Птица

Бьётся птица и перья о землю ломает.

Бьётся птица, а силы всё тают и тают.

Криком воет и в небо свой взгляд устремляет.

Но на крыльях подрезанных вверх не взлетают.

Подрезанные крылья,

Вы призраки всесилья,

Той мощи, для которой

Открыты все просторы,

Что в небо уносила,

Свободу что дарила.

А птица плачет-стонет, а птица как ребёнок,

Слабенький ребёнок, чей голос в плаче звонок.

А птица бьётся, криком моля о светлой доле,

Стеная, затихает, мечтая о просторе.

Подрезанные крылья –

Беспомощные крылья,

Вы символы неволи,

Унылой серой доли,

Вы символы бессилья,

Подрезанные крылья.

В комочек сжавшись, птица словно в себя уходит,

От ветра колыхаясь, отрады не находит.

Не видит ласку солнца, а видит только тучи.

Пред ней не неба своды, а тёмный лес дремучий.

Подрезанные крылья –

Беспомощные крылья,

Лишь призраки всесилья

И символы бессилья.

Май и пустота

Ещё раз месяц май вступил в свои права.

А мне всё кажется, что листья облетают,

И первый снег дороги заметает,

От холода звенят в тиши слова.

Пустые звуки и пустые дали.

В глазах пустых лишь пустоты печали.

И вздохи о пустом, и о пустом мечты.

И кружит голова от этой пустоты.

Разбились все стеклянные мечты,

Сгорели все бумажные цветы,

Расплавился игрушечный кларнет,

Крошащихся зеркал дрожит сонет.

В ушах тоска звенящего стекла.

И снова по щеке слеза стекла.

Но прошепчу: «Я верить не хочу

В всесильность пустоты, хоть в пустоту лечу».

А май тревожит. Он вступил в права.

Я отыскать пытаюсь те слова,

Что серость осени прогонят. И тепло

Вернётся в мир, вольётся в душу. Но

Мои строки бегут в пустоту,

Нарушая страниц чистоту,

Оставляя следы от обид,

Не имея блистательный вид.

Я бокал поднимаю. И в нём

Не вино, а из слез водоём.

Эти слёзы по капле упали

И застыли в гранёном бокале.

За окном потемневший куплет

Дней бредовых и гаснущих лет.

Убегает ночей череда,

Ей вослед лишь мигает звезда.

Но бокал осушив, улыбнусь

И печали в лицо усмехнусь.

И хотя в пустоту я лечу,

Верить в силу её не хочу.

Глаза

Рисую на стекле глаза,

Большие, тёмные, как ночь.

В них то улыбка, то гроза,

Пред ними пошлость бежит прочь.

Они и солнце, и луна,

И свежий ветер, и буран.

В них нежность чуткая видна,

Гнев отвечает на обман.

В них жар любви с презреньем вдруг

Переплетутся в крепкий жгут.

В них теплоту отыщет друг.

Врага же холодом прожгут.

Они то разумом полны,

То вдруг безумьем зазвучат.

Они беспечны и умны,

Накажут и благоволят.

Рисую на стекле глаза.

В них смех звенит, как бубенцы,

И тут же гасит их слеза,

Собой покрыв ресниц концы.

Они сиянием своим

Развеют сумрак и тоску.

Всё, кажется, подвластно им.

Они манят, они влекут.

Рисую на стекле глаза.

Но, что это? Они плывут.

И гаснут. Лишь моя слеза

Печальный след оставит тут.

Асфальт

Время пишет на асфальте имена.

И дописывает строки о сомненьях.

На асфальтовом листе слеза видна.

И пусть ляжет там моё стихотворенье.

Время пишет о равнинах и холмах,

О деревьях и о травах, о дорогах.

Время пишет об утраченных правах,

И правах приобретённых есть немного.

В заколдованном асфальтовом кругу

Есть рецепты от обиды и от злобы.

По асфальту я тихонечко бреду,

Отыскать рецептов тех страницы чтобы.

Время пишет о любви и падежах,

О склонениях и о разлуке пишет.

На асфальте виден каждый прошлый шаг,

Он цветами и страданиями дышит.

Время пишет и напишет ещё много,

А асфальт вбирает все его слова.

И тогда, когда не будет места слогу,

В нём появятся развалов острова.

Но написанное вовсе не исчезнет,

Просто вдаль оно сокроется от нас,

И окажется нужнее и полезней,

Когда к опыту взовёт сомнений глас.

Точка опоры

Вздымается пена волны,

И шлюпку, как щепку, мотает.

Я в шлюпке. Мы с нею одни

С бушующим морем играем.

Опасная это игра:

То вверх мы летим, кувыркаясь,

То падаем в бездну воды,

Ногтями друг в друга впиваясь.

И чудо, что вверх вновь плывём.

Моя беспокойная шлюпка,

Сейчас ты мой друг и мой дом,

Спаси нас обеих, малютка.

Без точки опоры, увы,

Остались мы обе с тобой.

Нас влажность могучей волны

Окатит холодной водой.

И берег, что вдруг потеряли,

Теперь мы увидим едва ли.

Стихия нас бьёт и кружит.

Рой брызг нам на тело летит.

Горячее тело моё,

Прохладное, шлюпка, твоё

В единой молитве слились

О точке опоры. И ввысь

Несутся и стон, и слова:

«О, где вы, былые права!

О, точка опоры, вернись

И к нам благосклонно склонись!»

Монолог кошки

Твой хвост пусть выбивает тучи искр,

Усами пусть ты предъявляешь иск.

Хитёр ты, я хитрее. Ты самец.

И дыбом шерсть – посильный твой венец.

Смеёшься ты, мурлыча сладкий бред.

Бежишь скорей ты от обид и бед.

Боишься, что заденут нервов струны.

Боишься упустить свою фортуну.

А я хоть самка, спину выгибая,

Себе я цену знаю, мяу, знаю.

Твой хвост меня смутить не может, кот.

Придётся подтянуть тебе живот.

Из лапки моей мягкой коготки

Я выпущу, мой кот, тебе в виски,

Когда ты слишком будешь бить хвостом.

И порешим, мой дорогой, на том.

Ты льёшь мне в сердце мёд и, замирая,

Лишь ждёшь, что я открою врата рая.

Я, мяу отвечая, не спешу:

Помучить, потерзать тебя хочу.

А музыка моя из звуков трёх

Туманом обвивает твой порог.

Ты голову стремишься мне вскружить.

Не ты, а я здесь буду ворожить.

Костёр

Пляшет пламя костра, языками вонзается в небо,

Оставляя на нём отпечатки сверкающих искр.

И мигает звезда, излучая щемящую негу,

И луна наклоняет свой томный и призрачный лик.

Тихо музыка льёт нам на сердце печальную ноту,

А потом вдруг звенит и смеётся, бурлит как поток.

Позабыли глаза, излучать как тоску и тревогу.

Созревает в душе вереница рифмованных строк.

В лунном свете мы купаемся, как дети.

Шум и смех прорежут пустоту.

И играет с нами летний ветер,

Обнажая леса чистоту.

И в азарте радостно-тревожном

Мы хотим войти в прохладный луч,

От луны что падает. И звёзды,

Улыбаясь, смотрят из-за туч.

Мы, в клубок сплетаясь с миром луга,

Как с ума сошедшие давно,

Пляшем танец радости друг с другом.

Веселит луна нас, не вино.

Опять идём к костру, где угли красным светом

Нас освещают вновь, их свет несёт покой.

Костёр встречает нас с ласкающим приветом,

И я ему шепчу: «От злых людей укрой».

Дыханье уловив, где просьба прозвучала,

Костёр мне подмигнул задорным огоньком.

И лица, берег, лес и лодка у причала –

Всё для меня тотчас окрасилось теплом.

Влечёт темнота реки,

Теченьем своим играя.

Уснули давно мальки,

О нас не подозревая.

В серебряный блеск воды,

Мы, в лодку забравшись, смотрим.

Рисуют реки черты

Другого берега контур.

И вот опять к костру притягивает взгляд.

Рукою отыскать пытаюсь наугад

Полено, чтоб костёр ещё сильней разжечь.

Мы сбережём его, он сможет нас сберечь.

От пламени его исчезнет скуки тень,

И потому нам с ним сидеть совсем не лень.

Пусть дым мешает нам – мы от него сбежим.

Смотрю в огонь – мой взгляд прикован, недвижим.

Улыбнись!

Улыбнись! Пусть улыбка осветит твой лик,

Пусть глаза золотятся лучом от восхода,

Пусть плывёт над тобой изумляющий миг,

И растянется пусть до размеров он года.

Улыбнись! И тебе улыбнётся трава,

Облака улыбнутся и синее небо.

И растает вокруг беспросветная мгла,

И исторгнет земля запах ласки и хлеба.

Хохочи! Чтобы ветров в тебе кутерьма

Закружилась, наполнив свободой твой разум.

Из бокала пей хмель без заминки, до дна,

Чтоб тебя охватил жар, тревожащий сразу.

Обними тех, кто мил.

Жизнь – весёлая шутка,

Даже если твой пыл

Разлетится в минутку.

Слёзы лить не спеши.

Лучше всех рассмеши,

Улыбнувшись задорно

И ничуть не притворно.

Улыбнись! И вокруг зазвучит перезвон.

Он наполнит собой воздух, дерево, дом.

Улыбнись. Грусть сбежит, испугавшись тебя.

И откроешь ты мир, новый мир для себя.

Лебедь

Умирал на камнях белый лебедь прекрасный.

Угасал его взор, был что некогда ясным.

И в конвульсиях он содрогался волной.

Шёл из клюва его то ли хрип, то ли вой.

Крылья сломаны, лапы на коже висят.

А глаза умирать, умирать не хотят.

Перья в сгустках запёкшейся тёмной крови.

Трепетало дыханье до самой зари.

А когда засветился над морем восток,

Лебедь вскрикнул и тут же навеки умолк.

А в застывших глазах солнца луч догорал:

Так из мира теней лебедь к свету взывал.

Кактус

На подоконнике маленький кактус,

Насупленный и колючий.

Я говорю ему: «Кактус, а, кактус,

Ты почему такой злющий?»

Он исподлобья глазами сверкнул

И отвечает, вздыхая:

«Ветер сквозь щели сон мне надул,

О дальних краях напевая.

Жёлтый песок там волнами лежит,

Солнце лучей не жалеет.

Ветер по волнам тем вольно бежит.

То страшно пляшет, то веет.

Все мои предки веками росли

В этой безмерной пустыне.

Дальние родичи не отцвели,

Корни сплетая, доныне.

Кактусам так хорошо в том краю

К солнцу тянуть свои шеи.

С виду угрюмый, внутри я горю:

Нет даже шанса верить,

Что попаду я в родимый край.

Тесно ютиться в плошке.

Горстка земли – отведённый мне пай,

И не прибавить ни крошки.

Корни немеют в вечном плену,

Скорчившись, словно от боли.

И лишь тогда, когда я усну,

Сон переносит на волю».

И замолчал бедный кактус мой,

Вновь погрузившись в думы.

Нежная ткань за колючей щекой

Скрылась со вздохом шумным.

Мне день разбил твой торопливый шаг

Мне день разбил твой торопливый шаг.

Спешишь уйти, как будто будет легче

Без этих встреч. И кажется, что враг

Сейчас ты мне. Твой голос звучит резче.

Он давит слух пронзительностью слов,

Спешит обидой сковырнуть мне душу.

Он превращает в жалкий лепет снов

То, чем мы жили. То, чем жили, душит.

А я молчу, не в силах удержать

Ни слов поток, ни шаг твой торопливый.

Мне слёзы в горле не дают дышать,

А сердце бьётся то едва, то с силой.

Сказал, как ткань живую разорвал.

Мне боль сковала тело, мысль и волю.

Мне кажется, лицо твоё – овал.

Черты слились на нём. Ты сыплешь солью,

Ты жжёшь железом раненую грудь

Мою, где горечь след пробороздила.

А я молчу, прикрыв глаза чуть-чуть.

Я больше на овал смотреть не в силах.

Не замечаешь ты, как плохо мне,

Что я сейчас с ума сойду от скорби.

Я взгляд остановила на стене.

Мне кажется, уходят капли крови

Из глаз моих. Я руки протянуть

К тебе хочу. Но будто бы цепями

Мне их сковали, не пошевельнуть.

А ты ушёл. Ушёл, звеня словами.