Глава 2

Данила снял кроссовки в прихожей, забросил в комнату школьный рюкзак, наспех вымыл руки и явился на кухню.

– Есть будешь? – спросил Алекс, жуя кусок сыра и деревянной лопаткой помешивая на сковороде шкворчащую картошку.

Данила присел к столу и тоже ухватил с доски отрезанный лепесток маасдама.

– Ага… Ты любовник моей матери?

– Мимо.

– Значит, сестры моей матери?

Алекс усмехнулся.

– Вроде того.

– А почему не муж?

– Какая разница?

– Ладно, можешь не отвечать.

– Ты не понял. Я спросил, какая разница между мужем и любовником. С твоей точки зрения.

– Ну… – Данила поерзал на стуле. – С мужем можно заводить детей, планировать совместное будущее.

– Твоя мать много напланировала со своим первым мужем? – поинтересовался Алекс. – А со вторым?

– Гы! – Данила ухмыльнулся во весь рот. – Уел.

И тут же стал мрачным, как туча. Алекс бросил на него один быстрый взгляд из-под ресниц и снова занялся картошкой.

– Они тебе уже рассказали?

– О чем?

– Что я отказываюсь встречаться со своим отцом, говорить с ним по телефону и все такое.

– Никто ничего не рассказывал. А ты отказываешься с ним встречаться?

– Да.

– Почему?

– Это касается только его и меня, – ответил Данила с важностью, заставившей Алекса расхохотаться.

– Что смешного? – вскинулся он.

– Подумай, – ответил Алекс, выключил газ под конфоркой и отошел к окну, чтобы закурить.

– Типа я начал разговор и сам же от него ухожу?

– Типа того.

Обедали в полном молчании. Данила ковырялся в тарелке и время от времени бросал на сидящего напротив Алекса недружелюбные взгляды исподлобья. Алекс меланхолично поглощал пищу, кажется, уже начисто позабыв и о своем сотрапезнике, и об их несостоявшейся беседе. Однако стоило Даниле выйти из-за стола и сделать несколько шагов в направлении коридора, окликнул вполголоса:

– Эй!

Тот замер на пороге.

– Не забудь вернуться и вымыть посуду.

– Ну, – осклабился Данила, – ведь ты же никуда не уходишь, почему бы тебе самому ее не вымыть?

Алекс коротко кивнул.

– Оʼкей. Завтра твоя очередь чистить и жарить картошку.

Некоторое время Данила переваривал новость.

– А если нет?

– Если нет, – пожал плечами Алекс, – я приготовлю обед для себя одного, а ты будешь обходиться тем, что мамка в холодильнике оставит.

– Ты воспитывать меня, что ли, собрался? – скривился Данила. – Воспитатель!

– При чем тут воспитание? Законы человеческого общежития. И это… – Алекс устремил на него тяжелый взгляд серых глаз. – Тон смени. Кроме шуток. А то я человек нервный, еще зашибу невзначай.

Тут мальчишка уже не просто напрягся, а ощетинился всеми своими иголками.

– Это что, угроза?

– Предупреждение. Ты, конечно, у себя дома и все такое, но я-то ведь тоже не просто мимо шел. Мы друг друга поняли?

Пауза и потом:

– Да.

Дождавшись, пока он уйдет, Алекс сгреб с тарелок в мусорное ведро остатки пищи, влажной салфеткой протер пластиковую поверхность стола. Окинул рассеянным взглядом просторную кухню, в которой давно пора было делать ремонт.

О нет, только не это. Он слабо улыбнулся. Не похоже, что этот дом станет для тебя родным, амиго. Улыбнулся шире. Этот вздорный юнец и его твердолобая мамаша сделают все для того, чтобы твоя жизнь здесь превратилась в Маппет Шоу. Мысли об Арине согрели, но не надолго. Вспомнились слова одной из бывших сокурсниц: «Это всегда очень забавно наблюдать: когда она считает, что у нее есть муж, а он считает, что у него есть подружка». Да, жизнь вообще забавная штука.

С Ариной он познакомился в клубе, куда приехал со своей бывшей в надежде на окончательный разрыв. Бывшая довольно быстро нагрузилась и пошла вразнос: страстные поцелуи со случайным партнером по танцам, пьяные слезы в туалете, хриплые выкрики типа «гарсон, двойной мартини!» Какая-то готка, тоже пьяная вдрызг, наступила ей на ногу, совершенно не подозревая, что ее туфли куплены в ТЦ Охотный Ряд за совершенно безумные деньги, и каждая микроскопическая царапина, появляющаяся на них в результате соприкосновения с внешней средой, приводит ее в состояние буйного помешательства. Итог: отвратительнейшая бабская драчка с визгом, тасканием за волосы, неуклюжими матюками, размазанной по щекам косметикой…

Их разнимали сначала свидетели происшествия – вчетвером! – потом те же и охранник, потом те же и еще один охранник. Наконец обеих скандалисток вывели на воздух, и Алекс, поздравив себя со счастливым избавлением, направился к барной стойке.

– Хайболл.

– С имбирным элем?

– И со льдом.

Чей-то пристальный взгляд кольнул его в висок. Помедлив, он крутанулся на стуле и увидел девчонку в коротком облегающем платье винно-красного цвета, с длинными русыми волосами, собранными в хвост. Мягкие, незапоминающиеся черты… все вроде приятное на вид – носик, губки, глазки, – а за душу не хватает, нет желания смотреть, не отрывая глаз… полусъеденная помада, слишком яркая для такого нежного лица.

– Привет, – улыбнулась девчонка. – Кажется, твою подружку только что выперли из заведения.

Бармен поставил перед ним коктейль и, сделав глоток из высокого квадратного стакана, Алекс ответил:

– Теперь это уже не моя проблема.

– Правда? – Девчонка прищурилась. – Ты так решил? И давно?

– Минут пять назад.

– О!.. – Она насмешливо улыбнулась. – А твоя подруга об этом знает?

– Пока нет.

– И что же она сделает, когда узнает?

Алекс пожал плечами.

– Понятия не имею. – Глотнул из стакана и добавил: – Придется ей принять это как свершившийся факт.

Девчонка наморщила нос.

– Жестокий! Кстати, меня зовут Арина.

– Александр.

Вот так это и случилось.

Потом было много танцев, много алкоголя, много смеха и болтовни. В третьем часу ночи они вывалились из клуба и пошли пешком по Гоголевскому бульвару, потом по Никитскому, по Тверскому, оттуда переулками до самого Кузнецкого моста, и наконец остановились на перекрестке, откуда можно было свернуть либо направо, к станции метро Кузнецкий мост, либо налево, на Рождественку.

– Домой я не хочу, – объявила Арина.

– А куда хочешь?

– К тебе.

– Там, где я жил последние пять… нет, шесть… нет, восемь, – он рассмеялся, – последние несколько месяцев, нам вряд ли будут рады.

– Это значит где?

– Это значит на квартире моей бывшей, которую на твоих глазах выперли из заведения.

Арина приуныла.

– Ладно, есть другой вариант. – Алекс взял ее за руку. – Но чур без глупостей.

Она вела себя смирно, пока они поднимались по широкой каменной лестнице на четвертый этаж круглого здания, соединенного переходом со знаменитым главным зданием Архитектурного института, и пока лезли наверх по узкой деревянной, чтобы попасть на кафедру рисунка, где Алекс по вторникам, средам и пятницам обучал студентов премудростям композиции, а также различным графическим техникам, необходимым для работы с живой и неживой натурой, но стоило ему повернуть ключ в замочной скважине и распахнуть перед ней скрипучую дверь, издала приглушенное восклицание, прижимая пальцы ко рту, как будто из длинного темного коридора ей навстречу выпорхнула стайка привидений.

Алекс догадался, что пора показать себя бесстрашным рыцарем и решительно двинулся вперед, увлекая за собой испуганно попискивающую даму.

– Какой здесь… – начала Арина, едва они переступили порог ближайшей аудитории, и запнулась.

– Что?

– Запах. – Она робко взглянула на него из-под ресниц. Проникающий сквозь пыльное оконное стекло лунный свет, который в романах называют мертвенным, призрачным и чарующим, придавал ее миловидному лицу испуганное и обреченное выражение. – Запах творчества, страсти, вдохновения… Ты здесь работаешь?

– Да.

– Я сразу почувствовала, что ты не такой, как все.

Алекс потянул ее за руку, и вскоре они уже тискались, пьяно хохоча, на стареньком диване Цили Абрамовны Клицнер, который поначалу должен был перекочевать из городской квартиры Цили Абрамовны на ее же дачу в поселке Черная Грязь, но в последний момент был забракован по причине обшарпанности деревянных подлокотников и подарен кафедре, где числился штатным сотрудником Цилин племянник Гришка Клицнер. Призвав на помощь Алекса, Гришка организовал доставку дивана к зданию института с последующим подъемом его на пятый этаж. Благодаря его самоотверженности сотрудники кафедры рисунка получили возможность в перерыве между занятиями расслабляться по полной программе.

– Интересно, водятся ли здесь привидения, – прошептала Арина, позволяя снять с себя короткое пальтишко в «куриную лапку», под которое Алекс начал запускать руки еще на лестнице.

– А как же.

Скользя губами по ее запрокинутому лицу, он чуть ли не до подмышек задрал ее красное трикотажное платье, но как только посягнул на колготки, жалобно взмолилась:

– Ой, нет, я не могу.

– В смысле?

– Я боюсь.

Алекс слегка обалдел.

– Я здоров и не собираюсь быть грубым.

– А вдруг…

– Что?

Она прикусила губу.

– Я не умею предохраняться.

С невозмутимым видом он извлек из кармана и продемонстрировал ей презерватив в блестящей серебристой упаковке.

– Ого! – На пухлых губах Арины появилось подобие улыбки. Она была очень напряжена. – Ты все время таскаешь их с собой?

– Да.

– Какой цинизм.

Тут он рассердился и попросту сдернул с нее колготки вместе с микроскопическими трусиками. Арина всхлипнула. Это что еще такое? Запрос на насилие? Девчонка явно чувствовала себя жертвой. Пальцы ее судорожно впились в его плечи, так что он ощутил остренькие ноготки сквозь тонкую ткань рубашки и, принимаясь за дело, прошептал:

– Не думай ни о чем.

В окно заглядывала любопытная луна, из темных углов таращились облупленные мольберты. Цилин диван держался молодцом, и когда буйная парочка, накувыркавшись до полного изнеможения, со смехом и стонами скатилась наконец на растрескавшийся дубовый паркет, только скрипнул разок, после чего в залитом лунным светом помещении кафедры воцарилась тревожная тишина.

– Как ты думаешь, нас никто не слышал? – все еще слегка задыхаясь, спросила Арина.

– Думаю, нет. А кто мог услышать?

– Сторожа, например.

– Они в соседнем здании.

Арина перевела дыхание.

– И все-таки мы сумасшедшие.

– Ну, разве что самую малость.

Обнимая ее одной рукой, Алекс прислушивался к себе, стараясь определить, какое чувство преобладает в душе после всего происшедшего. О ужас, ему хотелось курить. Пол казался невыносимо жестким, как будто он лежал не на паркете, а на камне, навалившаяся сверху Арина создавала дополнительный дискомфорт. Намекнуть ей, что ли… Но ведь обидится! Черт возьми, это и есть начало прекрасного чувства под названием любовь?

Ему было неловко и досадно. А как же трепет, кхе-кхе, намерения? Восторги, экстазы и прочие эмпиреи? Ничего подобного даже близко не лежало. Тупо хотелось встать, привести себя в порядок и закурить сигарету.

К счастью, Арина задала закономерный в общем-то вопрос и тем спасла положение:

– А где здесь туалет?

Алекс объяснил, и юная дева, уже не опасаясь привидений и даже не делая вид, что опасается, быстренько шмыгнула за дверь. Когда же вернулась, ее рыцарь уже сидел, как ни в чем не бывало, на видавшем виды диване, одной рукой придерживая пепельницу, стоящую на колене, другой время от времени поднося к губам сигарету. Однако Арину это, похоже, не обескуражило.

– Сколько раз, проходя мимо здания Архитектурного института, я засматривалась на него, потому что оно казалось мне очень красивым, но никогда не думала, что когда-нибудь окажусь внутри, да еще… – С этими словами она запрыгнула на диван и прижалась щекой к небритой щеке Алекса. Блаженно вздохнула. – Расскажи что-нибудь.

Игра? Все может быть. Хочет казаться славной девочкой, покладистой и удобной. И ведь покажется! Бросая таких удобных, всегда чувствуешь себя последней сволочью.

– Это бывшее Главное здание усадьбы графа Воронцова. Во второй половине XIX века все шесть ее домов с прудами и фонтанами перешли казне. Пруды были засыпаны, сады вырублены, графские земли застроены доходными домами. Главное здание усадьбы многократно перестраивалось. Сначала в нем располагалась хирургическая академия, потом – Строгановское художественно-промышленное училище.

Он был уже абсолютно трезв и охотно говорил на посторонние темы, чтобы не размышлять мучительно о том, как бы половчее избавиться от сговорчивой барышни.

– Граф и генерал Сергей Строганов происходил из крестьян, титула был удостоен за особые заслуги перед Отечеством. В 1825 году Строганов с одобрения Николая I основал в Москве бесплатную «школу рисования в отношении к искусствам и ремеслам». Расширившись, учебное заведение, переименованное в училище, обосновалось на Рождественке. В 1903 году при очередной перестройке на фасаде появились многоцветные керамические панно с именами наиболее чтимых тогда европейских художников: Романо, Лепорта, Берна, Дюрера, Луини, Гужона, Гиберти, Сансовино, Пизано, да Винчи и других. После революции Строгановку переименовали во ВХУТЕМАС, позже – во ВХУТЕИН, и наконец, в результате слияния архитектурных факультетов последнего и МВТУ, в 1933 году образовался МАрхИ, где мы с тобой находимся сейчас.

Прощаясь с ней около станции метро Проспект Мира, он был абсолютно уверен, что это их свидание – первое и последнее. Впрочем, номер телефона записал. Свой тоже оставил, тем более что это никого ни к чему не обязывало. Обвив его шею тонкими руками, Арина дала ему возможность еще раз оценить вкус ее податливых, пухлых как у фотомодели губ, и побежала, стуча каблуками, по пустынной улице. Провожать ее до подъезда Алекс не стал. Это была уже последняя степень падения, так что не имело смысла забивать себе голову. Зевнув, он зябко передернул плечами и, на ходу закуривая сигарету, побрел обратно к метро.

Она позвонила на следующий день около пяти, как раз когда он собирал манатки, что сопровождалось упреками и причитаниями со стороны бывшей. Алекс тяжело вздохнул и начал в срочном порядке придумывать спасительную ложь. Бежали минуты, ложь никак не придумывалась, наконец в отчаянии он пообещал, что перезвонит ей ближе к вечеру. Бывшая немедленно воспользовалась этим, чтобы обвинить его по крайней мере в одном из смертных грехов, а именно в прелюбодеянии, на что он даже не стал отвечать, просто попрощался вежливо и вышел, унося в сумке все, что успел туда побросать. Он терпеть не мог водевильные сцены.

Вслед ему полетели – как летят в обидчика швыряемые со всего размаха в припадке бессильной злобы тапочки, тарелки, журналы, – нелепые угрозы. Нелепые и смехотворные. Выезжая на своем стареньком «ситроене-ксантия» на Садовое Кольцо, Алекс чувствовал себя так, будто целый день таскал тяжести. Да еще этот неизменно сводящий с ума вопрос: «Что ты имеешь в виду?» Как будто, объявляя о своем решении, он перешел на санскрит.

– Думаю, нам следует расстаться.

– Что ты имеешь в виду?

Восхитительный диалог! Он сердито фыркнул и прибавил скорость.

Проблем с поисками подружек у Алекса не возникало никогда. Он был уверен в собственной привлекательности, и если женщина ему нравилась, практически не сомневался в успехе. Но именно легкость, с которой он заводил знакомства, порой оборачивалась неприятностями. Было в нем что-то такое, что всерьез цепляло волевых, агрессивных дамочек, привыкших доминировать в отношениях. При виде его в них пробуждался охотничий азарт.

Одна из таких охотниц подошла к нему как-то раз в клубе, поставила перед ним стакан и сказала грудным, чуть хрипловатым голосом, который должен был, вероятно, сразить его наповал:

– Я заказала тебе баллантайн с содовой.

Алекс не шелохнулся. Сидел за стойкой и курил, изучая фактуру дерева, покрытого лаком.

Охотница тронула его за плечо.

– Эй!

– Нет, – произнес он, не поворачивая головы.

И почувствовал, что она напряглась всем телом.

– В каком смысле «нет»? – в ее голосе появились новые нотки.

– Ничего не будет.

– Так-так, – насмешливо протянула она после паузы. Устроилась поудобнее на высоком вращающемся стуле. Откинула за плечо прядь длинных, крашеных в рыжий цвет волос. – Набиваем цену, да? И сколько стоит ночь твоей любви, красивый?

Алекс молча встал, дошел до противоположного конца стойки и уселся там на свободный стул. Рыжеволосая проводила его пристальным взглядом.

Приблизительно через час он вышел из прокуренного помещения на свежий воздух, неспеша добрел до своей машины, припаркованной под самым фонарем, и тут кто-то навалился сзади ему на плечи – он понял только, что их двое и что это мужчины, – рывком развернул на сто восемьдесят градусов, и прямо перед собой Алекс увидел прекрасную охотницу, которая оказывала ему знаки внимания в баре. А он, подлец, не оценил.