– Уехала, – Дарья выдохнула дым через нос.

– Уже?! – слишком бурно огорчилась Надежда и даже всплеснула руками. – Ах ты, господи…

У Кудряшовой всего было чересчур – эмоций, макияжа, жестов и… идиотских словечек.

«Да иди ты уже, – мысленно взмолилась Дарья, – а то я сейчас задохнусь».

– Ну надо же! – Надя прислонилась к стене, прижав к груди сумку. – Так и знала, что опоздаю… Оргтехнику закупала. Так пока все документы оформили, пока подписали… Телились, телились!.. – Она опять слишком горячо огорчилась, только руками, слава богу, не всплеснула.

«Иди отсюда, иди! – в отчаянии телепатировала Дарья. – Не могу тебя ни видеть, ни слышать!»

Но Кудряшова вдруг с сочувствием на нее посмотрела и плюхнулась на диван – близко-близко – Дарья даже ее дыхание почувствовала на своей щеке.

О, господи! Сейчас стошнит!

Но испытания на этом не закончились.

Кудряшова взяла ее руку в свои теплые пухлые ладони и проникновенно произнесла:

– А ты, Даш, брось! Не стоят эти мужики, чтоб из-за них расстраиваться, ей-богу!

– Ты это о чем? – Дарья высвободила руку и слегка отодвинулась.

Холодность и отстраненность – вот пока ее оружие.

– Да ладно, я же вижу, не слепая, – вздохнула Надежда. – Ходишь с тоской в глазах, даже с лица спала.

Холодность и отстраненность. Раньше времени нельзя выпускать этого черта – ненависть… Пусть сидит пока тихо, ждет своего часа.

– Я вон сколько своего счастья дожидалась, уж думала, все, не светит мне ничего, а дождалась. И ты дождешься. Встретишь того, кого надо! А этого, твоего, даже не вспомнишь потом. Я те точно говорю! У меня на это рука легкая.

Кудряшова наконец встала, отряхнула зачем-то юбку и помахала рукой – точно Грозовский от нее нахватался.

– Ладно. Пойду в бухгалтерию отчет давать.

Упорхнула, скрылась наконец с глаз. Только успела раза три обернуться и опять – все махала и махала своей пухлой ручкой…

Дарья раздавила окурок в пепельнице, расплющила его в блин, обожгла пальцы, но боли не почувствовала.

«А эту я готова убить», – подумала она.

Сердце от захлестнувшей ярости впервые в жизни дало сбой.

Холодность и отстраненность, приказала себе Дарья.

«Еще не пришло мое время».

* * *

К дому Ольга подъехала в прекрасном расположении духа.

С этой рыбой дел оказалось на две минуты. Зато теперь можно приготовить ужин, помочь Маше с русским и Мише… тоже с русским, потому что с математикой у нее никак, перетрясти весь гардероб Сергея – что-то в химчистку, а что-то в стирку, – потом сменить шторы в гостиной – надоели, – пересадить цветы, разобрать шкаф на кухне… Да, и все это время возиться с Петькой – кормить, пеленать, укачивать, снова кормить, снова укачивать…

Она загнала машину в гараж, с удивлением отметив, что «Мерседес» Сережи на месте.

Он дома в разгар рабочего дня? Беспокойство кольнуло – зачем? Что-то случилось?

Ольга побежала в дом и в дверях гостиной столкнулась с Сергеем. Он провожал высокого светловолосого мужчину. Когда-то давно Барышев представлял ей его, но она забыла, кто он.

Слава богу, все хорошо. Она поняла это по улыбке Барышева, по его спокойному тону.

– Только, Игорь, я тебя прошу, сразу же отдай документы в секретариат или в сейф спрячь. Сделаешь нужные выписки и спрячь. Понял?

– Здравствуйте! – Высокий мужик улыбнулся и кивнул Ольге.

– Добрый день, – она растерялась – сослуживцы Сергея никогда не приходили к ним в дом.

Барышев обнял ее за плечи.

– Вернулась. Отлично. Игорь, может, задержишься? Выпьем кофе втроем или чего-нибудь посущественнее. – Он подмигнул ему, как старому другу, не как сослуживцу.

– Не могу. К сожалению. К очень большому сожалению!

Беспокойство, кольнувшее ее в гараже, снова вернулось.

Какой-то он… больно уж неестественный, этот Игорь. Навесил глянец на взгляд, на улыбку и на манеры. Безупречные реплики, одет, как денди, а сам… Словно фальшивит. Будто ноту берет не из своего диапазона…

Кольцо вон на мизинце блестит бриллиантом. Зачем? Не нравились Ольге мужики с кольцом на мизинце, особенно с бриллиантами, ей казалось, что есть в этом дешевое пижонство, показуха какая-то.

С лестницы вихрем слетели дети, обступили ее со всех сторон, дернули за подол, потянули в разные стороны.

– Мама! – Миша потряс ее за руку.

– Мамочка! – Маша, прижавшись к Ольге, попыталась отобрать у Мишки ее руку.

Игорь наклонился к Маше, погладил по голове.

– Какая взрослая девица! Привет.

– Здравствуйте, – важно поздоровалась Маша.

– И вам привет, молодой человек! – Игорь протянул Мишке ладонь для рукопожатия.

– Здорово! – Миша изо всей силы ударил ладошкой по этой холеной руке, отблескивающей бриллиантом.

– Миша! – Ольга перехватила руку сына.

– Все в порядке. Нормальное мужское приветствие, – сказал Игорь.

Ольге вдруг стало стыдно.

Ну и дурочка она со своей мнительностью! Притащила ее из своей прошлой жизни. Как старый хлам. Ну и что, что кольцо с бриллиантом да на мизинце, вон с детьми-то быстро общий язык нашел!

Она вспомнила – Игорь первый зам Барышева. Да, самый первый.

– Ну, я поехал, Сергей.

– Давай! – Барышев ударил его по плечу – опять как старого друга – и проводил до двери.

Дети умчались, Сергей закрыл дверь, подошел и поцеловал Ольгу в щеку.

– Сереж, а этот Игорь, он твой самый первый зам, да?

– И зам самый первый, и друг. Игорь Песков – помнишь, я тебе говорил? А что?

Она не давала ему целоваться, а когда еще он вот так, среди белого дня окажется дома и никто – ни дети, ни няня – не будут им мешать?

– Сереж, а он… давно твой зам?

– Да какая разница, Оль?

– Сереж, подожди… А кольцо на мизинце у него зачем?

Он рассмеялся. Марафон поцелуев закончился, не начавшись.

– Ну что ты как маленькая, Оль! Далось тебе это кольцо…

На всякий случай он сделал еще одну попытку подступиться к ее губам, но она увернулась.

– А сколько ему лет?

– Оль… Нормальный у него возраст. Солидный. Какие еще вопросы?

– Никаких. – Она отвела глаза и сделала вид, будто что-то ищет в сумке.

Опять ее стало донимать беспокойство, словно комар, жужжащий над ухом, – старый хлам из прошлой жизни…

Барышев ткнулся носом куда-то ей за ухо, прошептал:

– Нина Евгеньевна приготовила что-то очень вкусное. Во всяком случае, пахнет в кухне заманчиво.

* * *

Вечером, когда Надежда уже собиралась домой, в ее кабинет зашла Дарья. Потянулась, улыбнулась, спросила:

– Работаешь? – От утренней ее мрачности и следа не осталось.

– Да бардак этот никак не разгребу, – Надя кивнула на заваленный бумагами стол.

Дарья присела на край стола, подняла ногу и начала рассматривать узкий носок своей безупречной туфли на шпильке.

– А Димка уже часа два как смылся.

– Ну и что? – Надя собрала папки в стопку и пристроила их на гору бумаг. Папки немедленно съехали, прихватив с собой и бумаги.

– Тьфу ты, господи, – вздохнула Надежда и, присев, стала собирать с пола эту чертову документацию, от которой ну никакого спасу нет! Везде они – справки, акты сдачи-приемки работ, счета-фактуры, платежки… И с каждым днем их все больше и больше.

– Ты хоть знаешь, где он? – Дарья уставилась на Надю подведенными миндалевидными глазами.

– Где, где? Дома.

Надя огляделась и положила папки на подоконник. Отсюда они до утра точно не свалятся, а завтра…

– Вполне возможно… а может, и…

В данный момент Дарья ее раздражала.

Чего выгибается тут, как кошка, ноги свои разглядывает и глазами томно поводит? Ну, пожалела ее Надя утром, и что? Что за намеки тут теперь на «толстые обстоятельства», как говорил когда-то комендант фабричного общежития.

– Что может-то? – Надя уперла руки в боки, давая понять, что намеков она не понимает.

– Да ничего. Ладно, пока! Мне еще со слоганом тут посидеть надо.

Дарья соскользнула со стола и ушла с грацией дикой тигрицы.

Надежда взяла телефон, набрала Диму. Никто не ответил.

Заснул, наверное, бедненький, с нежностью подумала Надя, вспомнив, каким замотанным к концу дня выглядел Грозовский – встал рано, торчал в пробках, воевал с рабочими, которые тянули с ремонтом, носился на переговоры с заказчиками…

Она сунула телефон в сумку, выключила свет в кабинете и вышла, отчетливо представляя, как Димка спит на диване в одежде, не реагируя на разрывающийся от звонков мобильник…

Телефон трезвонил где-то в недрах кармана Надькиным вальсом, но взять его Дима не мог – руки были заняты пакетами. Он едва ли не зубами открыл дверь, ввалился в квартиру, бросил пакеты на пол и перевел дух.

Утомительное это дело – романтический ужин.

Грозовский включил свет и не удержался – на секунду зажмурился. Его квартира в стиле хай-тек превратилась в расписную кибитку. Со стены смотрели котята с бантами на шее, обрамленные золотой рамкой, на полке два фарфоровых ангелочка играли на флейтах и строем стояли слоники мал мала меньше, в углу жался огромный подсвечник «под золото», над головой от малейшего движения звенели китайские колокольчики, а возле зеркала восседал огромный пузатый Хотей. Как объяснила Надя, надо было потереть пузо этому толстому бронзовому дядьке и… то ли денег прибавится, то ли желание сбудется.

Грозовский перевесил картину котятами к стене, повернул ангелочков флейтами к ней же и… потер пузо Хотею – пусть его первый кулинарный опыт удастся.

Из горы пакетов он выудил букет остропахнущих лилий и свечи. Свечи вставил в подсвечник, ладно, пусть живет этот монстр, пусть пользу приносит, а лилии еле впихнул в розовую вазу с орнаментом – горлышко оказалось очень узким.

После всех этих действий Дима почувствовал сильную усталость. Вот бы сейчас, не раздеваясь, упасть на диван и проспать до утра…

Но он собрал волю в кулак и потащился на кухню.

Ничего глупее кулинарной книги он никогда не читал. Как это – взять сто двадцать граммов сливочного масла? Где тут у Надьки аптекарские весы?

Дима огляделся, надел фартук. Ну, шесть яиц – это понятно… А как отделить белки от желтков? Они, эти кулинары, фокусники, что ли? Он нашел в инструментах шило, проткнул яйца с двух сторон и через дырку попытался выдуть белок в миску. Ничего не выдулось. Да ну его к черту, решил Грозовский, и, расколотив яйца ножом, отправил в миску их содержимое. Какая разница – белок, желток?

Растереть со стаканом сахара, прочитал он в кулинарном талмуде. Чем растереть, пальцами, что ли? Интересно, где Надька сахар берет? Ладно, потом разберемся…

С мясом он справился быстрее – выложил готовые стейки на сковородку и поставил на слабый огонь.

С десертом, правда, пришлось распрощаться – стеклянную миску с яйцами он смахнул на пол, когда в шестой раз отмерял на глазок «сто двадцать граммов» сливочного масла. Миска разлетелась по кухне миллионом осколков, а яйца растеклись по полу большой скользкой лужей.

Самым трудным оказалось найти половую тряпку. Ее не оказалось ни в ванной, ни в туалете, а где еще могла быть эта чертова тряпка, Грозовский не знал. Он включил пылесос и «засосал» яйца с каким-то злорадным чувством мести за неотделенный желток…

Чтобы совсем не провалить ужин, он поставил на стол в гостиной бутылку вина, бокалы и… развернул котят обратно.

Если Надька каждый день вот так, с риском для жизни, готовит завтрак, обед и ужин, можно потерпеть этих животных. И ангелы пусть играют на флейтах… И слоны строем идут… И Хотей, этот бронзовый шарлатан, пусть занимает полкоридора…

В голову вдруг пришла дельная мысль, и он взял телефон.

Запах гари Надежда почувствовала еще в подъезде. Заподозрив неладное, она своим ключом открыла дверь и ворвалась в квартиру.

В страшном чаду на кухне Димка стоял на коленях и собирал осколки ее любимой голубой мисочки. Почему-то в носок. Почему-то в ее сиреневом фартуке с заячьей мордой на груди.

На сковородке догорал стейк. Горка других, таких же обгорелых, лежала на тарелке, украшенная помидорами черри.

Надя ринулась к плите, выключила огонь.

– Господи! Что ты тут делаешь?! – Она оглядела разгром на кухне.

Разнокалиберные куски сливочного масла лежали в тарелках, посуда из шкафов валялась на полу, но больше всего ее поразило шило на столе.

– Ты не поверишь, но я решил приготовить романтический ужин. – Дима встал и потряс носком. В носке загремели остатки любимой мисочки.

– Ты… ты посмотри, чего ты тут навалял, мне ж это два дня разгребать!

– Не драматизируй. Я считаю, что справился с минимальными потерями. – Грозовский кивнул на гору горелых стейков, украшенных черри, и опять зачем-то потряс носком. Осколки снова мелодично зазвенели.

– Ты… почему… – Первый раз в жизни у Нади не хватало слов.

– Пакета нигде не нашел, – объяснил Дима. – Это же осколки… Их как-то обезопасить надо. – Он безошибочно нашел мусорное ведро и опустил в него «музыкальный» носок. – Мелкие-то засосались, а эти, покрупнее, того…

– Куда засосались? А… – Надя уставилась на расплавившиеся куски масла в тарелках.

– Это я сто двадцать грамм отмерял. Весов-то у нас нет, матушка! Ты вот как отмеряешь? Чем?

– А шило, шило-то здесь при чем?

– Белки от желтков отделял. Ты вот как отделяешь?

– Нет, ну это прям рехнуться можно… – На глаза ей попался пылесос.

– Там яйца, – предупредил Дима. – Наверное, его как-то помыть нужно…

– Нет, ну ничего себе! Приходишь с работы усталая как лошадь, а тут… – Слов опять не хватило, и Надя закашлялась от возмущения.

Грозовский взял со стола тарелку со стейками и понюхал помидорчики черри.

– Ты знаешь, как это называется? Очень романтично. Мясо в кляре по-андалузски, испанская штучка. Кляр, правда, я забыл…

– Я бы сказала, как это называется, да только, боюсь, у тебя уши трубочкой скрутятся… – Надя поймала его отчаянный взгляд и замолчала. Он ведь для нее это все – и яйца пылесосом, и масло кусочками по всей кухне, и носком пожертвовал, и с шилом вон что придумал! Все! Ради! Нее!

На какие там «толстые обстоятельства» намекала Дашка?! Видела бы она Грозовского с зайцем на груди…

Дима шваркнул тарелку о пол. Стейки, черри и новые осколки разлетелись по кухне.

– Димочка! – Надя бросилась ему на шею и быстро-быстро стала целовать лицо, шею, плечи. – Прости меня, пожалуйста… Димочка! Димочка, ну прости!

Пару секунд он стоял как каменный, потом оттаял, обнял ее крепко, поцеловал в висок и прошептал на ухо:

– Надька, я столик в ресторане по телефону заказал. Поехали, у нас все-таки будет романтический ужин!

– Ага… Ты второй носок-то давай, давай, снимай!

– Зачем?

– Так осколки же! Их опять обезопасить надо! А эти… шницели твои… пылесосом, что ли…

* * *

Что она сделала не так?

В какой момент стала неудачницей? Она упустила этот момент. Этот день, этот час и эту минуту…

Почему Громова ухватила удачу за хвост, а от нее эта удача ускользнула? Да что там Громова…

Кудряшова – вот кадр.

В кошмарном сне Дарье не могло бы привидеться, что Грозовский на полном серьезе увлечется рыжей матрешкой с веснушками вполлица.

Сначала Дарья подумала – это блажь. Ну захотелось столичному денди свежей крови откушать, развлечься, взбодриться провинциальной непосредственностью… Но эта трапеза затянулась, а потом Дарья с удивлением вдруг поняла – это не блажь, а пресловутая «химия», которая бросает людей друг к другу и не дает расстаться.

Любовь, одним словом. Хоть романы пиши.

Дарья налила третий бокал виски и посмотрела на себя в зеркало. Шикарная. Да чего там – роскошная. Волосы, шея, талия, ноги… Особенно ноги – тонкие щиколотки, высокий подъем и длиннющие… Километра два безупречных шикарных ног. Она скинула шелковый халат, осталась в черном белье, чулках и туфлях на шпильках.

Чего-то не хватает…

Даша взяла алую помаду и накрасила губы. Как будто крови напилась. Так и надо – образ стал законченным и лаконичным.

Вот почему у нее с Грозовским не возникла эта самая «химия»? Любовь, которая… Почему с матрешкой? Дарья одним махом выпила виски, налила еще.

По большому счету, ей было неудобно жить с этой своей ненавистью. Будто ходишь на десятисантиметровой платформе – неустойчиво, шатко, вот-вот навернешься, шишку набьешь или, того хуже, ноги переломаешь. По большому-то счету, она, Дашка, была веселая, с огромными планами на жизнь. Только вот планы эти сбывались у других, а не у нее. И поэтому нужно устоять на этой неудобной платформе. Устоять и повернуть свою жизнь в нужное русло, раз уж по какому-то невероятному стечению обстоятельств она стала вдруг неудачницей…

…Добил ее сегодня Вадик Бойко. Она вышла из агентства и решила немного пройтись пешком – подышать свежим воздухом, чтобы унять расшалившиеся нервы. Неподалеку была кондитерская, и Даша решила заглянуть туда – подкупить эндорфинов, гормонов счастья. Съешь фруктовую корзиночку – и пять минут счастлива. Потом вторую и… снова довольна жизнью. Пусть недолго, но с гарантией. Это были ее таблетки от несчастий – пирожные.

Бойко неожиданно вынырнул из проулка, словно грабитель. Даша даже шарахнулась от него, потом присмотрелась – Вадик. Выглядит, правда, не очень – ботинки те же, в которых «Солнечный ветер» топтал, щетина… Стрижка рубликов на триста тянет, не больше, пеший опять же.

Где он работал после того, как Ольга его уволила, Даша не знала.

– О, какие люди! Привет, старуха! – Вадик фамильярно обнял ее за плечи.

– Привет, – Дарья слегка повела плечом, пытаясь стряхнуть его слишком теплую, мягкую руку.

– Что мы делаем в этих местах?

– Мы выходим с работы.

– Ты что, ушла от Грозовского?

Дарью слегка передернуло. А послать бы его по матушке! Но она вспомнила – сдержанность и холодность ее оружие.

– Нет. Мы сюда переехали, в новый офис.

– Понятно. – Он наконец освободил ее плечо от своей потной ладони и сунул руку в карман. – Как дела? Что новенького? Слышал, Ольга замуж вышла за денежный мешок.

– Я смотрю, ты хорошо информирован, – усмехнулась Дарья.

Черт ее дернул дышать свежим воздухом.

– На том и стоим, – Вадик многозначительно погремел чем-то в кармане – ключами от машины, что ли? – А еще я слышал, что Ольга притащила из своего Мухосранска подругу, и она у вас теперь тоже работает.

– А что ты еще слышал? – Даша резко остановилась и посмотрела Бойко прямо в глаза.

– Еще? Да много чего… – Он не смутился, напротив, взял ее под локоток и заговорщицки сообщил: – Например, что Грозовский жениться собрался на этой самой, из Мухосранска.

– И не лень тебе все это слушать? – Голос предательски задрожал…

– Обидно! Обидно, старуха! За тебя! Как-то все не шоколадно получается… Выходит, сделали тебя, а? По всем статьям сделали. Обидно! – Он попытался похлопать ее по плечу, но Даша оттолкнула его руку.

– Да ты уж так не убивайся!

– Ну как же! Вместе работали. – Вадик, будто не понимая ее сдерживаемого бешенства, сменил тон с издевательского на проникновенный: – Ну, а как ты вообще?

– Нормально.

– Ну ладно, я побежал.

– Беги.

Он все же похлопал ее по плечу и действительно не пошел, а побежал через дорогу. На ходу вынул из кармана ключи, брякнул сигнализацией и запрыгнул за руль вполне приличного «Пежо». Все это он проделал с расчетом, что Дарья увидит.

Она развернулась и пошла в обратном направлении.

Сходила за гормонами счастья…

Вместо пирожных она купила бутылку виски.

…Дарья опять посмотрела на свое отражение. Ком стоял в горле, и виски его все никак не мог растворить. Она еще налила, выпила и спросила у отражения:

– Ну? Так как же у тебя дела? – Последнюю порцию виски она допила прямо из бутылки. – А хреновые дела. А почему хреновые? А потому. Сделали тебя! Сделали! По всем статьям. А кто? А две дворняжки. И что ж, ты им спустишь? Нет! Ты им войну, что ли, объявишь?

Она задумалась. Нет больше прежней веселой Дашки. Планы на жизнь остались, но добиваться их осуществления она станет по-другому.

Зажмурив левый глаз, она пальцем прицелилась в свое отражение, потом перевела «дуло» на пустую бутылку.