Чудовище

Преславу на днях исполнилось тринадцать, он чувствовал себя совсем взрослым, и у него не было желания возиться с младшим братом, любимчиком родителей. А потому он очень обрадовался, когда удалось отделаться от него. Парнишка перемахнул через плетень и, насвистывая, направился к быстрой речке Чернушке, в затоне которой намеревался поплавать в этот жаркий летний день. Но радужным настроение было недолго, словно червь точила мысль о Богдане, которого и отец, и мать ставили выше его. Всё лучшее – Богдану: и сладости, и самое спелое и сочное яблоко, и внимание, и забота.

– Помоги Богдану, побудь с Богданом, не кричи на Богдана, отдай Богдану… Богдан, Богдан, Богдан…

От досады на глазах Преслава выступили слёзы, а кулаки сжались.

Долгое плавание в прохладной воде успокоило. Когда вылез из реки и оделся, заметил приближающегося брата и спрятался в зарослях кустарника. Сильно хромающий мальчик подошёл к затону, остановился и стал озираться, по-видимому, в поисках Преслава. Потом разделся и осторожно вошёл в воду. Щупленькое болезненное тело жалко бледнело на тёмном фоне.

Преслав не понял, как так получилось, но неожиданно Богдана вынесло из затона в реку, и бурное течение закружило и понесло мальчика. До паренька донеслись крики брата, но злорадная мысль: «Наконец-то!», – приковала его к месту. Когда всё стихло, он, как ни в чём не бывало, вернулся домой.

Вскоре односельчане принесли Богдана к ним на двор. Мальчик был без сознания, с синими губами, весь в кровоподтёках и царапинах, но живой. Мать, охая и причитая, кинулась к нему. Отец благодарил соседей, руки его дрожали, а лоб прорезала глубокая морщина. Преслав злился и досадовал: «Ну, почему, почему он не утонул!»

– Преслав, принеси… – мать обернулась к старшему сыну и так и замерла с открытым ртом. Вместо него рядом с ней стояло чудовище. Страшное лицо вселяло неописуемый ужас. Женщина истошно закричала. Мужчины обернулись и тоже закричали. Они схватили то, что попалось под руки, и стали кидать в оторопевшего паренька. Камень попал в нос, пошла кровь. Это вывело Преслава из оцепенения, он закрыл голову руками и ринулся в лес.

Несколько дней бродил в лесу, а если кого-то встречал на тропинке, то каждый раз слышал испуганные вопли и убегал, подгоняемый летящими вслед палками и шишками. Наконец парень наткнулся на избушку ведуньи. Вошёл и свалился, грязный, оборванный и обессилевший.

– Ну, и страшён же ты! – говорила старуха, отпаивая его пахучим отваром. – Напаскудил, чай, а потом сам себя ненароком и проклял.

Преслав встал, подошёл к бочке с водой и взглянул на своё отражение. Ничего не изменилось, на него смотрело привычное остроносое лицо. Ведунья усмехнулась:

– Только ты сейчас видишь своё лицо таким, какое оно на самом деле. А другие люди вместо него видят твои чёрные мысли. Они толком и описать-то не смогут, что именно. Ужас – вот и всё, что скажут.

– Но что же мне теперь делать? – жалобно протянул Преслав.

– Тебе нужно искупить свою вину: спасти кого-нибудь. Но сделать это надобно не ради себя, а ради того, кого спасаешь.

На рассвете парнишка простился с ведуньей и отправился искать, кого бы спасти. Перед уходом старуха протянула ему льняную маску с прорезями для глаз и рта:

– Надень, так люди будут видеть маску, а не ужас. Ты будешь казаться странным, а не чудовищем.

Несколько дней спустя Преслав попал в небольшое селение и сразу понял, что что-то случилось. Топот ног и возбуждённые голоса привели его к колодцу. Оказалось, верёвка порвалась, и трёхлетний сынишка старосты свалился туда вместе с ведром, за которое теперь и цеплялся из последних силёнок.

– Вот он, случай! – обрадовался паренёк, скинул обувку и начал спускаться вниз по верёвке, которую удерживали дюжие мужики. Он вытащил мальчика, привязав его к своей спине. Счастливые родители наперебой благодарили его, но, когда Преслав снял маску, благодарности превратились в проклятия, радостные возгласы сменились криками ужаса, а в спасителя полетели камни и палки. Убежав и спрятавшись в лесу, он опустился под деревом и горько заплакал. А утром снова надел маску и отправился в путь.

Уже два месяца скитался Преслав, уже три раза спасал он чьи-нибудь жизни, но люди по-прежнему видели в нём лишь чудовище.

– Обманула старая карга, не иначе, – решил парень и отправился к ведунье. Та встретила его, не испугавшись ни лица, ни гнева, выслушала, накормила, выпарила в баньке, намазала ссадины целебными снадобьями и сказала:

– А всё потому, что спасаешь ты лишь для себя самого. Мысли твои как были нечистыми, так и остались.

Ещё с год бродил Преслав по дорогам и селениям, пока не прибился к цирковой труппе. Чистил лошадей и клетки с животными, кашеварил – тем и кормился. Уже не искал он подвигов, не надеялся снять проклятие. Но однажды на постое что-то взбесило гнедую кобылу, сорвалась она с привязи и помчалась, не разбирая дороги, взбрыкивая задними ногами. Маленькая дочка акробатов играла на лугу среди ромашек. Ещё минута, и лошадь растопчет её. Не помня себя, Преслав вскочил, бросился перед кобылой и выхватил девочку из-под копыт. Бок лошади задел его, парень отлетел в сторону и упал на спину. Малышка оказалась на нём. Теряя сознание, он вдруг понял, что маска отлетела в сторону, но ни девочка, ни подбежавшие люди не боятся его и не кричат от ужаса.

– Преслав, куда же ты пропал?! Мы искали тебя, всем селом искали, лес прочесали вдоль и поперёк, – рубаха на груди промокла от слёз матери. На шум вышли из дома отец и Богдан. Лица обоих засветились от радости, глаза влажно заблестели.

– Прости, – тихо прошептал Преслав, обнимая младшего брата.

Озл и Бродо

Как-то ранней весной в деревню Звонкие Ручьи в один и тот же день и час с противоположных её сторон пришли да так в ней и остались два статных молодца. Светловолосый, ясноглазый да весёлый Озл появился со стороны дороги, ведущей в город, а темноволосый нелюдимый Бродо – со стороны леса. Озл тотчас полюбился сельчанам. Душа нараспашку, улыбчивый, казалось, он был везде и сразу. Ни одно застолье не обходилось без него. Никто не мог его переплясать, а уж песен, шуток да прибауток парень знал великое множество. Про Бродо же говорили, что к нему и на козе на подъедешь. Деревенским казался он странным да угрюмым, а потому они его сторонились.

Озл по гостям ходит, девки на него заглядываются, ребятишки за ним по пятам бегают, подражать во всём пытаются. А Бродо никто не замечает, да и как заметить, целыми днями на мельнице пропадает. И вот что удивительно, плетни да заборы во всех дворах выправились, крыши течь перестали, щели в домах да сараях паклей заделаны, сорняки в огородах словно сами себе расти не дают.

– Ох, каков молодец наш Озл! Золотые руки! Где ни пройдёт, всё хорошеет!

А Озл улыбается, ни «да», ни «нет» не говорит, но и не отказывается. А то вдруг вроде как и кивнёт слегка.

Всё бы ладно, но одновременно с этим дети да телята чаще болеть стали, посевы то на одном поле погибнут, то на другом. Где-то потом снова поднимутся, а где-то урожая уже не дождаться.

– Не иначе, бирюк Бродо виноват, – как-то обронил в шутку Озл.

А тут ещё засуха началась. Кто-то из мужиков увидел, как Бродо стоял посреди поля, руки раскинул, взгляд куда-то устремлён. Колдует, как есть, колдует злыдень. Правда, после этого дождь пошёл. Но в головах крепко засело: бирюк Бродо виноват, колдует злыдень. А Озл мотает головой, мол, не может быть. Да только взгляд и шутки-намёки об обратном говорят. Ко всему прочему на одном из подворий кормилица-корова околела, а на другом на кур да гусей словно мор какой напал. Но как-то никто будто и не приметил, что вторая корова, от которой раньше молока почти не видели, стала давать его как две ведёрницы, да и не молоко, а сплошь сливки. Нет, не остановить уже шепотки да пересуды: порчу напускает, колдует злыдень.

Собрались деревенские на площади, Бродо на суд вызвали да к изгнанию его и приговорили. От изумления он и слова толком не мог вымолвить, изо рта только звуки нечленораздельные доносились. Наконец вздохнул глубоко и произнёс:

– Люди добрые, нет на мне вины никакой. Не насылал я засуху и мор.

Но не слушали его собравшиеся, кричали все разом, пальцами в молодца тыкали, кулаками размахивали. А потом полетели в него камни.

Вот так и получилось, что прогнали сельчане Добро, а Зло продолжают встречать в своих домах с хлебом и солью. И всё недоумевают, почему разруха и запустение, словно тля, пожирают деревню.

Легенда о волайтах

Глава 1. Мирумтерра

На зелёных холмах, окружённых необозримыми лесами, под ласковыми лучами сияющего солнца жили волайты, летающие люди. Летали они на своих прекрасных полупрозрачных крыльях, переливающихся изысканными оттенками светлых тонов. Крылья эти казались тонкими и нежными, но на самом деле были очень сильными, крепкими и упругими. Место, где жили волайты, называлось Мирумтерра, Чудесная страна.

Волшебная сила, что наполняла волайтов, шла к ним от самой земли, из воздуха вокруг них, от деревьев и трав, проникала в них вместе с солнечным светом. Не знали они ни болезней, ни войн, ни злобы. Сплетали нити своих судеб, работая кропотливо и старательно, умели любить и прощать недостатки и промахи близких.

Во многом искусны были волайты. Но что бы ни делали жители зелёных холмов: работали в поле или в кузнице, ткали или шили, убирали или готовили свои восхитительные блюда, писали картины или лепили изящные статуэтки, они пели. Сплетать слова и звуки получалось у них лучше всего.

Луч солнца нитью золотою ляжет.

Луны луч серебром мелькнёт.

Травинки тонкий стебелёк

О запахах лугов расскажет.

Брусники красный огонёк

Вдруг вспыхнет средь колосьев хлеба.

Плетётся ткань земли и неба.

Струится песни ручеёк.

Магия защищала Мирумтерру от мира людей, где царили зависть и злоба, где войны, грабежи и убийства случались слишком часто, где холодные ветры господствовали большую часть года, а небо даже летом почти никогда не было таким изумительно синим, как в стране волайтов. Да и ведало обо всём этом большинство жителей зелёных холмов лишь из рассказов посланников, передававшихся из уст в уста и превращавшихся в слухи, которым и верить было нельзя. А потому им никто особенно и не верил, зная лишь мир и благоденствие Мирумтерры.

Посланниками называли тех немногих волайтов, которые время от времени отправлялись за пределы их страны, чтобы продать изделия, мастерски изготавливавшиеся летающими людьми (ковры, ткани, пряжу, украшения, гребёнки, заколки для волос и ещё кое-какие мелкие, но необходимые в обиходе вещицы), и купить то, что не производилось в Мирумтерре, но в чём нуждались волайты. Уезжая, посланники одевались по моде людей, прятали свои крылья под просторные плащи, привязав их сначала верёвками к своему туловищу.

* * *

Рэн сидел на берегу реки и смотрел, как другие мальчишки ныряют в воду с мостков. Лучше всех, как и всегда, нырял Фил. Он вообще всегда всё делал лучше всех. Рэн даже заскрипел зубами от досады, а его крылья, отливающие различными оттенками сиреневого, поникли ещё сильнее. Чуть в стороне резвилась стайка девчонок помладше. Среди них была и Спэй, семилетняя сестра Фила. Её крылья с перламутровыми крапинками, в голубых оттенках которых преобладал лазурный, трепетали среди крыльев подружек.

Рэну в прошлом месяце исполнилось десять, и он был ровесником Фила. Вот уже полгода, с тех пор как умерла его бабушка, мальчик живёт в семье Фила и Спэй. Родители пропали пять лет назад, паренёк помнил их очень смутно. Они были посланниками. Что с ними случилось и почему они не вернулись, так и не удалось узнать.

И с каждым днём Рэна всё больше что-то словно сжигало изнутри. Он слышал рассказы о зависти, но боялся кому-нибудь признаться в том, что чувствовал, а потому лишь с оговоркой мог называть так свои ощущения. Но называл уже всё уверенней и уверенней. А осознание того, что он завидует, что чернота мира людей проникла в него, делало пятно на его душе ещё больше и темнее.

Он вскочил, не в силах больше смотреть на триумф Фила, но вместо того, чтобы сбежать, как делал это обычно, подошёл к мальчишкам.

– Я тоже буду нырять!

– Ну-ну, недотёпа, давай! – засмеялся Фил.

Рэн скинул одежду, разбежался и прыгнул.

И ударился животом о воду. Дыхание перехватило, он неуклюже заболтал ногами и руками и кое-как выбрался на берег, нервным движением руки откидывая прилипшие к лицу тёмные пряди мокрых волос.

Мальчишки покатывались со смеху, вторя Филу.

В фиалковых глазах Рэна потемнело от гнева, вся накопившаяся в нём зависть словно влилась в руки. Он со всей силы толкнул Фила. Тот упал, дёрнулся и больше не пошевелился. Рядом с головой появилась лужица крови.

* * *

Спэй плакала, сидя в своей комнате. Прошло три дня, как умер Фил. Все были подавлены случившимся. Накануне на похоронах витал ужас. Взрослые шептались, что магическая защитная завеса порвана и все усилия самых искусных плетельщиков напрасны. Скоро мир людей ворвётся в жизнь Мирумтерры, и вряд ли удастся устоять.

Спэй было страшно. Жалко Фила и страшно. И ещё она думала о Рэне. Он убежал сразу после случившегося, домой не заходил, и никто нигде не мог его найти. По окрестным лесам ходил уже не один поисковый отряд.

* * *

Не прошло и месяца, как пала волшебная завеса, а соседние королевства уже узнали о Мирумтерре. Позавидовали их правители зелёным холмам, синему небу, сияющим под солнцем колоннам из белого мрамора, а более всего неисчислимым сокровищам, спрятанным в сундуках волайтов (по крайней мере, так представлялось в разыгравшемся воображении этих правителей). А ещё позавидовали крыльям. Как смеют эти существа иметь крылья? Как смеют они летать? Ведь даже самый могущественный из королей не может этого?

И потому поспешили объявить в королевствах людей волайтов низшими существами, недочеловеками, уродами.

Объявили и о праве своём на все их богатства и земли.

И вот, по прошествии ещё пары месяцев, вторглось войско самого большого и сильного из соседних королевств в Мирумтерру.

Не было у жителей зелёных холмов оружия, никогда не воевали они, не умели защищаться, не могли убивать даже тех, кто нападал на них.

Огонь и крики, боль и плач

Заполнили холмы.

Безжалостно рубил палач,

Знал: жертвы все вины полны,

А потому жить не должны,

Они ведь недочеловеки.

Ручьями кровь стекала в реки.

И пали взрослые и дети,

Попав в объятья скорой смерти.

Мужчины, женщины, неважно,

Тот, кто бежал или отважно

В глаза убийце заглянул –

Один удел: боль, тьма, забвенье.

Под пеплом зелень. Небо серым

В разводах чёрно-красных стало.

И то, что в этот миг дышало:

Убийца, птица иль паук,

Волайт в объятьях смертных мук –

Всё разом словно осознало:

Исчезло, кануло, ушло

С земли горящей волшебство.

* * *

Спэй, как и почти всегда в последнее время, была в своей комнате, когда услышала страшный грохот, громкие возбуждённые голоса, когда отблески оранжевого пламени лизнули стёкла окон. Она попыталась выбежать в гостиную, но дверь оказалась прижата чем-то с другой стороны. Потом что-то треснуло, межкомнатную стену словно перекосило, появилась небольшая дыра. Спэй приникла к ней глазами. И увидела свою мать, в платье, забрызганном кровью, растрёпанную, с ужасом и такой болью в глазах, забыть которые девочка уже никогда не сможет. Мать заметила её, коротким движением прижала палец к губам. Чуть в стороне от неё лежало обезглавленное тело отца. Спэй чуть не закричала, закрыла рот обеими руками. Из лазурных глаз по щекам текли слёзы. В комнате были люди, в грязных сапогах, доспехах и с оружием в руках (всё, как в рассказах посланников). Так похожие на волайтов, только без крыльев. И с очень злыми лицами.

Что-то блеснуло, и мать упала. Из её тела бил фонтан крови.