Глава 4
О том, хорошо ли быть лягушкой в банке со сливками

Сказать, что я и все мои родичи были в шоке – это сильно погрешить против истины. Шок – это всего лишь состояние, из которого можно вывести человека, дав ему звонкую пощечину. Но даже если бы мне и маменьке набили физиономии, наставив синяков под каждым глазом, а потом еще отходили бы батогами – и это не вывело бы нас из того состояния ступора, в котором мы пребывали.

– Подлец твой Серега! – возмущалась маменька. Только заявление звучало банально. – Этот сраный лимитчик недостоин даже, чтобы в него бомж плюнул. Мариупольский ублюдок. – Тоже так себе высказывание, если не брать в расчет, что слова «сраный» и «ублюдок» в устах мамы – целое событие.

– Я жалею, что родилась! Лучше бы ты сделала аборт. – А этот хит вечера выдала уже я. Выдала и напилась в дым, вспоминая такого великолепного, но такого презрительно-недоступного банковского сердце-еда. Интересно, он там самый главный? Если нет, то как же должен выглядеть Самый?

Наутро стало ясно, что даже если я все три месяца проведу в тяжелейшем запое, мне это не поможет. Надо было делать выбор. Либо спиться уже окончательно, бросить семью и собирать по подворотням бутылки до конца жизни, либо искать бабки.

Не имея сил решить дилемму, я ушла из дому погулять, проветрить похмельные мозги.

Я гуляла весь день и, наверное, прогуляла бы и всю ночь, если бы любезный сотрудник милиции не предложил мне скоротать время в «обезьяннике» их отделения. И его можно было понять: бледная, расхристанная, с всклокоченными волосами, торчащими из-под ошибочно напяленной мною старой маманиной шапки. В глазах безумие, на губах оскал, в кармане ни копейки. Как только я вспоминала, что скоро меня попрут из родного дома, что муж меня бросил, что есть и одеваться нам не на что, так слезы новыми потоками лились из глаз. Иногда я садилась на лавочку и ревела в голос. Ко мне подлетали прохожие, спрашивали, что случилось? Но я только продолжала реветь или огрызалась, и они уходили. Я вставала и шла дальше, чтобы согреться. Я ходила и ходила, пока окончательно не запуталась в темноте незнакомых районов. Там-то меня и сцапал патрульный. Ночь, проведенная в «обезьяннике», меня окончательно отвратила от варианта «спиться». Похабная матерщина ментов, адресованная то мне, то соседям по временному приюту, и вонь такая, что выворачивает наизнанку и тянет блевать. Между прочим, многие и не сдержали порыва. Это я вам точно говорю. Следов плохой работы желудка был полный «обезьянник». В общем, наутро приехала мама и подтвердила, что я Ольга Петрова, и меня отпустили. Вот тут-то я и поняла, что буду любой ценой искать деньги. Где и как – непонятно, но уж, конечно, не у кавказца Вано. Я отмылась, отоспалась и поехала к Мотьке.

– Привет, что-то срочное? – спросила она, будто не понимала, за чем я. Видит бог, я не хотела это произносить, но пришлось.

– Скажи, Мотька, ты одолжишь мне денег?

– Сколько?

– Сколько сможешь. Все пятьдесят ты ведь не сможешь?

– Дурацкий вопрос. Понимаешь, Олечка. Я тебя очень люблю и все такое, но это! Одно дело – помочь тебе продержаться, чтобы ты с голоду не подохла. А совсем другое, выкупать из заклада твою квартиру. Я не потяну.

– Я, собственно, и не сомневалась. Но спросить я должна была.

– Я понимаю.

После этой эпохальной «встречи на Эльбе» я получила еще около десяти отказов. Потом я заметила, что на мои звонки не отвечают мобильники знакомых, причем на звонки из автомата они отвечали прекрасно. И, наконец, большинство моих знакомых сообщили мне, что собираются в командировку.

– Я уезжаю, сейчас ничего не могу сказать. Позвони через два месяца.

Я усмехалась. Моя проблема не исчезнет и через два месяца.

Общий итог дружеских чувств, обращенных ко мне, в денежном эквиваленте выглядел так: четыреста долларов плюс пара обещаний. Плюс один, но очень дельный совет, который дал мне знакомый Паша Васьков, художник-неудачник, промышляющий на Арбате продажей пародий на Ренуара. Денег он мне не дал, прямо объяснив, что они ему нужны и самому. Зато напоследок изрек:

– Олька, твоя проблема решается как минимум наполовину. Я бы оценил твою хату как немерено дорогую. Центр, Китай-город, Покровка, трешка, потолки три метра, выглядит подходяще для обедневших дворян! Сдай ее. Она должна потянуть на большие деньги.

– А как ее сдать? – я была готова расцеловать его за такой правильный совет. Это вам не четыреста долларов.

– Обратись в агентство. Сейчас в Москве самое большое и раскрученное агентство – «Инкорс». Куча филиалов по всему городу. Я точно помню об одном недалеко от вас. Если поедешь по бульвару в сторону Рождественки, то доедешь за пять минут. Прямо рядом с Моспочтамтом.

Вот это да! Если только он не врет и наша квартира в цене, можно решить половину проблемы. Я помчалась в этот «Инкорс».

Конечно, найти агентство по такому описанию оказалось непростым делом. Во-первых, оно находилось не рядом с Моспочтамтом, а совсем в другой стороне, на Большой Лубянке. И я бегала полчаса по площади у метро «Тургеневская» и приставала к прохожим и продавцам киосков.

– Вы не подскажете, как пройти в агентство «Инкорс»?

– А какой адрес?

– Где-то около Моспочтамта.

– Ну, девушка, вы даете. Ничего себе, да здесь все рядом!

– Простите.

– Какое вам агентство? – наконец нашелся сердобольный местный.

– «Инкорс». Занимается квартирами.

– Это на Большой Лубянке. Идите по Рождественскому бульвару до перекрестка и увидите по левую руку.

– Огромное спасибо, – рассыпалась я в благодарностях и буквально побежала в указанном направлении.

Мне не терпелось узнать, сколько стоит сдать мою квартиру. Просто до ужаса не терпелось. Так не терпелось, что я чуть было не проскочила мимо двери с гордо развевающимся синим флагом, на котором значилось «Инкорс». Я застыла на месте так резко, что идущий следом пешеход с разлету наскочил на меня и упал на асфальт. С трудом поднявшись, он выматерился и пошел дальше, потирая локоть.

– Извините, – непонятно зачем пробормотала я и попыталась открыть дверь. Мне это не удалось. Я дергала ее и дергала, пока из дверей не вышел такой же секьюрити, как и в «Национальном стандарте», и сказал:

– Девушка, у вас что, глаз нету?

– Есть, – обиделась я. И добавила, показав рукой: – Вот они.

– Ну, спасибо. Сам бы я не нашел. Вот же бумажка – звонок. Как из деревни.

Я прошла внутрь и поймала себя на мысли, что дикари из племени секьюрити меня просто бесят. Тоже мне, командуют, как вздумается. А ведь их место похоже на будку кобеля на скотном дворе.

От этих мыслей мне полегчало.

Я поднялась по лестнице на второй этаж старинного дома. Лестницы были такими же бесконечными, как и у меня дома, но вот лифта тут не было. Дом-то всего из пяти этажей. По длинному белому коридору я просочилась к секретарской стойке. Вокруг деловито шныряли туда-сюда какие-то озабоченные люди в приличной и даже роскошной одежде. Все говорили по телефонам, кто по городским, кто по сотовым. Их речь вроде была русской, но понять смысл даже отдельных слов мне почти совсем не удавалось.

– Женщина, вы по какому вопросу? Женщина, я к вам обращаюсь.

– Ко мне? – вокруг меня была такая куча других, что я решила переспросить.

– Да, к вам. Вы по какому вопросу?

– По квартирному, – брякнула я.

– Это очевидно. А конкретнее? У меня и без вас есть дела. – Оказалось, что вежливость моей собеседницы имеет границы.

– Я хочу сдать квартиру.

– Нет проблем. Присядьте, я вызову эксперта. И дайте паспорт.

Я села. Все-таки, они действительно очень востребованы. Такая суета, столько всего. Обалдеть! Вот бы куда попасть работать, неожиданно пришло мне в голову. Но дальнейший разговор с красивой девушкой-экспертом в красивом кабинете показал, что это – идея из разряда утопических. Тут наверняка требовалось какое-то специфическое квартирно-юридическое образование. Девушка поведала мне о множестве подводных камней, готовых меня утопить, если я вздумаю заниматься сдачей квартиры самостоятельно. Главное, она сказала:

– Вашу квартиру, если описание верно, можно сдать за тысячу долларов. Та двушка, которая нужна, чтобы туда переехали вы, стоит примерно пятьсот долларов. Таким образом, ваша прибыль составит пятьсот долларов.

– Я согласна, мне только надо переговорить с родней.

Кстати, от этих слов у меня внутри вдруг все упало. Попробуйте переговорить с моей мамочкой о переезде в маленькую двушку на окраину города.

– Для этого требуется заключить договор. Мы берем комиссию в размере одного месяца оплаты.

– Тысячу долларов! – поразилась я. Каким же должен быть «навар» у этой роскошной девицы, если за мой вариант она заполучит разом штуку баксов! А ведь таких, как я, тут полный офис!

– Да. Но мы возьмем эти деньги со съемщика. Подумайте, почитайте условия и приходите. – Она протянула мне изящную визитку.

Находясь под впечатлением НАСТОЯЩЕГО бизнеса, а не какой-то там убыточной пиццерии, а также от потенциального дохода в пятьсот баксов, я решила прогуляться по бульвару до дома. Мне вдруг вспомнился тот великолепный Мужчина из банка. Сегодня он бы, наверное, не отнесся ко мне с таким презрением. Может, даже похвалил бы за сообразительность и деловитость. Я не спешила домой. Там была мама, которая еще не знала о переезде. И мне предстояло превратить ее в маму, которая переезжает. Нет, я решительно никуда не спешила.

Глава 5
О том, к чему может привести буйная фантазия

Итак, мы переезжали. Целую бурю обрушила на меня маман, когда поняла, как и чем мы будем гасить долги моего мужа-лимитчика.

– Где была твоя голова, когда ты выходила замуж за этого мерзавца?!

На этот вопрос ответ был очевиден. Там же, где и сейчас – на плечах. Но мама видеть этого не желала.

– Где была голова твоего отца, когда он отписал эту квартиру тебе!

По-моему, она как раз была на самом правильном месте. С другой стороны, если бы папулино завещание одаряло квартирой маменьку, мы бы сейчас уж никак не оказались в таком жутком положении. Она не дала бы ни копейки моему муженьку.

– Как я буду учиться в какой-то задрипанной школе в Медведкове? Сними квартиру здесь. Рядом! – это Шурочка отреагировала на происходящее.

– Тогда нашей прибыли не хватит и на то, чтобы покрывать половину долга, детка.

– У меня здесь друзья. Я не поеду.

– Слава богу, к подобным вопросам ты не можешь иметь отношения. Право голоса относительно обстоятельств нашей жизни есть только у меня и еще, может быть, у бабушки.

– Я тебя ненавижу.

– Спасибо, детка. Надеюсь, что все же ко мне ты относишься чуть лучше, чем к отцу, который вынуждает нас на целых пять лет покинуть родные стены. – Это был, безусловно, удар ниже пояса. Шурка замолчала и проплакала весь вечер. Зато и возражений против переезда больше не высказывала.

Весь следующий месяц я провела словно бы в полубреду. Восемь часов февральско-мартовского мороза, приводящие меня в состояние угасания мозговой деятельности и атрофии нервных импульсов. Даже пошлые и однообразные словесные приставания Вано не раздражали меня. Скорее они были мелкой деталью фона. Дальше магазины, где я старалась не потратить все, что получала (а получала я не так много, как вначале. Отказав Вано в интимном взаимопонимании, я лишила себя всех премий и безголовых цветочков, так что уползала я строго с тремястами рублями), и галопом домой. Там с болью и содроганием показывала квартиру гражданам или иностранной, или бандитской национальной направленности. Наконец после целого месяца утомительных и противных показов один пожилой америкос, с трудом выуживая слова из разговорника, прошелестел:

– О'кей, я подходить этот апартмент. Я дать ваш прайс. Йес?

– Йес! – завопила я и побежала поить валокордином мою мамулю. Мне прямо не верилось, что вот этот дядечка будет жить в моем доме и ежемесячно за эту радость отваливать мне заветный штукарь.

Нам дали неделю. Прямо при просмотре роскошная девушка из «Инкорса» сунула мне под нос бумаги, тыча в них наманикюренным пальчиком.

– Это – ваш ежемесячный доход. Одна тысяча долларов ежемесячно. Сумма фиксируется на весь период. Это вам понятно? – обращалась она ко мне, словно я скудоумная.

– Ага, – шмыгала я еще красным от мороза носом. – А какой период?

– Год. Если всех все будет устраивать, продлите его сами простым дополнительным соглашением. Понятно?

– Ага.

Что такое простое дополнительное соглашение, я представляла смутно, а уж тем более, как мы сами его продлим с не говорящим по-русски Джонсом, я не понимала. Я не понимала даже, Джонс – фамилия это или имя?

– Вы должны через неделю передать квартиру мистеру Джонсу вместе с пустой мебелью, исключая тот список, что мы с вами согласовывали. Он приколот к договору. Понятно? – говорила она все более ласково и медленно.

– Ага, – снова пробубнила я. Про список я помнила. В нем было то, что мы могли увезти с собой. Нам удалось отбить один маленький телевизор, два огромных дорогущих ковра (а перебьется по моим персидским коврам шаркать!) и бытовую технику. Кроме плиты и стиральной машины.

– Прямо сейчас мистер Джонс передает вам одну тысячу долларов под расписку, а вы ее отдаете мне, пятьсот под приходно-кассовый ордер в качестве оплаты вашей новой квартиры. Ага?

– Понятно, – сказала я, и через неделю мы оказались в обшарпанной двушке в Студеном проезде в Медведкове. Здесь плохо было все, кроме одного – до Матильдиной улицы Грекова было всего пять минут ходу. И до моей горе-работы тоже было близко, всего минут десять пешком. Но больше нас здесь не радовало ничто.

– Мам, тут тараканы, я их боюсь, – первое правдивое слово произнесла Анютка, которая сидела на чужом, видавшем виды диване в «большой» комнате и прижимала к себе своего любимого плюшевого медведя.

– Тараканы – фигня. Тут в серванте целая гора презервативов. О, с клубничным запахом. Ой, нет, со вкусом, – веселилась Шурик.

– Какая гадость! Откуда это могло здесь появиться? – сморщилась маменька.

– Дремучая ты, бабуль. Такие хаты обычно для проституток снимают. А для них презики – это как орудие производства!

– Замолчите немедленно, – не выдержала я. – Нам здесь придется очень долго жить, так что первое, что мы сделаем, – проведем генеральную уборку этого сарая.

– Тогда нам нужно купить много «Комбата» от тараканов, «Фейри» и чего-нибудь дезинфицирующего, – разумно перечислила Шурка.

– Нет! Экономия во всем – вот наш девиз. Мне к тем пятистам баксам, что получаются с квартиры, надо прибавить еще триста десять неведомо откуда берущихся других. И еще на что-то жить. Так что единственное, на что я согласна, – хлорка отечественного производства, тем более она ОЧЕНЬ эффективна. И хозяйственное мыло.

– Ну да. От отечественной хлорки дохнет все. Включая нас.

– Мы – нормальные российские мутанты и выдержим это. Шурик, я тут видела недалеко хозяйственный магазин. Марш в него.

В общем, через неделю житья выяснилось, что бачок в туалете не работает, на кухне течет кран, а душевой шланг – чистой воды бутафория. Да, и на стенах ванной комнаты какая-то то ли плесень, то ли грибок. Из паркета выпадают части и, видимо, уже давно, так как в прихожей из-за этого сформировалась целая яма. Такой небольшой провал до самой стяжки. Апофеозом этого грязевого потока новостей стало сообщение соседей о том, что эта квартира в прошлом году горела.

– Да… Не так чтоб сильно горела… До нас не достало, слава богу, хотя мы и примыкаем. Но вот балкон сгорел весь. Да…

– Какой кошмар! – ужаснулась я.

– В горелых квартирах навсегда остается плохая аура. Я не могу здесь жить. – Откуда маман откопала паранормальное слова «аура» – мне неизвестно.

– Будешь. Второго переезда в ближайший год я не переживу. И больше ни слова! – Я была непреклонна. Мама посмотрела на меня внимательно и передумала падать с сердечным приступом.

– Да… А еще, помню, выгорела вся проводка и окна. Проводку-то заменили, а вот на нормальные окна денег у Кондратьевны не было. Она-то с пятиэтажки подрала, какие были, и сюды поставила. Да… – продолжал откровенничать сосед.

– Как это – подрала? А жильцы что, так прям и отдали?

– А жильцов у нас тогда уже выселили. Вона, видишь, дом новенький. Его на месте тех пятиэтажек недавно построили. В общем, с них Кондратьевна окна-то и содрала. И ничего, стоят до сих пор. Уже почитай два года! – поразился он.

Я наконец поняла, почему это окна со стороны балкона так странно досками обиты по периметру. И почему в квартире такие жуткие сквозняки. Ну и Кондратьевна! Ведь ни слова не сказала, гадюка, когда годовой контракт подписывала. Пришлось вызывать подмогу и переконопачивать окна заново. Хоть и конец зимы, а до весенней оттепели мы можем и не дотянуть.

Наконец, после умопомрачительного месяца проживания в нашей хатке настал день, когда я снова отправилась к Джонсу за деньгами. Джонс был мил и любезен, пустил в квартиру, вернее, только в прихожую, сунул конверт и готовую расписку. Я пересчитала зеленые купюры, черкнула подпись и оказалась на лестнице. Я смотрела на захлопнувшуюся дверь собственной квартиры. Вдруг мне стало тяжело дышать. Я села на ступеньки и заревела, утираясь шарфом.

– Ну неужели я должна буду жить в той халупе целых пять лет! Я не смогу. – Господи, как хотелось, чтобы сейчас, как в детстве, из лифта вышел папа, подошел ко мне, взволнованно погладил бы меня по голове и сказал:

– Ну что же ты, детка, расстраиваешься? Я все решу, тебя завтра же поселят обратно. Пойди, купи себе пирожное.

Эх, мечты, мечты. Папа уже много лет как покоится в колумбарии Ваганьковского кладбища, престижном месте последнего упокоения. И мне пришлось утереться и отправиться восвояси, то есть в Студеный проезд, где меня уже ожидала Кондратьевна. Мы с нею немного полаялись из-за всех деталей жилищного суррогата, который мы превратили в дом за свой многострадальный счет. Она степень своей вины осознавать отказалась, но согласилась на компромисс. Пятьдесят долларов из пятисот остались в моем кармане в качестве разовой компенсации за потрясение, остальные четыреста пятьдесят перекочевали в ее карман навсегда, и мы мирно распрощались до следующего месяца. Приближалось первое мая – конец моей вожделенной банковской отсрочки. И я решила не ждать и поехать оплатить задолженность прямо на следующий день, пока у меня не украли деньги или пока я их не пропила. Чего ждать-то, когда на дворе пятнадцатое апреля. Все равно ведь не отвертишься.