– А, точно! – оживилась дама. – Я помню! Вера как-то говорила, что воспитывала дочь своего мужа, как ее звали… ах ты, у меня же профессиональная память… Лида?

– Да, Лидия, точно! – улыбнулся охранник, развернув мой паспорт и разглядывая страницы. – Лидия Александровна Савельева.

– Александровна, да. Саша – так Вериного второго мужа звали. Значит, есть еще память. Костя, пропусти девушку… Лидочка, Вера Петровна на втором этаже, в конце коридора, в кабинете биологии…

Дама покинула здание школы, а охранник протянул мой паспорт обратно и добродушно кивнул, пропуская.

Я поднялась по лестнице на второй этаж. «Какое глупое, бессмысленное вранье, зачем? Хотя почему же вранье? Я просто могла попросить вызвать Веру Петровну в вестибюль. Но тогда она спросила бы у охранника, кто ее ждет… А узнав, что я ищу ее, наверняка отказалась бы со мной встречаться! А может, и не отказалась бы, с нее все как с гуся вода… Интересно, ее милые коллеги по школе, другие учителя знают, как непедагогично когда-то их руководительница поступила с одной сиротой, с бедной девушкой, только что лишившейся отца?..»

Длинный широкий коридор, закрытые белые двери с одной стороны, с другой – прозрачные окна, за которыми в темно-фиолетовой дымке прятался город. Яркий свет ламп под потолком. Половицы у меня под ногами едва заметно пружинили. Наверное, и поскрипывали еще, но я, увы, этих негромких звуков слышать пока не могла.

Вера Петровна сидела в пустом классе, за учительским местом, перед ней на столе были веером разложены какие-то квитанции.

Она подняла голову от бумаг, быстро взглянула на меня. Это знакомое, «птичье» движение, от которого у меня вдруг перехватило дыхание…

Кажется, моя мачеха совершенно не изменилась. Время словно законсервировало ее.

Сухая, спортивная стать – прямая спина, широко развернутые плечи. Красивые, с узкими запястьями и длинными пальцами руки. Длинная открытая шея, что удивительно, абсолютно без морщин и провисшей кожи, гладкое овальное личико – минимум косметики, строгий и внимательный взгляд. Короткая изящная стрижка. Волосы, густые и темные, покрывали голову аккуратным блестящим шлемиком. Стильный пиджак из пестренькой буклированной ткани. Не Шанель ли? С Веры Петровны станется… Она сидела за столом без боковых деталей, так что я смогла разглядеть и плоский живот, и стройные ноги. Юбка до колен, изящные щиколотки, бежевые туфли-лодочки.

«Сколько сейчас этой женщине лет? – невольно подумала я. – Да, в общем, не так уж и много: лет пятьдесят, пятьдесят с небольшим, ведь она младше моего отца…»

Выходило, что Вера Петровна практически ровесница Тугиной. Но, боже мой, какая пропасть между двумя этими женщинами…

– Лида? – негромко, но отчетливо произнесла Вера Петровна. – Что ты здесь делаешь?

– Пришла поговорить.

– Садись, – концом ручки, которой писала, моя мачеха указала на первую парту перед собой. – Слушаю тебя, Лида.

– Мне сегодня звонили из банка…

– Так, а я при чем?

– Искали Руслана, – пояснила я. Крылья ее аккуратного носа дрогнули, Вера Петровна на миг опустила длинные черные ресницы (значит, была в курсе всего!), но потом все тем же бестрепетным и строгим взглядом снова уставилась на меня. Я продолжила с напором: – Буквально затерроризировали своими звонками!

– Так, а я при чем? – повторила она.

– При том, что вы его мать. Я пыталась дозвониться до Руслана, но его телефон не отвечает. Что мне делать, как еще его искать?

– Лида, мой сын взрослый человек, ему тридцать лет, решай все свои дела с ним, а не со мной, – сухо отчеканила Вера Петровна.

– Ну так дайте мне его действующий номер, дайте адрес проживания. Как я должна его найти?

– Не знаю, – легко, не задумываясь, ответила та.

Я уже едва могла себя сдерживать, гнев и отчаяние разрывали меня изнутри.

– Но это же неправда… – пробормотала я, чувствуя, что голос мой начинает предательски дрожать. Я опять была той, прежней – девочкой-второкурсницей, которой на голову рухнуло небо. – Все вы знаете!

– Лида, я была обязана все знать о моем сыне много лет назад, когда он еще находился под моей опекой. И тогда же я отвечала за все его поступки. Тогда ко мне могли прийти и спросить с меня – за него. Но с тех пор как мой сын стал совершеннолетним, с меня спроса нет!

– Что же мне делать…

– Лида, с чего ты взяла, что я обязана помогать тебе, тоже уже взрослой, самостоятельной молодой женщине? Ты должна сама, ты слышишь – сама! – решать свои проблемы.

Я молчала, чувствуя, что если скажу еще хоть слово, то просто разрыдаюсь, а мне так не хотелось раскисать перед Верой Петровной, показывать ей свою слабость.

– Я не специалист в юриспруденции, но все же в курсе новостей… Если ты считаешь, что банк неправомерно беспокоит тебя – пиши заявление… В банке обязаны рассмотреть его и принять решение. Если же они не примут мер и продолжат названивать, то ты можешь обратиться в суд, направить иск банку… Ну, кажется, именно так полагается действовать, насколько я знаю. В любом случае уточни.

– Так это я должна идти куда-то? Я, а не ваш сын?

– Тебе это нужно – ты и иди, – строго произнесла Вера Петровна.

Слезы потекли у меня из глаз.

– Лида, перестань, – холодно сказала моя мачеха. – Держи себя в руках. Что за драма… Это же ерунда, по сути. Ну да, беспокоят из банка… Но это ошибка, скоро они разберутся.

– Вы чудовище, Вера Петровна, – вытирая пальцами слезы, сказала я. – Бог вас накажет.

– За что?

– А то вы не знаете… Была у зайца избушка лубяная, а у лисы ледяная… – выдавила я из себя.

– Ты все о том же? Как злая мачеха выгнала тебя из уютной норки? А о том, что злая мачеха несколько лет воспитывала девочку Лиду, ты не хочешь вспомнить? Злая мачеха пахала на всю семью, несла на себе быт и еще умудрялась ходить на работу, в школу… Злая мачеха поила, кормила, одевала, проверяла уроки, водила к врачам! Она вкладывала всю душу в эту семью, она никогда не разделяла детей – на своего и чужую, она была строга к обоим и хвалила – тоже обоих! Все по-честному. Она, одинокая женщина с ребенком, обожала своего мужа, надеялась, что муж сумеет позаботиться о ней и не выгонит, если что, на улицу… Бедная женщина надеялась, что ее труд и любовь оценят и не забудут. Но нет, – стальным голосом воскликнула Вера Петровна. – Бедной женщине дали от ворот поворот. Послужила – и хватит. Ей показали, что она – никто и ничего не получит.

– Но у вас же была своя квартира!

– Не моя, моей матери, – сухо отрезала Вера Петровна.

– И что? Вы же знали, что она перейдет к вам, и перешла… два пишем, три в уме…

– Лида, как же я от тебя устала, – вздохнула моя мачеха. – Ты все та же избалованная, капризная девочка, думающая, что весь мир принадлежит только тебе… Достойная дочь своего отца… мужчины, который клялся мне в любви, но и не думал обо мне позаботиться…

Кажется, в первый раз в голосе моей мачехи проскользнуло что-то человеческое, живое. Она всегда говорила ровно и сухо, иногда с иронией, но мягко – словом, настолько спокойно, что ее интонации не выдавали ни агрессии, ни злобы, и обвинить в них эту женщину было тяжело. Влияние профессии? Скорее всего. Но лишь сейчас в словах Веры Петровны прозвучала явная горечь.

– Вы обвиняете моего отца в том, что он плохо воспитал меня? – вздрогнула я, и слезы сами собой высохли, меня буквально заколотило. – Я хороший человек… Я никогда и никого в своей жизни не обижала, училась и работала. Я сама, без чьей-либо помощи, сумела окончить институт, кстати! Никогда и никому не жаловалась, я не скандалистка, не склочница, не сутяга, я все удары судьбы приняла достойно, вы от меня ни одного слова грубого не слышали, и никто не слышал… А вот вы, Вера Петровна…

– Что – я? – прошелестела та. Вернее, я угадала эти слова по движению ее губ.

– Вы ведь дипломированный педагог, правда? И как вы воспитали собственного сына? Он ведь даже в институт, я слышала, поступить не смог… Вы считаете, что я инфантильна, не так ли? Вы посмели обвинить моего отца в том, что он плохо меня воспитал? А как вы воспитали собственного сына?! Получается, вы превратили его в безвольную тряпку! Руслан, как я понимаю, не может себя обеспечить, раз набрал в банках кредитов… и даже отдать их не в состоянии…

– Ты же знаешь, какие хищники эти банки! – отчеканила Вера Петровна. – Во всех новостях…

– Ага, набежали банкиры и напали на бедного мальчика… – перебила ее я. – А он, наивный отрок тридцати лет от роду, вынужден был подписать с банком кучу договоров… – тоже отчеканила я. – А вас не смущает, что ваш сын, плод вашего педагогического опыта, нагло подставил меня, дав банку мой телефонный номер? Вот так мужчина!

Вера Петровна молчала, лишь крылья ее точеного, аккуратного носа слегка подрагивали.

– Ты ничего не знаешь… – наконец пробормотала она после долгой паузы.

– А, выходит, есть нечто, что оправдывает вашего Русланчика, да? Отчего ему можно, ему простительно подставлять свою сводную сестру, да?

– Я не говорю, что Руслан был прав, когда дал банку твой номер… Но кто знал! В любом случае это такие мелочи! Ты никак не должна пострадать, это же очевидно, – кажется, Вера Петровна сумела взять себя в руки, потому что заговорила в своей прежней манере – невозмутимым менторским тоном.

«Бесполезно, говорить с ней бесполезно!» – меня словно окатило ушатом ледяной воды. Я внезапно осознала, что сама сглупила. Зачем я пошла к этой женщине, на что надеялась… Вера Петровна – человек без чувств, нет никакого смысла взывать к ее совести и участию. Ее речи – сплошная демагогия. Лишь в одном она права – со сложившейся ситуацией мне придется разбираться самой.

Хотя и разбираться необязательно… В сущности, что меня беспокоило? Только возмущение Тугиной, лишенной на время возможности общаться по городскому телефону… А, и Тугина переживет, пусть осваивает наконец мобильную связь.

Некоторое время я молчала, глядя на Веру Петровну, затем вздохнула и вышла из класса.

По дороге домой я вспоминала сводного брата, Руслана. Нелюдимый, замкнутый мальчик, всего лишь несколькими годами младше меня. Позже он превратился в абсолютно закрытого юношу, который ничего не хотел, лишь сутками зависал перед компьютером, играя в свои игры. Меня он тогда нисколько не беспокоил, потому как относился ко мне как к пустому месту. И мне он тоже был безразличен.

В какую же историю он влип сейчас, отчего вдруг влез в долги? Впрочем, какая разница, это его проблемы, и меня они никак не касаются.

Я остановилась у дороги, ожидая, когда на светофоре загорится зеленый свет. Мягко постукивая, мимо проехал трамвай нового поколения, красивый и яркий, переливающийся огнями.

– До метро идет? – спросила какая-то женщина.

– Идет, – не поворачиваясь, отозвалась я. – Две остановки.

Зажегся зеленый. Мне навстречу бежали две девушки и негромко, смеясь, обсуждали свою подругу, некую Лильку, которая флиртует с парнями на сайтах знакомств…

На руках у дамы, выходящей из автомобиля, припаркованного неподалеку от магазина, затявкал маленький рыжий пес, кажется, шпиц. Негромко и вкрадчиво клацнула закрывающаяся дверца дорогого авто.

Капало с крыши, и капли с монотонным и скучным перестуком падали на железную крышу пристройки – бедные жильцы первого этажа, вечно им слушать эту капель…

«А я ведь слышу! – вдруг осознала я. – Я опять все слышу!»

Мир словно открылся мне вновь – в своей глубине и многомерности, наполнился звуками, вновь стал объемным. Это было так удивительно, что я на время даже забыла о мачехе и никчемном сводном брате. Так и стояла посреди улицы, слушая звуки автострады, голоса, музыку, доносящуюся из чьего-то открытого окна, крики ворон на деревьях и то, как с шуршанием трутся на февральском ветру ветви этих деревьев…

– …Небольшое воспаление еще осталось, но в целом все идет прекрасно, – произнесла доктор, заглянув в мои слуховые проходы с помощью специальных инструментов. Это было на следующий день, когда я пришла к ней на плановый осмотр. – В принципе ушки может еще иногда закладывать, на время. Но это нормально. Потом слух все равно вернется, поскольку отек все меньше. Не забудьте пропить курс тех лекарств, что я вам выписала, до конца.

– Да, я знаю, обязательно… – счастливо улыбнулась я.

– Жду вас в следующий понедельник. Всего доброго.

– Всего доброго. Спасибо, доктор, огромное спасибо!

В этот раз я вышла из поликлиники, переполненная каким-то тревожным, зыбким счастьем. С одной стороны, меня не могло не радовать то обстоятельство, что здоровье мое пошло на поправку, с другой – а вдруг это все ненадолго? Отправлюсь в очередную командировку, и опять меня продует где-нибудь, или привяжется какой-нибудь зловредный вирус…

Мои размышления прервал звонок мобильного. Надо же, легок на помине, мой милейший начальник!

– Да, Борис Львович? – несчастным голосом отозвалась я.

– Лидхен, ну как ты там, моя прелесть, как твое драгоценное здоровье?

– Вот иду из поликлиники…

– Что говорит доктор? Сейчас все сотрудники гриппуют, а тут на следующей неделе наметилась большая конференция в Астане, я даже не знаю, кого туда посылать.

– Борис Львович, на следующей неделе – никак. Отоларинголог не хочет меня выписывать, мне к ней ходить и ходить, я пью лекарства…

– Ах, ангел мой, как жаль, – кротко отозвался Буслюк. – Ну ладно, постараюсь найти тебе замену. А ты уж, пожалуйста, выздоравливай поскорее, ведь без ножа меня режешь!

Я попрощалась с начальником и зашла в свой подъезд. Дом был полон звуков и шумов, показавшихся мне, пока я поднималась по лестнице, особенно отчетливыми и громкими.

И мне не хотелось бы все это терять в очередной раз. Разумеется, простудиться можно и у себя дома, никуда не выезжая, но частые поездки увеличивали риск. Кому-то, возможно, путешествия доставляли радость, но только не мне; чем дальше, тем сильнее росло мое отвращение к ним.

Поезда – брр… Даже чистенькие и уютные скоростные европейские поезда, следующие точно по расписанию, не вызывали во мне симпатии. Слишком часто я путешествовала в них, находясь в странном состоянии безвременья, между двумя городами. Любая дорога для меня – это не опыт, не интересные встречи и необыкновенные события, это потерянное, вычеркнутое из жизни время.

А самолеты? Вроде бы самый стремительный вид транспорта, но нет… Ведь это только кажется, что самолетом быстрее. На самом деле даже если летишь из Москвы в Питер, теряешь целый день.

Надо собрать вещи заранее, переживая, удастся ли захватить с собой все необходимое; встать на рассвете, чтобы успеть к утреннему рейсу, трястись в метро, затем добираться до аэропорта на аэроэкспрессе… Ну или нервничать, сидя в такси: успею или не успею по пробкам? Потом необходимо перетерпеть эти нудные формальности в аэропорту: сдача багажа, очереди, ожидание в зале… И счастье, если рейс не отложили!

Зал прилета, получение багажа, снова очереди… Дорога к месту прибытия, заселение в гостиницу… Долго! Все долго и нудно, особенно когда накатывает усталость и сказывается ранний подъем. Вот так и выходит, что добираться самолетом ничуть не быстрее, ведь, как ни крути, целый день, проведенный в скучных дорожных хлопотах, будто выпадает из жизни. Ах, ведь я еще не упомянула о вопросе питания в дороге, очередях в туалет, порой неадекватных и надоедливых попутчиках! Да, и частенько случается так, что рейсы задерживаются! А как затекают ноги во время долгого сидения в салоне самолета, как закладывает уши при подъеме на высоту… Представив себе все эти дорожные «прелести», я невольно застонала.

В квартире стояла тишина. Не гремели кастрюли, не орал телевизор. Значит, Тугиной дома нет, заключила я. Правда, пахло как-то подозрительно…

Я зашла на кухню, чтобы поставить чайник, и тут же наткнулась на очередной сюрприз от соседки. Похоже, перед выходом Алевтина готовила себе завтрак. И, судя по всему, отнюдь не диетический. И на плите, и на стене красовались потеки жира; в мойке лежала грязная сковорода, на полу блестели лужи воды, так что запросто можно было поскользнуться и упасть… Все липкое и скользкое, за что ни возьмись. К подобному трудно было привыкнуть.

Алевтина Антоновна обладала редким даром испачкать все вокруг за считаные минуты. Она вообще все делала стремительно и неотвратимо: портила новые вещи, рвала одежду – случайно, конечно. У только что купленной ею обуви отламывались каблуки, а все свежеприобретенные гаджеты буквально рассыпались в руках.

Тугина категорически не умела «дружить» с вещами. Тем не менее, несмотря на беспорядок и валяющиеся кое-где обломки, я понимала, что это не самый страшный человеческий недостаток, а потому никогда не злилась по этой причине. Однако я никак не могла смириться с грязью, жирными и скользкими потеками на всех поверхностях, с тем противным ощущением, когда прикасаешься к чему-либо и буквально прилипаешь, как муха к ленте-ловушке…

Я, быстро переодевшись, принялась отчищать кухню.

«Ну ладно, мне-то не трудно… Просто она такой человек, неаккуратный… Не специально же мусорит и все проливает! И грязи она не замечает, у нее зрение… специфическое. Видит все вокруг, кроме грязи. В каком-то смысле Алевтине Антоновне повезло… А я действительно, как та муха, одну грязь замечаю! Но, с другой стороны, Тугина могла бы хоть как-то поучаствовать в уборке квартиры. Например, покупая бытовую химию. Я же свои порошки и чистящие средства на уборку трачу! А она – любительница покупать товары со скидкой, ей и флаг в руки… Я не обязана терпеть и молча тут все надраивать! Пора уже заявить Алевтине – пусть включается в процесс совместной жизни, это же невозможно терпеть…»

Защелкал ключ в замке, хлопнула входная дверь, зашуршали пакеты.

– Алевтина Антоновна… добрый день! – выглянула я в коридор.

Соседка, мрачно посмотрев на меня, буркнула неодобрительное «привет».

Кажется, Тугина до сих пор злилась на меня за то, что пришлось на время отключить городской телефон.

– Алевтина Антоновна, у меня к вам деловое предложение. – Тугина молчала, шурша своими пакетами. – А давайте вот как поступим. Я убираю квартиру, вернее, места общего пользования, а вы – покупаете бытовую химию. По скидкам и акциям, разумеется.

– Еще чего, – не задумываясь, грубо отрезала Тугина.

– Хорошо… – Я почувствовала, что щеки у меня вспыхнули, но сдаваться я и не думала. – Давайте так. Я убираю места общего пользования, а вы покупаете бытовую химию, но я оплачиваю половину ее стоимости…