаправду бывают? Не на картинке?

– Ты ж видишь, – улыбнулся Владимир. – Значит, бывают.

– Ага, – понимающе кивнула Алиса. – Что видишь, то и бывает.

– Ну, молодец, – расхохотался Владимир. – Ну… ну, философ!

Проверяя, нужно ли ей обижаться на незнакомое слово, Алиса посмотрела на Эркина. Эркин тоже не знал этого слова, но тон Владимира исключал обиду, и он рассмеялся вместе с ним.

Алиса, прижимая палец к стеклу, спрашивала то об одном, то о другом. Эркин, а чаще Владимир отвечали ей. Женя с Олей говорили о своём, до Эркина долетали малопонятные обрывки фраз о складках, вставочках и гесках… но голос у Жени весёлый, так что беспокоиться не о чём. И он с не меньшим, чем у Алисы, интересом рассматривал заснеженные деревья, дома и особенно внимательно людей. Все мужчины в меховых шапках, похожих на те, в которых в лагере ходила охрана, как их, ах да, ушанки, да, и у Владимира такая же, может… да, тёплая шапка нужна, он в рабской шапке зимой мёрз, если снег залёживался, а здесь… вон все говорят, что это ещё не зима. Так что же зимой будет? И… и рукавицы нужны, да, что ему нужно, так рукавицы, как их ещё называли? Ва-ре-ж-ки. В лагере говорили: вязаные варежки, а сверху кожаные или брезентовые рукавицы. Ну, верхние он и сам сошьёт, если что, а вязаные купит. Если не слишком дорого, конечно. А женщины в платках, толстых, у Жени шаль тонкая, Жене тоже платок нужен, тёплый. И Алисе… Это что, они все деньги на этом рынке оставят? Нет, так тоже нельзя.

– Эрик, лошадка!

Поезд обгонял рыжую светлогривую лошадь, запряжённую в сани. Разглядеть запряжку Эркин не успел. И опять заснеженные поля или луга, вмятины воронок и окопов. Щебет Алисы, весёлая певучая скороговорка Жени за спиной, ровный шум голосов, к которому он успел привыкнуть в лагере… Эркин вдохнул запах от волос Алисы, очень чистый, очень… он не смог подобрать слово, да и не искал его.

Владимир курил, молча глядя на него и ловко пуская дым вверх, чтобы не беспокоить Алису. Эркин чувствовал этот взгляд, внимательный, но… но без злобы или неприязни, и не беспокоился. Ему вообще было очень спокойно.

Рядом с поездом появилась ещё пара рельсов, и ещё, возникли заборы, невысокие штабеля шпал. «На станцию въезжаем», – догадался Эркин. Да, вон и склады, такие же, как в Джексонвилле. Точно – станция. Поезд всё больше замедлял ход, под окна подплывал заснеженный перрон.

– Новозыбково, – громко сказал кто-то.

– Час стоим, – откликнулись с другого конца вагона. – Айда гулять, мужики!

– Много ты нагуляешь с пустым карманом!

– Сколько есть – всё моё!

– А фронтовику со скидкой!!

– Иди, фронтовик, форму без году неделя таскает и фронтовик.

– Год как война кончилась, верно.

– Давай-давай, застрял он, понимаешь ли…

Под этот весёлый гомон Женя одела Алису, оделась сама, и они все вместе пошли к выходу с Олей и Владимиром. Эркин, на ходу застёгивая куртку и натягивая на голову шапку, шёл за Женей с Алисой. Сзади постукивали костыли Владимира.

Холодный воздух обжёг лицо, защипал, защекотал в носу и горле. Усилием воли Эркин отбросил ненужное воспоминание и улыбнулся, жадно оглядываясь по сторонам. Красное кирпичное здание вокзала с двухскатной заснеженной крышей, длинная вывеска, заснеженные кроны деревьев за вокзалом…

– Пошли, браток, – окликнул его Владимир.

Эркин тряхнул головой и догнал уже ушедших вперёд. Алиса, оборачиваясь, махала ему рукой. Эркин поравнялся с ней и взял за руку. Маленькая ручка Алисы спряталась в его ладони, и по тому, как это было, по тому, что она показалась ему замёрзшей, понял: варежки в первую очередь.

Все вместе они завернули за угол и оказались на рынке. Небольшую площадь тесно наполняли люди. Прямо на снегу стояли корзины и мешки, в которых громоздились яркие пёстрые вещи, и закутанные в платки поверх пальто и толстых стеганых курток, румяные женщины, притоптывая странной, похожей на сапоги обувью, звонко кричали:

– А вот… вот варежки узорчатые, двойные… носки, носки, кому носки… купи шапку, мозги застудишь… варежки, варежки… шапки-петушки, петушки кому, петушки… шарфики, шарфики…

Эркин не сразу понял, что кричали не все, а только те, что с мелочёвкой, владелицы больших платков, жилетов, целых рубашек с глухим воротом или на пуговицах степенно помалкивали. И все беспрестанно что-то кидали в рот и сплёвывали. Рука Алисы выскользнула из его ладони, пока он оглядывался.

Женя с восторгом нырнула в этот водоворот. Эркин еле поспевал за ней, сразу потеряв из виду Владимира. Холода он пока не ощущал, только уши пощипывало и руки, но слегка.

Он нагнал своих у мешка с пёстрыми рубашками. Женя и Оля рассматривали одну, поочерёдно прикладывая к груди. Алиса стояла рядом и по мере сил советовала. Эркин подошёл и взял её за руку. Женя кивнула и строго сказала Алисе:

– Не отходи, потеряешься, – и снова затараторила: – Нет, Оля, тебе бирюзовый пойдёт, вот здесь, чтоб у ворота, как раз под глаза. Это хорошо, но грубит, а с бирюзовым есть?

– Отчего ж не быть?

Закутанная в платок женщина достала из мешка другую рубашку. Оля взяла её, приложила к себе и с надеждой посмотрела на Женю.

– Ну, как?

– Потрясающе! – ахнула Женя и повернулась к Эркину. – Правда, так лучше?

Растерявшийся Эркин неопределённо повёл плечом, а Оля решительно тряхнула головой.

– Беру! Сотня?

– Ну да, – улыбнулась женщина. – Носи на здоровье, дочка.

Сотня? Сто рублей?! С ума сойти! Нет, если Женя захочет, то он и слова не скажет. Но, когда отошли от женщины, незаметно перевёл дыхание. Женя с Олей, прижимавшей к себе завёрнутую в чистую портянку рубашку – её называли кофточкой – шли впереди, а он с Алисой за ними. Женя то и дело останавливалась, приценивалась, торговалась и время от времени оборачивалась к нему. Эркин доставал бумажник и платил. Жене и Алисе варежки, яркие, узорчатые. И ему? Ему-то зачем? Чтоб рук не поморозил. Эркин кивнул и, уже расплачиваясь за толстые коричневые варежки двойной вязки, вспомнил, что в ящике у него лежат те брезентовые рукавицы, что им с Андреем тогда дал русский офицер на станции, так что верхние у него есть.

– Теперь носки, – решила Женя.