– А к кому? К кому приезжала «Скорая»? Ольга Васильевна не в курсе? – Я затаила дыхание в ожидании ответа.

– Она не знает. Не разглядела, кого увезли, не поняла даже, мужчину или женщину. Кого-то в балахонистом сером пальто.

Модное серое пальто оверсайз по осени купила Натка себе и носила его, не снимая, даже сейчас, зимой, потому как выглядела в нем, весьма просторном, необыкновенно тоненькой и хрупкой.

– Спасибо вам, Алла, – упавшим голосом поблагодарила я. – Извините за беспокойство.

По-прежнему не зная, что делать, я машинально завела машину и знакомой дорогой на автопилоте поехала домой. Стоя в пробках, пыталась привести в порядок мысли.

По крайней мере, стало ясно, что ехать к Натке домой бессмысленно, ее там нет. Поплохело ей, вероятно, в родных стенах, откуда она уехала на «Скорой» и уже где-то в другом месте, рядом с какой-то Розой, отключилась.

Я позвонила Машке – она взяла трубку моментально, будто ждала моего звонка, – и спросила:

– Куда увозят больных на «Скорой»?

– Смотря какие больные. – Подруга не удивилась вопросу. – У нас что?

– Неизвестно. Но, по словам соседки, бригада была «не ковидная».

– То есть без защитной спецодежды. – Машка немного подумала. – Значит, диспетчеру были озвучены какие-то другие симптомы. Так, ты сейчас где?

– За рулем.

– Вот и рули пока, да аккуратно, без нервов. А я найду список больниц с телефонами и пришлю его тебе в почту… нет, лучше в ватсап, так будет удобнее. Приедешь домой – садись на телефон и начинай звонить с начала списка, а я пойду с конца. Кузнецова Наталья Сергеевна, правильно, она ж у нас еще не Таганцева? Год рождения и адрес по прописке я знаю. Все, Лена, до связи!

– Спасибо, дорогая, – сказала я уже гудящей трубке и придавила педаль газа – как раз пробка рассосалась.

Наличие хоть какого-то плана действовало успокаивающе.

В свою квартиру я не ворвалась зимней бурей, в вихре снежинок и негативных флюидов, а просто быстро вошла, лишь слишком громко хлопнув дверью.

Бросив на трюмо в прихожей сумку и пальто, я проследовала в кухню, села за стол и сразу же проверила ватсап.

Пришли два новых сообщения. Одно от Таганцева: «Не дозвонился, но пытаюсь», второе от Машки – обещанный список больниц с телефонами.

Я ткнула в первый же номер и стала ждать ответа, нетерпеливо считая гудки в трубке. Один, второй, третий… на пятом звонке вызов сбросили.

Я набрала повтор. До больничной регистратуры и в мирное время поди дозвонись, а уж сейчас-то…

– Ма-ам? – из своей комнаты вышла Сашка – в руке смартфон, на голове наушники. Она заглянула в кухню и вытаращила глаза на лужицы растаявшего снега под сапогами, которые я не сняла. – Что стряслось?

– Садись. – Я похлопала ладонью по соседней табуретке. – Сейчас пришлю тебе список, тоже будешь звонить, нечетные номера начиная с первого – мои, четные твои…

– Мама, какие номера?! Я тебя спрашиваю, что случилось?! – Дочь сдернула с головы дорогие фирменные «уши» и швырнула их на диванчик. Разволновалась! Обычно она очень аккуратно обращается со своими блогерскими гаджетами.

Эх, не умею я тактично и деликатно преподносить неприятные новости. Должно быть, это такая профдеформация: сказывается судейская привычка невозмутимо озвучивать приговоры.

– Ты сядь, успокойся. – Я снова пошлепала по табуретке.

– Спокойно, сядут усе! – съязвила Сашка фразочкой из «Бриллиантовой руки». И тут же выдала вторую цитату: – Короче, Склифосовский!

– Похоже, твою тетю утром увезла «Скорая». – Я вскинула руку, упреждая вопрос: – Не «ковидная», обыкновенная! Но почему и куда – непонятно. Натка названивала мне, когда я не могла с ней говорить, а потом, уже вечером, вместо нее ответила какая-то незнакомая женщина, Роза…

– Роза-мимоза, – хмуря брови и напряженно слушая, пробормотала Сашка.

– Эта самая Роза сказала, что Натке очень плохо и она отключилась. На этом связь прервалась, и теперь абонент недоступен. Но у нас есть телефоны больниц, будем звонить и спрашивать, куда поступила Наталья Кузнецова. – Я кратко изложила наш план.

– Может, Сенька в курсе? – спросила дочь.

– Сенька! – Я хлопнула себя по лбу. – Саша, я идиотка! Совсем забыла про Сеньку! А соседка сказала, что в квартире никого нет, там тихо и темно, значит…

– Ребенка не забрали из школы, – договорила за меня сообразительная дочь и встала. – Сиди! Звони по своим телефонам, я за Сенькой сама съезжу.

– Паспорт возьми! – крикнула я ей вслед. – Придется же доказывать, что вы родственники.

– Угу. – Сашка уже возилась в прихожей, торопливо упаковываясь в пуховик. – Ты не волнуйся, мы на такси туда и обратно, деньги у меня есть!

Грохнула захлопнувшаяся за убежавшей дочерью дверь. Я пошлепала себя по щекам, заметила, что руки дрожат, и сходила в ванную умыться холодной водичкой. Потом сменила наконец сапоги на домашние тапки, переоделась из офисного костюма в спортивный и, таким образом максимально приблизив себя к норме, вернулась на кухню.

Я опять послала вызов на номер первой в списке больницы, проинспектировала холодильник и, повязав фартук, поставила вариться гречку. Каша с тушенкой – не самое изысканное, зато вкусное и сытное блюдо. Сенька одобрит, мальчишки любят такую «походную» еду.

– Подлить горячего?

Охранник дядя Федя, не дожидаясь ответа, протянул руку и привычным тычком пальца в кнопку включил электрочайник. Тот, еще не остывший, затрясся, закипая снова, и запел, быстро пробежав четыре октавы, от низкого гудения до высокого свиста.

– Как Витас! – кивнув на музыкальный чайник, пошутил дядя Федя. – Что? Не знаешь, кто такой Витас? Ну, темнота!

Сенька виновато развел руками – в одной кружка, в другой печенье, – но смолчал. С полным ртом не очень-то побеседуешь.

А дядя Федя и не ждал ответа, он тараторил за двоих. Привык, должно быть, говорить сам с собой долгими вечерами на одиночном посту.

– Витас – это такой известный певец, – просветил он темного Сеньку. – Был. А может, и есть еще, давненько его не видно и не слышно… – Дядя Федя задумался. – Вообще нормальных артистов не стало. Радио включишь – там одно и то же унылое му-му. Что девочки, что мальчики – все с придушенными голосами и с горячей картошкой во рту. Что мычат – ни слова не разберешь!

Сенька, по мере сил поддерживая разговор, смешливо хрюкнул в свою чашку. Охраннику этой его реакции вполне хватило.

– И че ты ржешь? – Он погрозил Сеньке пальцем. – Смешно тебе? А мне не весело. В окно-ка глянь: уже ночь на дворе, другие дети дома давно, в свои кроватки спать ложатся, а ты тут у меня на продавленном диванчике сидишь, всеми брошенный, как щенок подзаборный!

Сенька с усилием проглотил месиво из печенья и чая, решив активнее участвовать в разговоре, чтобы охранника не заносило куда-то не туда, и сказал:

– Во-первых, нормальный у вас диванчик, не прибедняйтесь. Из «Икеи», я там их видел, мама хочет такой у нас на кухне поставить.

– Мама хочет! – передразнил его дядя Федя. – Мало ли, чего она хочет, твоя безответственная мама! Небось загуляла, а сына бросила на произвол суровой судьбы!

Сенька посмотрел на едва не прослезившегося охранника с укором и с намеком перевел взгляд на бубнящий телевизор в углу. На экране какие-то дяденька и тетенька бурно выясняли отношения, звучали исполненные большого чувства фразы: «Я отдала тебе свои лучшие годы, а ты, подлец!» и «Ты мне всю душу истрепала, стерва!» – дядя Федя коротал время у себя в дежурке за просмотром душераздирающих сериалов.

– Во-первых, моя мама вовсе не безответственная, – строго сказал Сенька. – Просто она работает в газете, а там бывают авралы. Случилось что-то – надо срочную новость верстать, чтобы выдать ее в свежий номер, приходится кому-то задерживаться до ночи…

– Во-первых, уже было у тебя одно «во-первых», – перебил его дядя Федя, впрочем, вполне добродушно. – Так что про мать-газетчицу – это уже «во-вторых». Ну, и дальше-то что?

– Дальше – это в-третьих? – уточнил Сенька и взял еще печенье: как раз третье. – В-третьих, не волнуйтесь. Мама вам заплатит за то, что вы со мной сидите. Понятно же, что не обязаны…

– Ишь ты! Заплатит она мне! Да не нужны мне ваши деньги, своих хватает!

– Это вы зря. – Сенька доел печенье, подпер голову кулаком и изрек рассудительно: – Деньги – они лишними не бывают.

Охранник – мужчина немолодой, на взгляд Сеньки и вовсе даже старый, вздохнул:

– Ты думаешь, мне много надо? Жилье есть, обут-одет, – он похлопал себя по нагрудным карманам форменной рубашки, – не голодаю…

– Да? А детям помогать? А внуков в кино, в зоопарк и в Макдак водить? На какие шиши, а? – Сенька неожиданно завелся: в отсутствие собственных бабушек-дедушек тема разнообразно полезных старших родственников была для него болезненной.

– Да кому помогать? Кого водить? – дядя Федя пригорюнился.

– Вы одинокий, что ли? – сочувственно спросил Сенька.

– И да, и нет… Даже не знаю, как тебе объяснить… Ты ж еще мелкий совсем. – Охранник засомневался, но пооткровенничать ему хотелось, и он начал рассказывать, стараясь говорить понятными ребенку словами: – В семнадцать лет, еще в школе, я влюбился в одноклассницу…

– Прекрасно вас понимаю, – важно кивнул второклассник Кузнецов, успевший за свои школьные годы влюбиться минимум трижды.

– Потом Маринка, подружка моя, проводила меня в армию. И, пока я служил, родила ребеночка.

– Бывает, – снова кивнул Сенька, у которого своего такого-то опыта не было, но по телевизору он уже чего только не видел.

– А потом она закрутила с кем-то другим, совсем загуляла, Маринка-то. Дочку бросила, из дома усвистела – и с концами. Только ее и видели. – Дядя Федя печально засмотрелся в окно, за которым свистела вьюга, способная кого угодно закрутить и унести прочь, в ночь. – Вернулся я из армии – а невесты у меня нет, зато есть дочка Настя. Но ее мои мамка с папкой, чтобы мне, значит, жизнь не ломать и ребенку полноценную семью обеспечить, сами уже удочерили. Вот и вышло, что вроде мне Настюха и дочь, а вроде и сестра. И папой она моего отца называет…

– Как в сериале! – вздохнул Сенька. – А дальше что было?

– Что, что… – Охранник пожал плечами. – Настюха росла, я жил себе, работал, потом старики наши умерли, мы с мелкой вдвоем остались. Уже привыкли, что мы не папка с дочкой, а брат с сестрой… Настюха замуж собралась, мы хату разменяли, разъехались – она в однушку, я в комнату в коммуналке. У нее двое мальцов, почитай, твоего возраста, а у меня кот. Василием зовут. Толстый… Сало любит соленое с чесноком, представляешь?

– Про кота давайте позже, в следующей серии, – попросил Сенька. – Сначала про Настюху с мальцами. Вы с ними, что же, не общаетесь?

– Ну, почему не общаемся? Видимся иногда. По большим праздникам. – Дядя Федя, оживившийся было при рассказе про салолюбивого кота Василия, опять погрустнел. – Я кто им, пацанам-то? Старый дядька. Ни в отцы не сгодился, ни в деды…

– Да-а-а, история, – посочувствовал Сенька и пооткровенничал в ответ: – А у меня вот тоже ни дедушек нет, ни бабушек. Только знакомые старики в деревне, у них своих никого, так они меня каждое лето увнучеряют.

– Ну, я тебя увнучерять не собираюсь! – почему-то рассердился охранник. – Вот моя вахта закончится – и если мамка твоя не появится, придется сдать тебя в приют!

– Какой приют? – Сенька не испугался и только удивился: – Приюты только для животных бывают, а я человек!

– Ой, много ты знаешь, человек…

Дядя Федя побарабанил пальцами по столу и от нечего делать опять потянулся к чайнику, но тут за тонкой стенкой дежурки, прямо над входной дверью в школьный холл, замигала лампочка. Одновременно зазвенел звонок – не оглушительно-пронзительный, призывающий на урок или, наоборот, разрешающий покинуть классы, а негромкий, больше похожий на треск.

– Это от калитки, – пояснил охранник и подхватился, сдернув со спинки стула теплую куртку. – Небось твоя явилась! Ну, я ей сейчас…

– Не обижайте мою маму! – Сенька тоже вскочил.

– Куда намылился? В тепле сиди! – Погрозив мальчишке пальцем, дядя Федя вышел из дежурки, отпер замки на тяжелой входной двери и шагнул за порог.

Сенька влип в окно, но из него было видно только широкое школьное крыльцо.

Наконец на него поднялись две фигуры – побольше и поменьше.

– Мам! – Сенька вылетел из дежурки и резко затормозил, увидев: нет, не мам!

– Арсений, жив, здоров, невредим? На выход! – широко махнула рукой в мохнатой красной рукавичке Сашка.

– Стоять! – пресек несанкционированные движения дядя Федя. – Сначала документики предъявляем, в журнальчик записываемся, объясняем причину своего опоздания, а уж потом забираем мальца. Виданное ли дело: забыть пацаненка дотемна, таких мамашек надо лишать родительских прав!

– Как говорил кот Матроскин, чтобы продать что-нибудь ненужное, надо сначала купить что-нибудь ненужное! – весело отозвалась Сашка. – А чтобы лишиться родительских прав, нужно сначала их приобрести. Я не мама этого юноши, а сестра. Старшая! Вот мой паспорт, записывайте меня в свой журнальчик, да мы поедем, у нас такси за воротами, водитель ждет.

– Ничего, подождет. – Охранник забрал документ, вернулся с ним в дежурку и забубнил там, шурша страницами: – Мы с пацаном ждали-ждали, и таксист подождет, не облезет, ему за то деньги плачены…

– Дай ему денег! – шепотом сказал Сенька Сашке на ухо.

– Это за что же?

– За то, что сидел со мной, как нянька! И чаем с печеньем поил! И разговаривал! И в приют не сдал!

– В какой еще приют?

– Для бездомных детей, вот какой!

– Да таких не бывает!

– Ой, много ты знаешь!

– Рюкзак свой не забудь. – Дядя Федя вышел из дежурки: в одной руке – Сашкин паспорт, в другой – Сенькин ранец. – Ну, все, теперь с вещами на выход!

– А вам, наверное, заплатить нужно? – маскируя деловитым тоном неловкость, спросила Сашка, пряча свой документ. – Только у меня налички нет, сейчас с ней никто уже не ходит, я вам на карточку переброшу, идет? У вас какая карта? К телефону привязана? Диктуйте свой номер.

– Плюс семь… – Охранник, подчиняясь неожиданно командному тону, послушно продиктовал цифры своего мобильного, а потом спохватился: – Какие еще деньги, старшая сестра?

– Ну, вам, за то, что с Сенькой посидели…

– Сдурела, девка? Чтобы я у детей деньги брал… Ты зарабатывать их сначала научись, потом транжирить будешь. Мамка с папкой небось на кино дали да на мороженое, а ты «я вам на карточку переведу», вот придумала!

– Вообще-то это мои деньги! Я сама зарабатываю! – обиделась Сашка.

– Это каким же образом? – Дядя Федя нахмурился и оглядел хорошенькую нарядную девушку с подозрением.

– Вы что подумали? – Сашкины щеки покраснели в тон варежкам. – Я блогер!

– Бло-о-гер… Тьфу! – Охранник обошел их с Сенькой и распахнул дверь: – Идите уже, блогеры…

Подгоняя сестрицу с братцем взмахом руки, дядя Федя пропустил их мимо себя и потопал следом, чтобы запереть за ними калитку. Он шел и ворчал:

– Блогеры они, слогеры, а нормальному человеку работы нет, сиди тут, школяров стереги за три копейки…

– Мое предложение про деньги в силе! – не оглядываясь и не останавливаясь, повысила голос Сашка.

– Сам заработаю, без сопливых! – огрызнулся дядя Федя. – К приятелю пойду, ковидный госпиталь охранять. Там, конечно, чума, а не работа, зато по повышенной ставке платить обещают… Ну, малец, давай! Чтоб завтра на уроках был как штык, без опоздания! Мамке привет, скажи, второй раз такое не проканает – пусть сама тебя забирает, чужим детей отдавать не положено.

– Я не чужая! – возмутилась Сашка, но охранник, оставшийся по ту сторону ограды, уже закрыл калитку и задвинул на ней засов.

– Поехали уже, а? – попросил Сенька, поморщившись от скрипа мерзлого железа. – У меня не живот – а бочка с чаем, хочется чего-нибудь нормального поесть. И почему за мной ты пришла, а не мама?

– Очень, очень хороший вопрос. – Сашка потерла лоб мохнатой варежкой и, не зная правильного ответа, заторопилась: – Да, поехали! Дома все узнаешь.

Гречку я безобразно разварила. Получилась не рассыпчатая каша, о какой наша с Наткой бабушка говорила «крупинка к крупинке», а липкое бурое месиво такого вида, будто его уже один раз съели. Пахло оно, впрочем, хорошо, за что отдельное спасибо «гочтовской» (это непонятно, может быть, просто «фермерской» или это ошибка «гоСтовской»??) говяжьей тушёнке. Сенька, всегда готовый к новым авантюрам, бодро сказал: