– Чащин? О, поздравляю! – обрадовалась Вера. – Ты всегда мечтала опять работать с ним. Что-то стоящее?

– Пока трудно сказать, – кусая губы, призналась Лиля. – Он мне пару подыскал, еще одного сценариста. Вернее, это театральный драматург… Чащин заявил – мы с соавтором должны объединиться и создать гениальный сюжет. Но, мне кажется, ничего не выйдет. Мой новый партнер неплохой мужик, вот только у меня к нему какое-то отторжение возникло, на уровне флюидов. И даже жалко его… Чащин намекнул, что тот от безденежья в сценаристы подался. Вот ведь подведу этого дядьку, если откажусь от совместной работы…

– Как интересно! – Вера чокнулась с Лилей рюмками. – Ну, за встречу. Погода жуткая, хандра, все из рук валится… В магазин сходить лень, готовить лень, все лень. А тоже хочется немного веселья, побыть на людях… Распопов куда-то пропал с утра еще. Вот я и засела тут, в кафе. Да кто он, твой загадочный драматург?

– Какой-то Лазарев.

– Минутку, – Вера откусила кусок от пирога, обстоятельно прожевала, проглотила. – Его не Женькой зовут, случаем?

– Да. М-м, а вкусные тут пироги, не хуже домашних…

– Лиля, да я его знаю, наверное… Тощий, носатый, еще сорока нет?

– Он самый.

– Господи, это же наш Женька! – расплылась в улыбке Вера. – Мы на одном курсе с ним учились, в Литинституте, только я на отделении прозы, а он – на драматургии. Отличный парень, его все любили. Золото, а не человек. Самый молодой был у нас на курсе. Как же он мог тебе не понравиться? – возмутилась подруга.

– Верунчик, я не знаю. Вот такая антипатия вдруг возникла… но я ничуть не сомневаюсь, что он хороший человек, нет!

– Он талантище. Нет, он гений. Я читала его пьесы… Потом, правда, после института, мы редко с ним пересекались, но я слышала, что его пьесы ставили в известных театрах… Куча театральных премий… И с чего ты взяла, что он нищий? – удивилась Вера.

Подруга столь горячо защищала Лазарева, что Лиля даже перестала обращать внимание на ее родинку. Обычно Верунчик была остра на язычок, язвительна, подмечала все недостатки окружающих и любила посплетничать, во всех коллегах видела соперников… А тут с такой приязнью вдруг принялась расхваливать бывшего однокурсника… Дорогого стоит Верино уважение!

– С чего взяла? Не знаю, – растерялась Лиля. – Кажется, Чащин упомянул это вчера, когда мы с ним по телефону говорили. Обмолвился, что Лазареву тянуть семью приходится на себе, жену и ребенка. Или я не так поняла Германа?

– Лилька, дурочка, ты не поняла. Погугли потом, в Интернете, про Женьку. Нет, он не богач, в нашем пишущем мире богачей – единицы, но он никак и не нищ. Да, за сценарии больше платят… Но он не от нищеты, думаю, в кинематограф подался. Лазарев – из очень хорошей семьи. Это не Чащин Женьке, а Женька Чащину одолжение сделал. Господи, Лилька, ты тут носом вертишь, а на самом деле это тебе за свое место держаться нужно, а не Женьке Лазареву.

– Да? Не знала. Я ужасная дура. Вполне в моем духе… – смущенно улыбнулась Лиля. – Только я могу так облажаться, ты знаешь.

– Ладно, не переживай. Все у вас получится. Женька классный. У него жена, кстати, актриса в детском театре, я ее видела. Красотуля. Очень миленькая. Маленькая, деликатная, тонкая во всех смыслах… Травести.

– Я, наверное, по сравнению с ней – просто чудовище. Гром-баба.

– Ой, ладно! Вы ж работать с Женькой будете, не амуры крутить. Я, собственно, чего тебя сейчас позвала… Послушай. – Вера положила перед собой планшет, поелозила пальцем по экрану. И принялась читать с выражением: – «Роберт притянул Эмму к себе, обеими руками сдавил ее попу, отчего у Эммы из груди невольно вырвался стон…»

– Минутку. Почему – «обеими руками»? – перебила подругу Лиля. – Может, «ладонями сдавил ее попу»? А то «руками» – что-то не то. Не звучит. Словно он насос качает.

– Ок, принимаю поправку. Слушай дальше: «Эмма прошептала: «Не бойся. Сделай мне больно!» Роберт зарычал и зубами, осторожно, но сильно укусил ее плечо. Затем подхватил на руки и понес к кровати. Эмма в этот момент своими острыми коготками царапала его руки…»

Лиля замечаний больше не делала, внимательно слушала подругу, порой кивая.

– Ну как?

– Неплохо. Только мне кажется, после подобных ласк обоих надо в реанимацию класть.

– Лиля, ты не понимаешь, это сейчас очень модно, все эти любовные зверства… Это игра. Хотя есть жесткое, есть мягкое садо-мазо. К тому же между партнерами существует договор, условные стоп-слова… И потом, это причинение не только физического, но и морального страдания. БДСМ основано на господстве одного и подчинении другого. Людям нужна разрядка, и порой эти игры даже улучшают отношения партнеров.

– По-моему, в обычной жизни и без того боли и унижений хватает. Чего только этот Роберт с бедной Эммой не делал… А анальный секс у тебя в книге будет?

– Лиля! – возмутилась Вера. – Анальный секс – это не романтик. Читательницы меня не поймут. Должна же быть какая-то грань…

– Ага, плеткой хлестать можно, соски зубами грызть можно (а это, между прочим, очень чувствительный орган!), а это делать – ни-ни… Ханжи, блин, – захохотала Лиля. Потом спросила язвительно: – Послушай, как ты все эти выверты придумываешь? У вас с Распоповым так же? И хлыстик есть?

– С ума сошла! – презрительно фыркнула Вера. – Да я его сковородкой прибью, если он попробует ко мне с этой ерундой пристать. У нас, у русских, свои «инструменты» для битья – скалки да сковородки! – Потом добавила неохотно: – Это от скандинавских писателей мода пошла, про всякие БДСМ писать… И поэтому меня тоже как шведку издают. Шведку Ганну Борн, польскую эмигрантку. А что? Народ меня любит и охотно покупает. Но я, Лиль, понимаю, что между вымышленным миром и реальным есть грань. Живу одним, пишу совсем про другое.

– Ну, за искусство!

– А ты вот совершенно нетолерантная, Лилька! – с досадой произнесла подруга.

– Я, Верунчик, наверное, сама моральная садистка! Имею право людей унижать, значит!

…Дома Лиля оказалась в половине двенадцатого ночи. Своим ключом открыла дверь, тихо переоделась в полутемной прихожей.

Дверь в детскую закрыта, из комнаты свекрови, Раисы Петровны, – мелодичный храп.

Но муж, Сергей, не спал – сидел в спальне (дверь открыта) на кровати, с ноутбуком на коленях, сосредоточенно смотрел на экран, пальцы бесшумно бегали по клавиатуре.

– Явилась, не запылилась… – пробормотал он, не поворачивая головы. И не поймешь – то ли злится всерьез, то ли иронизирует по привычке.

– Сейчас умоюсь, поговорим.

Лиля вернулась из ванной через полчаса, сразу же нырнула под одеяло, с головой.

– Холодно. Еще не затопили? – пробубнила она оттуда.

– Рано. Начало сентября только.

– Околеть можно. А ты что делаешь?

– Заявку проверяю. Завтра гендиректору на подпись понесу…

– А-а… – Лиля подробностей не спрашивала, она, обычно любопытная, в особенности работы мужа – главного энергетика на одном из больших предприятий, что под Москвой, – не вникала. Слишком сложно и слишком непонятно. И скучно. Зато Сергея немного злила «богемная» сторона занятий Лили, поскольку он-то не преминул сейчас спросить:

– Лиля, а ты… где сегодня была, с кем пила? Ты думаешь, я ничего не замечаю?

– Сначала с Чащиным говорила, он меня с другим сценаристом знакомил, Лазаревым, объяснял концепцию фильма, потом меня Верунчик перехватила.

– Ах, Верунчик… – пробормотал Сергей. – Ну, тогда все ясно… Старая извращенка и алкоголичка – вот кто она, твоя подруга. А то, что без тебя Вика не хотела спать ложиться, – это как?

– Я скотина. Раиса Петровна что-нибудь сказала?

– Ничего мама не сказала, – раздраженно произнес муж. – Чего она могла сказать? Она уже давным-давно ко всему привыкла.

Все еще сердится, поняла Лиля. Вздохнула там, под одеялом, и обняла Сергея за ноги.

– Не подлизывайся, – дернулся он.

– Я тебя люблю. Если бы ты знал, как я тебя люблю… – прошептала она. Высунула голову из-под одеяла, обожающим взглядом уставилась на мужа, любуясь. На журнального красавца Сергей не походил, но и среднестатистической его внешность тоже назвать было нельзя.

Правильные черты лица, широкая шея. Серо-голубые глаза, негустые русые волосы. Форма головы – классическая. Наверное, если Сергей вздумает побриться налысо, ему и это пойдет. Он и стройный, и плотный одновременно, в нем и юношеское еще что-то, и зрелости уже много. И сила, и сдержанность. Словом, золотая середина, все прелести тридцатипятилетнего мужчины…

Сергей – из тех, кого женщины называют пошловатым, но вполне исчерпывающим словом «интересный» и, пожалуй, ценят таких вот мужчин даже больше, чем броских красавцев.

Вот и Лиля все никак не могла налюбоваться мужем. «Как странно. Говорят, что с годами страсть уходит, – неправда…»

– Ты когда пьяненькая, то очень добрая, я заметил, – снисходительно сообщил муж.

– Я и не пила почти. Больше болтали с Верунчиком, сплетничали, хохотали… Она мне отрывки из своего нового романа читала.

– А, про извращенцев, – усмехнулся Сергей.

– Да что ж ты все ее критикуешь? Нехорошо… Кстати, про извращенцев. Хочешь, отшлепай меня, – великодушно предложила Лиля. – Раз я виновата. Накажи меня! – Она повертелась, стянула с себя одеяло. И зажмурилась – вдруг и правда ударит?

Муж молчал. Потом сказал:

– Я даже в шутку женщину ударить не могу.

– Но это не битье в прямом смысле, это игра…

Сергей захлопнул ноутбук, отложил его в сторону, притянул Лилю к себе. Поцеловал, разом прощая все.

Гладил, трогал, снова целовал.

– Ты хочешь в эти игры играть? – прошептал он ей на ухо. – Только я ведь тебя знаю, Лилька. Тебя шлепнешь, пусть и в шутку, ты три года поминать будешь, что я тебе больно сделал. Ты провокаторша. Ты – вредина.

…Со стороны, при посторонних, муж выглядел мрачным, всегда серьезным. Солидным. Но нежнее его Лиля не знала человека. Сергей относился к ее телу, с одной стороны, словно к сокровищу, к чему-то хрупкому и драгоценному. Постоянно находил повод полюбоваться им. Вот и сейчас – разглядывал, поворачивал. Прикасался кончиками пальцев, губами, осторожно – к Лилиным плечам, животу, груди, ногам, – словно мотылек задевал ее кожу своими крылышками. С другой стороны, сокровище столь часто не теребят, не мнут в ладонях, словно пластилин, не прижимают к себе, не лишают дыхания долгими поцелуями…

Вот и сейчас этот незаметный переход от невесомых прикосновений – к объятиям, таким тесным, что дышать уже нельзя, когда – будто тонешь…

Лиля, в последние мгновения соития, словно утопающая, привычно схватилась за крепкую шею мужа, словно только он и мог вытащить ее из бездны, и устремилась вслед за ним – туда, к свету, вверх…

– Ах, – наконец беззвучно произнесла она и открыла глаза. Сергей перекатился на бок, лег рядом, продолжая прижимать Лилю к себе.

Она вдруг засмеялась.

– Что ты? – спросил он.

– Да я все думаю. Мы хоть и в разных комнатах все, и стены кирпичные, но лишний раз боимся застонать, крикнуть, кроватью заскрипеть… А вдруг мама твоя услышит, а вдруг Викуська еще не спит? И вот вопрос: а как же эти БДСМщики любовью занимаются? Там же сплошные визги и крики должны быть и резкий посвист хлыста… Не все же в клубах любителям садо-мазо сидеть? Дома-то они в свои игры играют?

– У них на то отдельные пентхаусы. Дворцы. И целые этажи в их распоряжении, – лениво пошутил муж.

– Да, ты прав, – мечтательно вздохнула Лиля. – И дети у них в родительскую спальню не заглядывают, и свекрови с тещами по шкафам не лазят, наводя порядок. Поскольку уборку там слуги наводят… Хотя, если честно, мне было бы неприятно, если бы даже служанка оказалась в курсе моей интимной жизни.

– Ты не за того вышла замуж, Лиля. Тебе надо было олигарха с недвижимостью искать.

– Кстати… Кстати, про олигарха… Мне надо сюжет придумывать… – пробормотала Лиля сонно. – Но только чтобы в нем никакого олигарха не было.

– Тебе одной? У тебя же напарник есть, как я понял… Новый сообщник, которого Чащин привел.

– Да, точно. Завтра с этим сообщником все и обсудим. – Она зевнула.

– Он, кстати, кто?

– Сообщник? – усмехнулась Лиля. – Говорят, гений. Его даже Верунчик уважает.

– А тебе этот Лазарев как? – В отличие от Лили, Сергей всегда интересовался работой жены, вернее, теми, с кем жена работала. Наверное, все-таки немного ревновал?

– Плохо, – призналась Лиля. – Он очень странным мне показался. Нет, он хороший человек, и все такое. Но… он какой-то другой. Чужой, непонятный, неприятный.

– Он женат хоть? Сколько ему лет?

– Что? Брось, перестань. Не ревнуй. Я никогда в жизни не была влюблена в мужчину творческой профессии и не собираюсь совершать такую глупость. Это как-то противоестественно – любить актера, режиссера, писателя, сценариста, поэта… Брр! Они все не настоящие мужчины.

– А кто – настоящие? Олигархи, что ли? – не отставал муж.

– Тоже нет, – решительно заявила Лиля. – Вернее, дело совсем не в этом. Мне мужчины либо очень противны, либо просто безразличны. Если бы я не встретила тебя, прожила бы всю жизнь одна. Мне нужен только ты, я люблю одного тебя…

– И я люблю тебя, и мне никто не нужен, – сказал Сергей и поцеловал ее в плечо.

– Ах да, ты знаешь, как называется то, чем мы с тобой сейчас занимались, у БДСМщиков? Ванильный секс. Ванильный – значит, без какого-либо дополнительного вкуса. Как простое ванильное мороженое…

Утро.

Лиля, сколько ни старалась, почти всегда умудрялась проспать утренние сборы семьи. Вставала обычно, когда Викуся, уже накормленная бабушкой, готовилась выйти из дома. Лиле оставалось только расцеловать дочку и вежливо поздороваться с Раисой Петровной… Сергей выбегал еще раньше, стараясь попасть на работу до начала утренних пробок. Он жалел жену и не будил ее. Завтрака, приготовленного руками супруги, он не ждал – по утрам у него аппетит отсутствовал. Сергей выпивал лишь чашку черного кофе, а завтракал уже на работе, часов в одиннадцать.

Вот и в этот раз Лиля вышла из спальни, а в коридоре Раиса Петровна уже суетилась вокруг Вики.

– Доброе утро. Зайка, зайка моя! – Лиля обняла дочь, звонко расцеловала ее в макушку.

– Ма, смотри, какой мы с бабушкой вчера мне зонтик купили! – радостно сообщила дочь, глядя на Лилю ясными, сияющими глазами. – С кошками, как я люблю!

– Пятьсот рублей. Это куда мир катится… – вздохнула Раиса Петровна, застегивая на себе плащ. – Доброе утро, Лиля.

– Пятьсот? Это совсем недорого, – возразила Лиля.

– Ужас… В наше время детские вещи столько не стоили, – упрямо возразила свекровь. Приобняла Лилю на мгновение: – Ну, пока. Там на кухне я тебе сырников оставила.

– Раиса Петровна, спасибо!

– Да ладно. Я Викусю в школу провожу, потом на рынок.

– Мамочка, пока!

– Пока, зайка моя!

Лиля закрыла за ними дверь, потом подошла к окну на кухне. С высоты третьего этажа хорошо просматривался двор.

Вот они идут, Вика и Раиса Петровна. Вика – худенькая, высокая для своего возраста, с белой длинной косой, в малиновом плаще, резиновых сапожках, вертит над головой зонт – дождь опять накрапывает. И свекровь выступает бойко рядом – невысокая, почти вровень с внучкой, плотная, с задорным пучком фиолетовых волос. Они о чем-то болтают, старая и молодая, оживленно поглядывая друг на друга. И не похожи, и похожи до ужаса – повадками, походкой.

Вика – бабушкина внучка. Раиса Петровна обожает Вику до исступления, до паранойи. Кутает, закармливает, балует, ходит с внучкой на все детские утренники, в кино, на спектакли… Читает с ней, проверяет уроки. Хотя, если честно, Викуся – отличница, соображает получше бабушки…

Отнять все эти заботы у Раисы Петровны – значит ее убить.

Лиля и Сергей не раз предлагали нанять домработницу, няньку для Викуси, чтобы свекровь не надрывалась так, – но нет, никогда!

Если бы Раисе Петровне досталась другая невестка, не Лиля, а более самостоятельная и независимая особа, не нуждающаяся или вовсе категорически не принимающая помощь со стороны, жизнь пожилой женщины лишилась бы смысла.

Лиля, «неправильная» Лиля являлась лучшим подарком Раисе Петровне. Они почти не ругались. Спорили, да, эти две женщины часто, но – не скандалили, не злились друг на друга, прекрасно понимая, что ничего изменить нельзя. Вернее – что ничего нельзя менять в существующем порядке вещей.

«А я ведь в героини фильма не подошла бы, – вдруг не без иронии подумала Лиля, глядя в окно. – Героиня должна быть положительной. А я – плохая жена и плохая мать. Я, по сути, не заслуживаю того счастья, которое имею. Сколько вокруг добрых, трудолюбивых, умных, красивых, хозяйственных, совсем не стервозных, но таких одиноких женщин! И за что мне это счастье, чем я его заслужила, спрашивается?»

* * *

Он проспал. Он всегда умудрялся проспать – потому что ложился поздно, засиживаясь за компьютером до середины ночи.

Открыл глаза – сверху угрожающе нависал (словно готовясь обрушиться) серый в утренней полутьме потолок. И еще – было оно, желание, разрывающее душу и мозг. Евгений, как и большинство мужчин, открывал глаза утром по зову плоти.

Но Иры рядом не оказалось. Значит, поезд ушел. Все. Ничего не обломится.

У Евгения с женой существовала договоренность: хочешь – бери. Но только если Ира еще не выскользнула из постели. То есть «брать» надо было сразу после звонка будильника. Потом Ире – некогда, поскольку ее утро подчиняется строгому расписанию, нарушить которое никак нельзя.

Распорядок Ириного утра следующий:

1. Приготовление завтрака. Процесс не сложный, но требующий оглядки на время – сварить полезную овсяную кашу и дать ей настояться, запарить так же несколько черносливин или кураги. Ира завтракала только овсянкой и сухофруктами.

2. Зарядка, долгая и обстоятельная. Ирина работа требовала пребывания в хорошей физической форме. Хочешь – не хочешь, а надо качать пресс, делать растяжку.

3. Медленное и вдумчивое питие холодной воды (чтобы кишечник заработал). Если Ира не выпивала стакан воды или проглатывала ее залпом, то кишечник работать не начинал, оттого потом тяжесть на весь день, раздражение… У Иры, как и у многих женщин, и в особенности у рожавших, наблюдались некоторые затруднения в этой области.

4. Прочие утренние процедуры – мытье, укладка волос… Словом, все утро у жены было расписано по минутам, она не могла бросить все и ублажать проспавшего звонок будильника мужа.

Потому что потом у Иры – новая порция утренних дел: разбудить сына, покормить его, отвести в сад…

Евгений много раз предлагал жене свою помощь. Да, пусть он проснулся позже, но он способен помочь Ире. Она ему – утренний секс, а он – свои услуги потом. Она делает зарядку, а Евгений сам собирает сына в сад.

Нет.

Евгений все делал категорически не так, медленно и неправильно. В его действиях, по мнению жены, не наблюдалось упорядоченности и логики. А ведь утро в семье в будний день должно мчаться четко и быстро, точно поезд по расписанию. Забыл какую-то мелочь, затормозил на середине пути – все летит к черту, и день тоже испорчен безнадежно!

Ира не ругалась, не закатывала скандалов, когда семейный поезд вдруг, по вине Евгения, нарушал свой утренний график. Нет, в этом случае она просто цепенела, замыкалась в себе. Взгляд ее становился бесстрастным, пустым.

Тогда она доделывала или переделывала все, с чем не справился муж, брала сына Ленечку за руку и выходила из дома. Или, что хуже, покидала квартиру с полным кишечником или неразмятыми мышцами. Несчастной на целый день – уж такова была ее физиология, ее психика.

Евгений же после ухода жены чувствовал себя подлецом и негодяем.