Первое время они совершенно не знали, о чем говорить. Потом смущение потихоньку исчезло, но говорили в основном только Валя и Ваня. Лида напряженно молчала, глядя с загадочным видом в окно, а Илья, судя по всему, особой разговорчивостью не отличался.

– Девчонки, а вы меня, что ли, не помните? В прошлом году, на Иволге...

– Да-да, ты нас семечками угощал! – засмеялась Валя.

– А вы давно здесь?

– С двадцать шестого... А вы?

– Мы со вчерашнего дня... Илья вот, правда, ненадолго – через три дня ему экзамены сдавать...

– Пятого июня вернусь, – вдруг вставил Илья. – А потом девятого опять в Москву уеду... Всего четыре экзамена. Туда-сюда, надоело уже...

– А почему бы в Москве не остаться? – спросила Лида. – Так же гораздо удобнее.

– В Москве обстановка не та, – сдержанно произнес Илья, глядя на дорогу. – Особо не позанимаешься...

– Почему? – заинтересовалась Лида.

Поскольку Илья промолчал, за него ответил Иван:

– Две малогабаритные комнаты и младшая сестра, у которой зубы режутся.

– Младшая сестра? – удивилась Валя. – Какая большая разница в возрасте у вас!

– Ну и что, – пожал плечами Илья и добавил чуть презрительно: – Родителям захотелось. На старости лет...

Опять помолчали.

– На кого ты учишься, Илья? – спросила Лида.

– На историка. Истфак...

– Что такое истфак? – переспросила она. – А, поняла – исторический факультет...

– А музыка у вас в машине есть? – оживилась Валя. – Вон же магнитола... Что, не работает?

– Почему же, очень даже работает... – солидно произнес Илья. – Иван, поставь что-нибудь.

– «Модерн Токинг»! – закричала возбужденно Валя. – Есть у вас? О, его, Иван, пожалуйста!..

Магнитола не сразу проглотила поцарапанную и склеенную кассету.

– Класс... – пробормотала Лида, откидываясь назад, на пыльную плюшевую спинку сиденья. – Обожаю эту песню.

– Даже можно погромче, – с удовлетворением произнесла Валя.

– Курите? – спросил Илья и, не оглядываясь, протянул назад пачку сигарет.

– Нет! – испугалась Валя. – Тут знакомых полно, увидят, маме скажут... а она мне, между прочим, уже несколько раз про рак легких рассказывала...

– Господи, Пирогова, ты прямо детский сад какой-то на выезде! – возмутилась Лида. – Да кто увидит-то? Вон тут лес сплошной кругом... Дайте мне.

Ловким движением она вытащила сигарету из пачки и закурила – зажигалка лежала тут же, на заднем сиденье.

Иван подмигнул Вале:

– А мы с тобой самые правильные!

Илья, зажав в пальцах дымящуюся сигарету, ожесточенно крутил руль. Дорога была неровной, в ухабах и рытвинах, и старенький «Запорожец» с трудом преодолевал их.

Заливался Томас Андерс, пахло табаком и лесом, и почему-то Вале стало очень хорошо, хотя она совершенно не выносила сладковатого дыма этих болгарских сигарет. Может быть, так хорошо было потому, что они ехали с Лидкой в машине, играла ее любимая музыка, а впереди, полуобернувшись, сидел Ваня, похожий то ли на молодого декабриста, то ли на воина восемьсот двенадцатого года?

Наконец впереди показался пруд.

– Приехали! – сказал Илья.

«Запорожец» чихнул и остановился. Иван помог девушкам выбраться из салона.

– Вообще-то, это не пруд, а озеро, – сказала Валя, подходя к берегу. – Мне дед рассказывал, только я забыла, почему это именно озеро...

– А что, есть разница? – удивилась Лида, садясь на поваленное дерево. – Мальчики, можно еще сигаретку...

– Конечно! – горячо воскликнула Валя. – Разница очень большая! Только я забыла, какая именно... Ой, Лаптий, сколько же можно курить, ты прямо меня всю продымила... Если мама заметит, то это будет конец – еще одну лекцию про рак легких я не выдержу!

– А как этот водоем называется? – спросил Илья, тоже садясь на дерево.

Теперь Валя разглядела его лучше – он был высокого роста, атлетического телосложения и, кажется, действительно интересный. Во всяком случае, Валя теперь могла понять подругу, которой парень нравился. Темные, почти черные волосы прядями падали ему на высокий бледный лоб. Джинсы, выцветшая голубая футболка, на шее – было заметно – крест на потемневшей серебряной цепочке.

– Без названия, – пожал плечами Иван.

– Нет, название, кажется, есть, – вспомнила Лида. – Помню, кто-то говорил, что это Марьин пруд.

– Да, точно, я тоже про это помню! – подхватила Валя. – Как будто тут сто лет назад какая-то Марья утопилась. Ну, здесь раньше деревень вокруг много было...

– А отчего она утопилась? – спросил Иван, поворачивая к ней улыбающееся лицо.

«Валя и Ваня...» – опять кольнуло в ее сердце.

– Разумеется, от несчастной любви, – важно ответила она. – Она его любила, а он ушел к другой. Вот и утопилась.

– Дура какая, – с презрением произнесла Лида.

– Не дура, а сумасшедшая, – процедил сквозь зубы Илья. – Истероидная личность.

– Что? – не поняла Лида. – Ну, в общем, да, истеричка...

Вале вдруг по неизвестной причине стало жаль неизвестную Марью.

– А если она его так сильно любила? – насупилась она. – Мне кажется, нам этого не понять. Потому что мы все такие современные и много умных слов знаем... а любить не умеем.

– Господи, Пирогова... – Лида сделала вид, что зевает. – О чем ты. Это же совершенно неинтересно... Ребята, Валька у нас ужасно романтичная – у нее фантазия работает будь здоров! Такие истории иногда придумывает...

– Вы знаете еще, что про этот пруд легенда ходит, как будто в нем до сих пор русалка живет? – перебила подругу Валя. – Она, эта Марья, в русалку превратилась...

– Я оперу в театре смотрел. Похожий сюжет, – вспомнил Иван. – Там еще мельник был.

– Нет, это совсем другое... Вот послушайте... «Он, смеясь, ответил мне: «Встретимся в аду»... О глубокая вода в мельничном пруду, не от горя, от стыда я к тебе приду. И без крика упаду...» – угрожающе продекламировала Валя.

Илья с каким-то странным выражением, сквозь прищур, посмотрел на нее.

– Стихи? – усмехнувшись, спросил он. – Барышня знает стихи...

– Здорово! – с искренним восхищением произнес Иван. – Ты прямо как актриса... Слушай, ты, случайно, не в актрисы собираешься?

– Может быть, – покраснела от гордости Валя. – Это, в общем, Ахматова... Анна Ахматова.

– А дальше знаешь? – с интересом спросила Лида.

– Нет, дальше не помню...

– А русалки существуют? – снова спросила Лида, глядя на воду, подернувшуюся от ветра мелкой рябью. – Ой, какая темная, страшная вода! Не хотела бы я в ней сто лет просидеть! Бедная Марья... Скучно, наверное, там, в этом пруду – ни телевизора, ни газет, ни друзей...

– Одни караси вокруг плавают, – подхватил Иван, – и эти, как их там... пескари.

Они болтали обо всякой ерунде, пока солнце не стало опускаться за лес и Валя с Лидой не вспомнили, что им, в общем-то, пора обратно.

– Ладно, поехали... – сказал Илья, вставая с поваленного дерева. – Мне тоже этот пруд с русалками надоел.

– Мы к вам еще в гости заглянем, – пообещал Иван. – Вы не против?

– Нет, пожалуйста... – великодушно произнесла Лида. – Честно говоря, тоска зеленая на этой даче. Завтра? Еще куда-нибудь поедем!

– Да куда скажете...

Ночью Валя не могла заснуть. Она бесконечно прокручивала в голове этот день, как будто боялась упустить что-то важное. «Вот они проехали было мимо и остановились... Он высунулся из окна машины и сказал – привет! А потом сидел всю дорогу вполоборота и смотрел на меня. И улыбался. И там, на пруду, тоже улыбнулся, как будто ему приятно было смотреть на меня...»

За окном было уже давным-давно темно, но Вале не хотелось, чтобы этот день кончался. Она вылезла из-под одеяла и осторожно, чтобы не стукнули ставни, открыла окно. Где-то бесконечно далеко играла музыка, какая – даже не разобрать. Дивно пахло зацветшим садом.

«Хочу, чтобы он пришел завтра... Господи, кто же знал, что это будет такое замечательное лето! А я ведь не хотела ехать сюда, ныла: «Мама, мне так надоела дача, хорошо бы опять в Крым... А она отвечала: «Нет, Валя, денег мало, никуда мы не поедем, а тут свой огород, картошечка, клубничка... Нам некому помочь, папа умер, старенький дедушка, который не сегодня-завтра тоже помрет...» – «Нет, он совсем не старенький, ты сама говорила, что палочку дед завел только из пижонских соображений! – Все плохо, Валя, все едут из этой страны... Вон, слышала, Дина Краснер уехала в Америку... Ей-то хорошо, у нее там родственники, а мы с ней двадцать лет дружили, да не повезло, надо было нам родиться с какой-нибудь другой национальностью...»

Темный сад стоял неподвижно, лишь временами судорожным быстрым шепотом заходилась листва, когда вдруг налетал ветер. Уже летний, без недавних ледяных, прилетевших откуда-то из Арктики струек...

«Как будто я влюбилась... Нет, так не бывает, с первого раза никто не влюбляется. Просто он мне сразу понравился. Он славный, милый... Ваня и Валя. Он такой хороший и добрый, что у него, кажется, вовсе нет недостатков. Ну да, у него нет недостатков!»

Белая кружевная занавеска трепетала у лица, щекотала висок, и Валя с раздражением отвела ее в сторону. Она вспомнила всех тех, кого любила когда-то, – мальчика из детского сада, чье имя уже забыла и помнила только, что волосы у него были рыжие, потом другого, постарше, из параллельного класса, который в позапрошлом году переехал в другую школу, – они с ним целовались два, нет, даже три раза, и еще одноклассника, который ей нравился аж до Нового года – нравился, нравился, а потом разонравился непонятно почему, и уже было безразлично, идет ли он мимо по школьному коридору, смотрит ли вслед, пригласит или нет на дискотеке...

Потом она вспомнила про Лиду, про то, что подруге нравился Илья. Думать об этом тоже было приятно, потому что происходящее находилось в какой-то удивительной гармонии – Валя с Ваней, Лида с Ильей. Редко когда бывает все так удачно! Было бы неприятно, если бы Лиде тоже нравился Ваня, или наоборот...

Ставни стукнули друг о друга, и сразу в соседней комнате кто-то заворочался, босые пятки застучали по деревянному полу.

– Валя, ты не спишь? – трагическим шепотом спросила Клавдия Петровна, заглядывая к дочери в комнату.

– Не сплю, – сердито ответила Валя. – Не спится чего-то.

– А что ты у окна стоишь? Тебя продует!

– Ничего меня не продует, я просто свежим воздухом дышу.

– Воздухом? У тебя голова, что ли, болит?

– Нет, нет, нет...

С матерью спорить было бесполезно, поэтому Валя немедленно закрыла окно и легла в постель. Дверь закрылась, и босые пятки прошлепали в обратном направлении. Впечатление от дивного ночного сада, от воспоминаний о сегодняшнем дне было смазано...

* * *

Разбудили ее утром голоса на веранде. Голосов было два – ее мама говорила с мамой Лиды, Анной Михайловной. Они тоже были подругами – поскольку дачи находились рядом, и между ними даже существовала калитка, которая закрывалась на символическую щеколду.

«Господи, чем это они там гремят... – недовольно подумала Валя, натягивая одеяло на голову, но голоса все равно лезли в уши сквозь плотную шерстяную ткань. – Безобразие!»

– Раз сахара нет, Анечка, вари на ксилите.

– Клава, это же химия!

– Никакая не химия, наоборот очень диетично и полезно для организма! Кстати, предотвращает развитие диабета...

– Ладно, я подумаю. До тех пор, когда ягоды пойдут, еще куча времени!

Женщины продолжали греметь чем-то, обсуждая, каким способом варить варенье, и это показалось Вале невыносимо скучно.

– Анечка, может быть, кофе? У нас есть кофе, удалось достать несколько банок. Настоящий бразильский.

Анну Михайловну это очень возбудило, и она с вожделением и завистью произнесла:

– Хочу! Очень хочу, Клавочка! Что, прямо бразильский?

– «Касике».

– «Касике», какая прелесть!

– Шесть рублей банка. То есть сто граммов – шесть рублей.

– Они совсем озверели! – с негодованием произнесла Анна Михайловна. Кто «они», Вале было непонятно. Вернее, понятно – правительство, чиновники и прочие люди, которые закупали товары для страны, но почему нельзя было назвать конкретные фамилии?

По дому разнесся запах крепкого кофе – очень приятный, бодрящий... Валя любила этот запах, а сам напиток – нет. Кофе казался ей горьким. Запах и вкус – обманчивые обещания...

Валя перевернулась на другой бок и попыталась снова уснуть, но разговор за стенкой продолжал навязчиво лезть в уши.

– Вот интересно, а сколько тамполучают врачи? Я потому спрашиваю, Клава, что на те сто сорок рублей, которые мне платят, прожить совершенно невозможно. Сейчас вот дали отпускные – и крутись до конца лета, как хочешь. Если бы не дача...

– Я тебе сейчас скажу, Анечка... Я недавно газету читала, и там прямым текстом было написано, что врач «Скорой помощи» в Америке получает двадцать пять тысяч долларов в год. А сосудистый хирург – сто двадцать пять. Тысяч долларов, разумеется. Тоже в год...

– Ну, значит, я, как терапевт, стоила бы там тысяч тридцать-сорок... Ладно, пусть даже тридцать, – с удовлетворением произнесла Анна Михайловна. – Это что же выходит – если в год тридцать тысяч, то в месяц...

– Тридцать на двенадцать – две с половиной тысячи долларов, – быстро подсказала Клавдия Петровна.

– А если пересчитать на рубли? – ошеломленно воскликнула ее подруга. – Сколько там курс? Один к четырем, один к шести?..

– Один к четырем – десять тысяч рублей, один к шести – пятнадцать.

– Пятнадцать тысяч... – Анна Михайловна поперхнулась кофе и закашлялась. – Ой, не могу... Пятнадцать тысяч! Нет, Клавочка, мы с тобой что-то напутали...

– Да ничего мы не напутали, я, слава богу, умею считать!

– Нет, точно напутали, потому что такого не может быть, чтобы врач получал в месяц пятнадцать тысяч рублей!

– Воля твоя, можешь мне не верить, но мы все правильно посчитали... – Голос матери приблизился к двери: – Валя, вставай там, сколько можно спать!

После завтрака Валя тщетно ждала, что вот-вот должно произойти что-то необыкновенное – появится Иван, и они опять, вчетвером, куда-нибудь поедут... Но утро было скучным, жарким, Лида отправилась в автолавку – а это надолго, – и, судя по всему, в ближайшее время никаких чудесных событий не должно было произойти.

– Прогуляемся, Валя? – предложил Арсений Никитич, спускаясь с крыльца. Да, палочка была ему явно ни к чему.

– Куда? – спросила она.

– Да куда хочешь...

Солнце припекало. Валя надела на голову широкую соломенную шляпу и сбежала вслед за дедом по ступеням.

– Пошли вон в ту сторону, – строго произнесла она. – Дед, нам надо именно в ту сторону!

– Ну надо так надо... Только не беги так, пожалуйста, я совершенно за тобой не успеваю.

Валю тянуло к тому месту, где они вчера были – словно там можно было поймать вчерашнее счастливое настроение. Солнце светило сквозь листву, вдоль дороги летали бабочки.

Дорога не показалась долгой. У пруда никого не было, стояла полная, абсолютная тишина – даже птиц не было слышно. И вчерашнего счастья (это вдруг стало очевидно) найти здесь было уже нельзя.

– Красиво здесь, – произнес Арсений Никитич, вытирая белоснежным платком вспотевшую круглую голову без единого волоска. – Только вот беда...

– Чего?

– Ты видишь, вон, на поверхности?

– Ряска эта? – наклонилась вперед Валя.

– Да. Сине-зеленые водоросли. Это плохо. Они живучие и неистребимые. Что называется, ни в огне не горят, ни в воде не тонут: легко переносят, например, температуру в восемьдесят градусов.

– Ого! – засмеялась Валя. – Это же почти кипяток!

– Да, детка... Возможно, это объясняется тем, что они возникли в струях кипящих гейзеров – сине-зеленые водоросли не нуждаются в кислороде и легко переносят сернистые соединения. Исчадия ада, по сути.

– А чем они плохи? Ну подумаешь, водоросли какие-то... – спросила Валя и бросила в воду камешек. По зеленой поверхности у берега стали расходиться круги.

– Во-первых, вода становится непригодной для питья. Во-вторых... – вздохнул Арсений Никитич, упираясь палочкой в пологий берег, – цветение, то бишь эвтрофикация, болезнь не только водоема, но и человека. Сине-зеленые водоросли выделяют мощные токсины, так что кожные поражения и аллергические заболевания у тех, кто захотел искупаться в таком водоеме, – наиболее легкие неприятности. Более опасно наесться рыбы, которая в нем живет. Токсины концентрируются в ее тканях... И главное – бороться с этой дрянью очень трудно: сине-зеленые чрезвычайно живучи! Если хочешь искупаться, иди лучше на Иволгу.

– Нет, там вода пока еще холодная, – покачала головой Валя.

«Если Иван не зайдет, то я могу встретить его у реки. Скоро там весь дачный поселок будет, на берегу. Надо же, он запомнил, как угощал нас с Лидкой семечками... Боже мой, у меня же такой купальник старый! – вдруг обожгла ее мысль. – Был синий, а сейчас какой-то... неопределенный, серо-голубой стал. Хм, серо-голубой... но все-таки лучше, чем сине-зеленый!»

– Химией бы этот пруд какой-нибудь посыпать... – задумчиво пробормотала Валя.

– Ха, гербициды! Химия... – с азартом перебил Арсений Никитич. – Это не спасение. После гербицидов в воде тоже остаются токсины. Вымирает вся флора и фауна.

– Русалка, похоже, здесь давно подохла! – вздохнула Валя и подставила лицо солнцу. – Ой, как светит, прямо даже в носу щекотно!

– Какая еще русалка? – удивленно спросил Арсений Никитич, сбитый с толку.

– Здесь была русалка, – терпеливо объяснила ему Валя. – Женщина с хвостом. Но теперь, после твоих слов, я убеждена, что она давным-давно подохла. Я бы сказала – умерла, но ведь про животных и рыб говорят, что они подохли. Я права или нет?

– С филологической точки зрения, в общем, кажется, это верно, хотя... – растерянно забормотал Арсений Никитич. – Валя, какая русалка? – спохватился он. – Ты серьезно? Ты в это веришь? Ты, моя внучка? Да я, можно сказать, все реки и моря облазил и нигде никаких русалок с хвостами не встречал! И потом, ты же комсомолка...

– Ну и что? – легко возразила Валя. – Сейчас все в комсомоле. У нас в классе две девочки – комсомолки, а в бога верят. И что с того? Сейчас же не старые времена, дед... Сейчас, наоборот, очень модно во все это верить. Что и бог есть, и снежный человек, и Бермудский треугольник, и привороты, и заговоры, и Фреди Крюгер... Мы с Лидкой зимой к одной девочке ходили, у которой есть видеомагнитофон, – смотрели про Фреди Крюгера.

– Какой еще Фреди? Ладно, с комсомолом я погорячился... Но уверяю тебя, русалок не существует! – Арсений Никитич уронил палочку. Валя моментально ее подняла – резной улыбающийся дракон ухмыльнулся ей в глаза, разинув зубастый рот. – О, спасибо!..

– Ладно, я тоже так думаю. Русалок нет. Но вот представь себе историю... Сто лет назад жила одна женщина. То есть девушка, потому что она была очень юная и мужа у нее еще не было... И она полюбила одного человека. Он ее тоже как будто любил. Ну, во всяком случае, она очень хотела в это верить...

На Валю снизошло вдохновение – такое с ней часто бывало. Истории начинали сами возникать в ней – с подробностями и деталями, словно она была свидетельницей тому, о чем рассказывала.

– Какая девушка? – спросил Арсений Никитич, не отводя взгляда от воды.

– Довольно-таки симпатичная. У нее были длинные волосы, которые она любила держать распущенными, и когда она бежала, например, то они развевались по ветру. Вот так... Глаза у нее были зеленые, цвета недоспелого крыжовника.