– Нет, я передумал, – сварливым голосом произнес он. – Лучше не так... лучше ты вообще не уходи. Ты не уйдешь?
– Нет...
Солнце поднялось уже довольно высоко, а они все сидели и сидели, тесно прижавшись друг к другу, не в силах расцепить своих объятий. Мимо прошел рыбак с удочкой в руке, в высоких резиновых сапогах и со щетиной на лице, больше похожей на проросшую проволоку, чем на обычные волосы. Он с изумлением посмотрел на них и сказал стандартное:
– Совсем стыд потеряли...
И осуждение, и зависть, и тоска об ушедшей юности – все было в этой короткой фразе. Иван с Валей проводили его взглядом, но разорвать объятий все равно не смогли.
– Надо идти, – шепотом сказала Валя.
– Ты же обещала! – возмутился Иван.
– Нет, правда, надо. Мама будет волноваться, я знаю, и воображать всякие ужасы. Она всегда воображает всякие ужасы, когда меня долго нет дома. Слушай, а ты Илье скажешь?
– О чем?
– О нас.
– Нет. Зачем? Ему-то какое дело... – пожал Иван плечами.
– Я ему не нравлюсь.
– Мне-то какое дело! Зато ты мне очень нравишься...
– Ванечка... – счастливо потянулась она.
В начале седьмого они наконец нашли в себе силы встать и отправились в сторону поселка. Мимо прошла чета отдыхающих – любители раннего купания, с полотенцами на плечах.
– Если ехать в соцстраны по приглашению, то тебе, Генрих, поменяют пятьсот рублей, – громко говорила дама своему спутнику. – А в капстраны – двести. И все – ни больше ни меньше.
– А если я собираюсь сначала в Англию, а потом в Испанию? – скрипучим голосом спросил мужчина. – Тыщу мне поменяют?
– Генрих, да я тебе со вчерашнего вечера пытаюсь растолковать – сумма для обмена не зависит от количества поездок... В год! В год тебе поменяют только двести рублей!
– Мусечка, это ужасно. Мне сначала надо в Англию, а потом в Испанию...
– Нет, я так не могу! – с отчаянием прошептал Иван и резко свернул с дороги в кусты. – Иди сюда...
– Ой, Ваня, ты куда? – удивилась Валя.
– Иди сюда...
Близко гудел шмель, пронзительно пахло жимолостью. Они целовались в кустах, как безумные, и Валя не слышала ничего, кроме шума в ушах, – так стучало у нее сердце.
– Все, все, пожалуйста, больше нельзя...
Они вылезли из кустов красные, вспотевшие и, держась за руки, побрели дальше.
– Я спать хочу, – сказала Валя, пошатываясь. – А ты?
– И я.
– Тогда до вечера?
– До вечера...
Дома еще никто не вставал, было тихо. Валя прокралась в свою комнату, бухнулась в постель. Сон моментально сомкнул ее глаза, но даже сквозь навалившуюся дрему она рвалась всей душой к Ивану, даже в сновидениях не хотела расставаться с ним. А потом – словно провалилась в глубокий черный колодец, у которого не было дна...
* * *
– Нигде, ну нигде нет справедливости! – с чувством воскликнула Анна Михайловна. – Пусть хоть она сто раз импортная, из Германии и все такое... Но если госцена у этой куртки сто десять рублей, то зачем же ее продают за сто шестьдесят?!
– Неужели за сто шестьдесят? – ахнула Клавдия Петровна. – И ты купила?
– Купила, – скорбно, после паузы, призналась ее собеседница. – А что делать?
– Анюта, это в корне неверно, ты же своим поступком поддержала спекулянтов!
– А что, я должна была взять отечественную? Клавочка, там внесли и наши куртки, но такие, что на них без слез смотреть было нельзя. Зеленого цвета, рукава фонариком, талия на бедрах – просто тихий ужас! А вот тут у тебя чего, в этой кастрюльке? Надо же, гречка!.. Ее же днем с огнем не сыщешь... – мечтательно произнесла Анна Михайловна.
– А мне троюродная сестра из Ленинграда прислала. Давай я тебе тарелочку положу... Мои-то и не едят почти ничего. Что та, что этот...
– Нет, нет, нет, я навязываться не буду... ну разве что одну ложечку... Клава, а ты слышала, что Ленинград хотят переименовать?
– Слышала. Сестра писала... Типа, все как раньше, до революции – назовут Санкт-Петербургом. Санкт-Петербург... Сан-к-т... Язык можно сломать!
– Да и смешно как-то... Нет, не стоит к этому серьезно относиться! Был Ленинград, и пускай еще тыщу лет Ленинградом остается.
– Вот-вот, и сестра против. Говорит, после того, как город блокаду пережил, его вообще трогать нельзя. Ишь придумали – Санкт-Петербург! Тебе еще подложить?
– Нет, нет, нет! При моем пятьдесят четвертом размере просить добавки – просто преступление...
Валина мама включила переносной черно-белый телевизор, который стоял на веранде, покрутила антенну. На экране скакали полосы, звук надсадно шипел.
– Черт, не видно ничего... – с досадой сказала Клавдия Петровна. – Совсем не ловит сигнал!
– Вот вроде бы когда вправо, ничего... Клава!
– Что?
– Клава, это же Кашпировский!
– Да ну... – недоверчиво пробормотала та, продолжая настраивать изображение. – Ой, и правда... Кашпировский!
Они дружно уставились на экран. Сквозь помехи прорывался голос знаменитого на всю страну психотерапевта, отвечавшего на вопросы какого-то корреспондента.
– Правду ли говорят, что вы можете вылечить любого? – спросил журналист, который брал у Кашпировского интервью.
– Нет, всех я вылечить не могу, – решительно ответил тот. – Например, если в зале сто человек, то вылечу только пятьдесят из них или шестьдесят.
– Это как лотерея?
– Да, можно сравнить и с лотереей, причем – с весьма эффективной.
– Над чем вы сейчас работаете? – спросил журналист почтительно.
– Сейчас я в основном стараюсь лечить болезни тела. Но, досконально изучив психологию толпы, иногда даю установки, касающиеся только психики: не ругайтесь, не деритесь, не курите...
– Великий человек... – пробормотала Анна Михайловна, неотрывно глядя на экран. – Да, Клавочка? Настоящий гений... Мы, обычные врачи, ему и в подметки не годимся. Он – человек будущего!
– Что вы считаете своим главным достижением? – спросил журналист.
– Я добился излечения многих соматических заболеваний, болезней, которые лечились только скальпелем, а теперь нож хирурга и не нужен...
– Как бы я хотела попасть к нему! – завороженно пробормотала Анна Михайловна. – Говорят, после приема у него женщины начинают худеть. Я мечтаю сбросить килограммов двадцать, нет, даже тридцать!
«Как надоели они с этим Кашпировским!» – с досадой подумала, проснувшись наконец, Валя. Она вылезла из окна и пошла на задний двор – там, где они любили сидеть с Лидой. В мыслях опять был Иван, только Иван...
– Пирогова! – закричала через забор Лида. – Вот ты где...
– Имей в виду, что я на тебя обиделась! – весело ответила ей Валя.
– За что? Ах да, я же проспала... Валька, прости меня, но встать в три часа утра было выше моих сил! А ты ходила на Иволгу? Илья там был?
– Ладно, иди сюда...
Лида змейкой проскользнула сквозь щель в заборе и побежала к подруге.
– Черт, опять в крапиву попала... Валька, да ты скажи – был Илья или нет? – нетерпеливо переспросила она.
– Нет. Наверное, тоже проспал... Только мы с Ванечкой.
– Ах, только вы с Ванечкой... – Лида села рядом с подругой, заглянула той в лицо. – Пирогова...
– Что? Ну что ты на меня так уставилась? – захохотала Валя, не в силах притворяться – счастье так и лилось из ее глаз.
– Что-то было, да? – шепотом спросила Лида.
– Было... То есть что ты имеешь в виду? – испугалась Валя. – Мы просто целовались. И еще он сказал, что любит меня. Милый, хороший, самый замечательный Ванечка!..
– Какая ты глупая... Ладно, проехали. Так он прямо признался, да?
– Да!
– Пирогова, пожалуйста, будь осторожнее, – снова серьезно, как взрослая, произнесла Лида. – У вас все происходит слишком быстро...
– О чем ты? Ах, опять об этом... Лидка, это пошло! Я вот тебе о чем хочу сказать, правда, не знаю, поймешь ли ты меня...
– Конечно, пойму! Рассказывай...
Валя задумалась на мгновение перед тем, как начать.
– Вот люди вокруг, да?.. – она провела рукой окрест.
– Никого рядом нет, – проворчала под нос Лида. – Ладно, люди... Ну и что дальше?
– Все они чужие... То есть – ты, мама, дед – вы, конечно, не чужие... Но все равно – почему вдруг появился человек, к которому я стремлюсь сильнее всего? Совсем недавно я даже не думала о Ванечке, и его существование на этом свете совсем не волновало меня. Есть ли он, нет ли его...
– Ванечка, Ванечке... – фыркнула Лида. – Перестань сюсюкать, Пирогова! Этот Ванечка – вполне взрослый парень. Почти мужчина, можно сказать. А ты все Ванечка, Ванечка...
– Лида, я бы за него замуж вышла, – радостно призналась Валя.
– Дура, сначала школу закончи.
– Какая ты... какая ты прагматичная! Конечно, школу я закончу, куда она денется...
Они замолчали, и обе глубоко задумались о чем-то. Ярко-желтая бабочка вилась рядом, то садясь на листья, то снова вспархивая.
– Пошли на речку! – предложила Лида.
– И на речку не хочу... Знаешь, у меня такое чувство, будто я в дурмане в каком-то, – призналась Валя.
– Это из-за Ванечки твоего?
– Да, наверное. Я могу думать только о нем, говорить только о нем, и снится он мне все время...
Они снова замолчали и долго сидели на лавочке, погруженные в летний расслабляющий зной. Им ничего не хотелось, и было почему-то немножко тревожно, хотя обе они были переполнены любовью.
– Ты счастливая... – пробормотала Лида. – У тебя все определенно, Ванечка тебе в любви признался, и вы целовались. А я до сих пор не знаю, как ко мне Илья относится.
– Кажется, ты ему нравишься, – лениво откликнулась Валя.
– Вот именно – кажется! А мне определенность нужна...
– Так спроси его...
– С ума сошла! – вяло рассердилась Лида. – Как ты себе это представляешь? Я что, должна подойти к нему и вот так с порога брякнуть: «Дорогой мой Илюшенька (я тоже, по твоему примеру, начну сюсюкать)... Дорогой мой Илюшенька, было бы интересно знать, как ты ко мне относишься!»
– А что?
– А ничего! Нет, ты определенно не знаешь законов, которые бытуют в обществе, – надменно произнесла Лида, выпрямляя спину. – Есть вещи, о которых не принято говорить. Особенно если люди совсем недавно познакомились.
– Ну тогда ни о чем не спрашивай...
– Какая ты глупая! – рассердилась Лида уже всерьез. – Все, мне надоело в этих кустах сидеть! Пойду на речку, а ты как хочешь...
Валя побрела в сторону дома, обогнула его. Мать куда-то исчезла вместе с соседкой, и вместо них на веранде сидел Арсений Никитич.
– Что читаешь? – спросила Валя. Она села рядом с дедом, положила ему голову на плечо.
– Да вот, книжку одну интересную... – немедленно отозвался дед, вытирая платком блестящую лысину. – Ты послушай, Валя, как рассуждали древние об основе жизни.
– Какой такой основе?
– Ну из чего зародился мир... Гераклит первоосновой считал огонь. Анаксимен – воздух, Ксенофан – землю... Фалес Милетский – воду. Древние философы спорили о том, что важнее – огонь, вода, земля или воздух.
– Ты, конечно, согласен с тем, что первоосновой является вода. Я угадала? – засмеялась Валя, вспоминая, как ранним утром они с Иваном сидели у Иволги, покрытой холодной серой рябью.
– Да. Тут я полностью согласен с Фалесом Милетским, который голосовал именно за эту стихию. Он еще две с половиной тысячи лет назад обратил внимание на то, что вода является единственным веществом, которое в естественных условиях встречается в трех состояниях – жидком, твердом и газообразном. Исходя из этого, древнегреческий философ сделал вывод, что все в мире состоит из воды и в нее в конечном счете превращается. Все предметы – ее проявления.
– Кто бы сомневался! – хихикнула Валя.
– А ты знаешь, что без пищи человек может прожить тридцать-пятьдесят дней, а без воды – всего три дня?
– Не может быть! – недоверчиво воскликнула Валя. – Неужели всего три дня?
– Да!
– Значит, всюду и всегда вода, в самых разных состояниях... – задумалась она. – Дед, ты мне тогда скажи, почему снег – белый, а море – синее? Это же одно и то же вещество.
– Хороший вопрос... Я тебе отвечу. Слой снежинок преломляет солнечный луч и отражает все его семь цветов, поэтому снег белый. Море синее, потому что толща воды поглощает шесть цветов солнечного луча, а преломляет и отражает один – синий.
– Боже, как просто! – воскликнула Валя. – Но ты мне лучше вот что скажи – сколько воды может в день выпить человек, а? Не знаешь?
– Отчего же... В зависимости от климата – от полутора до шести литров... Шестьдесят тысяч литров – за всю жизнь.
– Так много? – поразилась Валя. – Нет, пожалуй, шесть литров я за день не выпью... Лопну.
Вале нравилось болтать с Арсением Никитичем – он никогда не ленился отвечать на все ее бесчисленные «почему?».
– А еще чего-нибудь расскажи, – попросила она, дергая деда за рукав.
– Еще? – задумался он. – А ты вот знаешь, например, сколько в мире пресной воды?
– Пресной? Половина, наверное... Половина на земле морской воды, половина – пресной. Ой, хотя нет – морской должно быть больше, да?
– Пресной воды на земле – всего три процента. Причем большая ее часть – восемьдесят пять процентов – находится на полюсах Земли в виде ледников и айсбергов.
– Правда? Господи, дед, мы же все от жажды скоро умрем! – испугалась Валя. – Если каждый человек выпивает за жизнь по шестьдесят тысяч литров, а пресной воды всего три процента, да еще в виде всяких айсбергов...
– Кстати, в шестнадцатом веке Елизавета Первая, королева Англии, объявила премию за изобретение дешевого способа опреснения морской воды.
– Ну слава богу! – вздохнула с облегчением Валя. – Вручили ее, эту премию?
– Нет пока еще...
– Тьфу ты!
На веранду с озабоченным видом вышла Клавдия Петровна.
– О чем вы тут болтаете?
– Мы не болтаем, мы рассуждаем о серьезных материях, – важно произнесла Валя.
– Понятно...
Вале иногда казалось, что мать ее немного ревнует к Арсению Никитичу – именно потому, что сама Клавдия Петровна считала «серьезными материями» совершенно другие вещи. «Без меня бы они пропали, – как-то в минуту откровенности сказала она своей соседке Анне Михайловне. – Неприспособленные люди... Где чего достать – из продуктов там или из одежды, – все я, все я... Такие, знаешь, Аня, птички небесные!»
– О том, что вода является первоисточником жизни, – вежливо кивнул Арсений Никитич.
– Понятно... тут я согласна. Кстати, огород бы надо полить, а то он совсем зачахнет.
И тут Валя увидела Ивана – между кустов, за забором мелькнуло его озабоченное лицо.
– Говорят, поливать надо в соответствии со звездами, – пробормотала Клавдия Петровна.
– Я слышал о том, что астрология дает рекомендации по уходу за растительным миром с учетом прохождения Луны в знаках Зодиака, – кивнул Арсений Никитич. – Небесные тела влияют на органический мир.
– Ну вот, а говорили, что не верите ни во что сверхъестественное!
– Да нет тут ничего сверхъестественного, дорогая Клава! Просто энергетические свойства воды, которые меняются в зависимости от расположения планет в пространстве, оказывают разное влияние на биохимические процессы в органическом мире. Это же и ребенку должно быть понятно. А энергетика небесных тел воздействует на энергетику воды, которая находится во внеклеточной среде, и определяет протекание биохимических процессов в растительном мире...
– Нет, все, невозможно! – вздохнула Клавдия Петровна. – Я сейчас с ума сойду, это точно! Вы мне лучше скажите, папа, – поливать огород сейчас или черт с ним, пусть сохнет?
Пока ближайшие родственники препирались, Валя незаметно удрала. Она знала, что там, на веранде, ее не видно за густо разросшейся растительностью.
– Иди сюда! – громким шепотом позвала она Ваню.
– Валька! – обрадовался он. – Валька, привет!
– Привет-привет! Ты чего?
– Я тебя ищу. А что за скрытность такая?
– Да ну их, они сейчас на сельскохозяйственные темы разговаривают... И вообще...
– Ты что, стесняешься меня?
– Нет, что ты! Просто если мама узнает, что я с тобой не просто так встречаюсь, то прилипнет с расспросами.
– Не просто так? А как? – засмеялся он.
– Дай руку... – она просунула руку в щель между досками забора и сжала жесткую юношескую ладонь. – Вот так.
Иван наклонился и потерся носом об ее руку.
– Ты чего? – удивилась она.
– Просто... Я соскучился. Иди ко мне.
– Опять? – строго спросила Валя, что значило – «опять ты будешь приставать ко мне со своими поцелуями?».
– Опять.
– Нет уж! Пойдем на речку, там меня Лида ждет. И Илья, наверное, тоже...
– Илья уже в Москву, поди, уехал! Ему сегодня надо было...
– Да без разницы... В общем, ты иди, а я буду там минут через пятнадцать-двадцать.
– Слушаю и повинуюсь...
Валя вернулась в дом и начала быстро собирать сумку, с которой обычно ходила на пляж. Положила полотенце, кепку с большим козырьком, пластмассового красного медвежонка, которого она везде таскала с собой в качестве талисмана...
– Нет, это лишнее, пожалуй, – нерешительно прошептала Валя и вытащила медвежонка обратно.
Большое зеркало в старом платяном шкафу отразило высокую девушку с бледным лицом и лихорадочно горящими глазами. Темные волосы были опять спутаны и беспорядочными прядями лежали на груди. «Я ли это? – радостно и вместе с тем испуганно подумала Валя, глядя на свое отражение. – Да, я. Такой взрослой девушке стыдно играть в игрушки...»
Она медленно провела расческой по волосам, карандашом чуть усилила линию бровей, а то они показались ей какими-то несерьезными. Вгляделась в свои черты – нос, пожалуй, чуть великоват, у Лиды он гораздо лучше – с тонкой переносицей, задорный и очаровательный, но зато у Вали скулы, как у Марлен Дитрих. Так, во всяком случае, утверждала Клавдия Петровна. Валя ничего не знала про Марлен Дитрих, но все равно сравнение ей льстило.
Она выскользнула из дома.
Солнце стояло еще довольно высоко, но в воздухе уже чувствовался какой-то особенный, легкий, вечерний запах. От дневной лени не осталось и следа – наоборот, Валя чувствовала себя особенно бодро. «Ваня и Валя. Валя и Ваня... Рассвет и закат. Всегда вместе».
Она шла по пустой улочке вдоль чьего-то высокого сплошного забора и вдруг увидела, что ей навстречу, в сторону станции, двигается Илья. «Значит, еще не уехал...» – машинально подумала она.
Валя не то что бы перестала испытывать теперь к нему неприязнь (да особой неприязни, если разобраться, в общем-то, и не было – она просто инстинктивно, сразу поняла, что с Ильей они разные люди), но как-то забыла о нем. Впрочем, она забыла о многом после сегодняшнего утра, после восхода солнца, встреченного вместе с Ваней на берегу Иволги.
– Какие люди... – без всякого выражения произнес Илья, поднимая на девушку внимательный тяжелый взгляд. «Мимические особенности лица...» – рассеянно подумала она об этой постоянной мрачности парня.
– Добрый вечер, Илюша. Ты на станцию?
– Да. Пора.
– Что же ты рассвет не пришел встречать? – укоризненно спросила она. – Мы одни с Ваней были.
– Да знаю... – какая-то тень пробежала по его лицу. – А ты куда сейчас?
– На Иволгу. Там Ванеч... то есть Ваня, и Лида тоже. Меня ждут.
– А-а...
Черты лица у Ильи были резкие, грубые, но не неприятные. «Пожалуй, он даже красив», – почему-то опять подумала Валя. Темные волосы над высоким бледным лбом. Джинсы, футболка, пыльные сандалии, спортивная сумка через плечо...
– Ладно, ни пуха ни пера... – быстро сказала она, намереваясь проскользнуть вдоль забора.
– Погоди. Я еще хотел тебя кое о чем спросить...
– Может быть, ты Лиде привет хочешь передать? – бесхитростно спросила Валя.
– Кому?
– Лиде, Лиде привет передать...
О проекте
О подписке