Почему так уверена, что он меня бросит? Да разве не этим все заканчивается – в восьми случаях из десяти? А Игорю уже тридцать три. Апрель красив, хорош в работе, умен и интересен. И один. Квартиру снимает. Аккуратен в быту. Раз уж он до сих пор один, с ним должно быть что-то не так. Почему бы ему меня и не бросить? Я сама себя с трудом выношу. Мне вообще приходится проводить с собой двадцать четыре часа в сутки. Хорошо еще, если удается восемь из них проспать. А что делать, когда бессонница? Нет, причин расстаться на свете миллион. Остаться вместе куда меньше. Дети. Деньги. Лень.

Любовь.

– И как мне понимать твое «пфф»? И перестань оглядываться на двери, никто не придет и не скажет ту причину, по которой эти двое, – Игорь кивнул на мою сестру и Сережу, – не могут быть вместе.

– Но я же хочу, чтобы моя сестра была счастлива! А она вместо этого замуж выходит! – шипела я, глядя на то, как Лиза и Сережа расписываются в свидетельстве. Сережа оказался честным человеком, в конце концов. Он ушел от одной жены и обзавелся другой. Это был факт. Неумолимая вещь.

– Вышла, – прошипел мне обратно Апрель. – Все, это уже свершившееся действие.

– Подожди, их еще не объявили мужем и женой.

– Я всегда знал, что ты «оптимистка», – хмыкнул Игорь, – но чтобы до такой степени? Ждешь до последнего. Значит, в свадьбе сестры нет совсем никаких плюсов?

– Плюсы, конечно, наверное, есть. Но ведь если вдуматься, то плюс – это всего лишь два скрещенных минуса, – пожала плечами я, провожая взглядом свою окольцованную сестру. Апрель посмотрел на меня одним из этих своих взглядов – когда он словно пытается раскодировать меня или понять, где у меня допущена системная ошибка, но затем только покачал головой и смахнул несуществующую складку на своем светло-сером дорогом костюме.

– Идем, Фаина, тебе надо набраться мужества и поздравить сестру, – сказал он. Я покорно кивнула. Вообще-то я по жизни человек довольно терпеливый. Наверное, потому, что когда не ждешь ничего особенно хорошего, то и удивить тебя чем-то довольно сложно. Видеть вещи такими, какие они есть, – вот самая большая загадка, вот недостижимый идеал и Рубикон человечества. Знать что-то наверняка почти невозможно. Я знаю наверняка очень мало вещей. Но всегда пыталась искать наиболее правильный ответ на любой вопрос – меня так учил отец, так учили в физтехе, и так научила жизнь. Самообман хорош, как блины со сгущенкой, но когда речь идет о принятии стратегически важных решений, лучше быть уверенной в их правильности хотя бы на восемьдесят процентов.

К примеру, я знаю наверняка – ни на ком другом костюмы не сидят так очумело хорошо, как на моем бойфренде. Странное, забавное слово – «бойфренд». В моем сознании оно рифмуется с бой-бабой. Игорь Вячеславович Апрель для бойфренда был слишком серьезным, солидным, высоким, красивым и непринужденным, со слишком ироничным взглядом умных зеленых глаз. Для бойфренда он слишком хорошо знал людей, слишком хорошо знал меня. Лучше, чем я сама себя.

В нем было очень много этого «слишком», и главное из них – он был «слишком хорош» для меня. Все это читалось не только в глазах Верочки, дочери дяди Степы из Дмитрова, – в глазах всех наших родственников, когда они смотрели на меня и на Апреля – мужчину с обложки журнала, лениво стоящего рядом со мной и поддерживающего меня за локоть. Это было хорошо видно в одобрительных улыбках бабушек Зины и Нины. Ничего себе наша Файка отхватила себе мужика! Что-то тут не так. Такого просто не может быть. Может, он из этих… ну, не к столу будет сказано… которые эти… которых вроде опять запретили…

– Господи, ты правда к нему переезжаешь! – то ли спросила, то ли просто с возмущением воскликнула Верочка, когда на банкете выпила достаточно вина и смогла опустить приличия. Чтобы задать этот вопрос, она специально пересела ко мне и дождалась момента, когда Игорь пригласил мою маму потанцевать.

– Я не господи, но все равно спасибо.

– Нет, ты скажи. Это что, серьезно? Или ты ему заплатила в службе эскорта?

– О, я столько не зарабатываю, – рассмеялась я, и Верка надулась еще больше.

– Так переезжаешь? – снова спросила она.

– Ну, пока не знаю, все раздумываю. Считаешь, стоит переехать? – спросила я, скорее просто чтобы подразнить двоюродную сестру. Но та посмотрела на меня, как на свихнувшуюся.

– Ты еще думаешь? Ты, а не он? – спросила она, яростно натыкая на вилку баклажановые рулетики с сыром. Я ее понимала, она бы на моем месте уже сидела бы в машине Малдера – со всем своим барахлом и сыном Лешкой шести лет. Вере не очень повезло в жизни, и хотя в ее манере держаться, а больше в выборе одежды и аксессуаров еще сквозила любовь к хипповскому образу жизни и Грушинским фестивалям, в ее движениях уже появилась определенная истеричная резкость, свойственная женщинам, на которых навалилось слишком многое. В ее волнистые волосы все еще была вплетена какая-то самодельная фенечка, но она то и дело взвизгивала, делая замечания Лешке. В позапрошлом году Вере исполнилось тридцать, но она никого не приглашала, сказала, что уедет праздновать в Египет, но поговаривали, что просто не хотела тратить деньги. Это я, кстати, могла понять.

– Ой, Файка, это тебя твой отец испортил, приучил слишком много думать. А это делать женщине вредно, – и тут Вера отвернулась и замолчала, а затем выпрямилась и тряхнула фенечкой в волосах. Я проследила за ее взглядом. Игорь усаживал мою маму на место, и Верочка смотрела на него так задумчиво и напряженно, как цыган на коня в чужой конюшне. Вот еще то, с чем мне предстоит иметь дело – с женщинами, которые будут биться в истерике при одном только виде моего мужчины. Если что-то может случиться, оно обязательно произойдет, а это значит, что, даже если я перееду к Апрелю, выйду за него замуж и нарожаю ему детей, когда-нибудь кто-нибудь моего Малдера обязательно у меня уведет и мое сердце будет не просто разбито – оно будет растоптано и стерто в порошок, как перец для специй.

Так стоит ли рисковать, если целая теория вероятностей говорит мне, что надежды нет?

– Не хочешь потанцевать? – спросил меня Апрель, вернувшись от мамы. Уж не знаю, как ему удалось вывернуться из ее цепких лапок. – Сейчас будет белый танец, дамы приглашают кавалеров, но ведь от тебя не дождешься, так что приходится все делать самому.

И он улыбнулся загадочной улыбкой Джоконды. Я протянула ему руку и встала. Плевать на все. Главное, что сегодня он рядом. А то, что Верочка пытается испепелить меня взглядом, – с этим я буду разбираться потом. Сегодня я гуляю. Лизавета ругается с Сережей в предбаннике ресторана, мама их успокаивает, а Вовка, сын Лизы, уже сговорился с Веркиным Алешкой, и они вместе потихоньку таскают со стола бутерброды с икрой, на которую у обоих может быть аллергия. Жизнь прекрасна, пока человек, по которому я схожу с ума, обнимает меня и неуклюже переставляет ноги по полу под песню Барбры Стрейзанд «Женщина в любви».

– А я думала, ты танцуешь лучше, – рассмеялась я, когда Малдер снова наступил мне на ногу.

– Ты сбиваешь меня с ритма. Вот с твоей мамой у нас все получалось.

– Значит, это я виновата?

– Конечно! – возмутился Игорь и тут же улыбнулся. – Ты же знаешь, женщины виноваты всегда и во всем. Это аксиома.

Тут я уже вполне специально наступила на ногу ему. В честь праздничка. Сережа вернулся в зал красный и злой. Он огляделся, вычислил опытным взглядом нашего самого пьющего родственника – дядю Степана из Дмитрова, подошел к нему и предложил «пропустить по рюмашке». Я покачала головой и сказала Игорю, что если кому сегодня и придется бегать за пьяным Сережей, то чур это буду не я.

– Бегать полезно, – хмыкнул Игорь и поцеловал меня в нос. В этот момент дядя Степан, совершенно уже вжившийся в образ тамады, объявил в микрофон на весь банкетный зал, что момент, ради которого мы все тут сегодня собрались, наконец настал.

– О чем это он? – нахмурилась я. – Ведь Лизавета уже при муже, или я что-то пропустила?

– Подходим, подходим, – руководил стайкой родственников пьяненький дядя Степан.

– Не дай бог сейчас начнет в ручеек играть, – вдруг неожиданно осенило меня. В ручеек играть дядя Степа любил, но не в обычный, а в такой, где проскакивать надо между широко расставленных ног гостей, желательно женского полу. То, что он сейчас делал, выстраивая всех женщин в очередь, очень напоминало подготовку, и я потихоньку отошла к стенке, надеясь слиться с ней. Никаких больше ручейков, только не я.

– Фая, иди к нам! Пропустите ее! – закричала вдруг почему-то моя сестрица, и я невольно подалась вперед на ее голос. Раньше, чем до меня дошло, в чем дело – а страх попадания в ручеек мешал мне думать, – я подошла чуть ближе. Лизавета стояла растрепанная, с немного сбившейся вправо фатой, с большим букетом в руках. Только тут до меня дошло, что сейчас мы все будем прыгать и пытаться поймать Лизаветину эстафету официального брака – ее немного завядший букет.

– Ну, девушки, приготовьтесь! – закричал в микрофон дядя Степа. Интересно, что среди «девушек» каким-то боком оказалась и моя мама, и вполне замужняя тетя Оля, и даже бабушка Нина. Лизавета развернулась к нам спиной, чуть присела, как если бы хотела подпрыгнуть повыше, а затем, используя всю силу своего пресса, швырнула букет. Он полетел над толпой, тяжелый, шипованный – траектория вполне понятная, криволинейная, непоследовательная, с резко взятой верхней точкой и хорошей скоростью, но с неминуемо резкой потерей высоты. «Девушки» ахнули, а Верочка аж подпрыгнула, пытаясь подцепить пролетающий мимо букет, но он пронесся над ней, как фанера над Парижем. Букет летел прямо в меня.

Что я могу сказать? Рефлексы – штука такая, непроизвольная, управляемая по большей части периферической нервной системой. У разных людей и рефлексы разные, и срабатывают они неодинаково. Кто-то, может, и успеет сообразить и подхватить букет. А я, во-первых, в приметы/обряды не верю, во-вторых, замуж не то чтобы не хочу – боюсь до обморока. Потому что все хорошее, что есть между мною и моим роскошным, захватывающим дух Малдером, замужеством можно уничтожить. А потерять мое чудесное виде́ние в светло-сером, с иголочки, костюме я была не готова. Если уж он меня и бросит, то потом, не сейчас. Если Игорь увидит меня с букетом, то сбежит прямо из зала.

Отчего при виде летящего на меня букета я ловко пригнулась – сказались все же бадминтонные тренировки, – и букет просвистел над моей головой, как средневековый свинцовый огненный шар. Просвистел и впечатался прямо в грудь Игорю Вячеславовичу Апрелю. Тот дернулся, неловко подпрыгнул – точь-в-точь как кот, на которого вдруг неожиданно подули из пылесоса, затем он начал перебрасывать букет из одной руки в другую, словно тот был обжигающе горяч – как картошка из печки. Мы стояли и смотрели, загипнотизированные этим зрелищем, и каждая из нас наверняка думала об одном и том же – уронит или нет, уронит или не уронит. Не уронил.

– Черт, что это было? – спросил мой Малдер, когда перестал наконец танцевать, как шаман из племени вуду.

– Ты выйдешь замуж, дорогой, – ухмыльнулась я, а Малдер растерянно протянул мне букет.