– Ну, это ничего не значит – возможно, вы испугались еще большей ответственности за содеянное, – усмехнулась Марьяна. – Кто вас, мужчин, разберет? Может, вам Буркин денег пообещал за то, что вы его до больницы довезете?

Мамонтов отвернулся. Когда он снова взглянул на Марьяну, выражение его лица уже совсем не понравилось Кате – ой, что-то сейчас будет. Пойти, что ли, кликнуть конвой ИВС?

– Ты зачем тут сидишь? – тихо спросил он. – Ну скажи, ответь – зачем?

– Здесь вопросы задаю я.

– Вопросы… Знаешь, кто ты есть? Сказать?

– Ну, скажи, – Марьяна смотрела на Мамонтова. – Только жалеть не будешь потом, а? Слово не воробей.

– Ты… вы… оборотни вы тут все, понятно? Оборотни. Твари! – Мамонтов поднялся со стула. – Оборотни, а не люди.

Марьяна тоже резко поднялась – ее словно пружиной подбросило. Она шагнула к Мамонтову, приблизилась вплотную.

– Знаешь, зачем я здесь? – спросила она.

Мамонтов, видно, не ожидал, что она окажется так близко, рядом – Катя увидела, как лицо его вспыхнуло предательским румянцем. У Марьяны были чудесные духи.

Она протянула руку, схватила Мамонтова за куртку, за грудки, резко рванула к себе, приближая его лицо к своему лицу.

– Знаешь, для чего я здесь? – прошипела она. – Чтоб такие, как ты, подонки, лгуны, небо не коптили, понял?

Она с силой оттолкнула его к стене. Катя не ожидала от хрупкой Марьяны ни такой силы, ни такой ярости. Не ожидал и Мамонтов. Толчок был ему, понятно, как слону дробина, но он все же растерялся.

Вмешиваться сейчас было ошибкой. Но и не вмешиваться уже было нельзя – иначе неизвестно чем кончился бы этот допрос. Но Катя не успела что-то предпринять – в кабинет заглянул дежурный, тот самый, поманил Марьяну, озабоченно зашептал ей что-то на ухо.

– Мамонтов, сядьте на место, – бросила Марьяна. – Иван Михалыч, – попросила она дежурного, – пригласите конвой, я сама должна с ним переговорить. Катя, побудь здесь, мне надо в дежурную часть.

Она забрала чистый бланк протокола допроса, набросила на плечи китель и вышла из кабинета после того, как туда вошел конвойный.

Прошло пять минут, десять. В кабинете было тихо – муха пролетит. Конвойный поставил свободный стул так, чтобы он загородил дверь, сел, вытянул ноги.

– А погода ничего, – сказал он, обращаясь к Кате. – Какое лето синоптики прогнозируют, не слышали?

– Еще в марте слышала примету – лето будет кислое: дождливое, теплое и грибное.

– Ну и ладно, лишь бы не сушь, как в позапрошлом году, когда леса-то горели, – кивнул дежурный. – Лишь бы не ураганы. Тогда, в позапрошлом-то году, когда буря-то была сильная – крышу с отдела сорвало. Только-только ремонт сделали, металлочерепицей покрыли, все смело подчистую.

– Да вас хоть бы тут всех в пыль, по камешку разметало! – буркнул Мамонтов.

– Но-но, без комментариев, – сказал конвойный, – не с тобой разговаривают.

– Это правда была дуэль? – спросила Катя.

Мамонтов мрачно молчал.

– Нет, ну правда?

Он усмехнулся – усмешка была презрительной.

– Ну, все-таки? – не унималась Катя.

– А вы что – из газеты? – спросил Мамонтов.

– Да.

– Ну, и какое впечатление у вас?

– От вашей беседы со следователем? Плохое у меня впечатление.

– А, плохое? Ну-ну, а я думал, нравится вам, как она меня тут мордует.

– Это называется психологический прессинг, – заметила Катя.

– Это? Прием, что ли, такой?

– Угу, не слишком удачный, – сказала Катя. – Но и вы должны сделать скидку на то, что…

– Как собака бешеная на меня кидается, – хмыкнул Мамонтов. – И че я ей такого сделал? Лично ей? Ведь ничего не сделал. Наоборот, думал, следователь – женщина, девушка молодая, поймет меня… Месячные, что ли, у нее в разгаре, а?

– Но-но, разговоры, – снова прикрикнул конвойный. – Забыл, где находишься?

– Вы должны сделать скидку на то, что… может быть, вы сами виноваты, что ваш рассказ про дуэль не внушает доверия. – Катя тщательно подбирала слова. – Не внушает Марьяне Ивановне, как следователю, доверия.

– Ну, а как я могу еще рассказать? Как было, так и говорю.

– Про дуэль – правду говорите. А вот про оружие, про пистолеты – врете. Купили на Митинском рынке у неизвестного мужика зимой… курам на смех это, – вздохнула Катя.

– Что, так заметно со стороны?

– А вы как думали – конечно, заметно. А раз этому рассказу нет доверия, значит, нет доверия и тем вашим правдивым показаниям.

– Ну ладно, пусть. Иного про стволы я все равно не скажу. Не могу, – Мамонтов вздохнул.

– А из-за чего у вас с этим Буркиным Олегом дуэль-то была? – с любопытством спросила Катя.

– Личные мотивы. Сугубо. – Мамонтов вытянул губы трубочкой, словно готовясь дудеть в боевую трубу.

– Может быть, из-за ревности? Из-за женщины?

Катя спросила это навскидку – а из-за чего в прошлом-то стрелялись на Черной речке господа гвардейцы? По тому, как он снова густо покраснел, она поняла – попала сразу и в точку.

– Надо, чтобы Буркин, ваш противник, на очной ставке, которая обязательно состоится, подтвердил полностью ваши показания, – сказала она.

– Олег в больнице. Черт, а вдруг ему и правда ногу отрежут?

– Вы куда ему попали?

– Сюда, – Мамонтов показал на бедро. – Целился-то мимо, эх… А вот попал. Рука дрогнула. Мы, правда, пьяные были. Немножко выпили.

Зазвонил телефон – красный, без кнопок, внутренний. Катя поколебалась – кабинет-то все же чужой, – но потом сняла трубку.

– Катя, пожалуйста, – услышала она нервный голос Марьяны, – скажи конвойному, пусть пока этого урода снова в камеру отправит. Тут ситуация внезапно изменилась. Я сейчас вернусь – мне кабинет нужен чистый, без него.

– А что случилось? – спросила Катя.

– Сейчас увидишь. Только этого мне не хватало!

Шум, возгласы во дворе отдела – Катя прилипла к зарешеченному окну кабинета и оторопела: через настежь открытые ворота во внутренний двор въехала машина «Скорой помощи», сопровождаемая дежурным, его помощником, Марьяной и каким-то высоким незнакомцем в деловом костюме и темных очках. Перед флигелем, где сидели следователи, «Скорая» развернулась, распахнулась задняя дверь, и двое дюжих санитаров в синих комбинезонах начали выгружать носилки с лежащим на них человеком. Тот одной рукой придерживал костыли, другой азартно жестикулировал, что-то горячо объясняя Марьяне. Удивительная процессия втиснулась в тесные двери флигеля, заклубилась по коридору и…

– Несите меня в кабинет, я показания дать желаю, – услышала Катя громкий хрипловатый басок. – А то что ж это делается – Ваську по суду на срок в камеру забить сегодня могут!

Однако первой в свой кабинет вошла все же Марьяна. Следом, точно рабы римского патриция, санитары внесли громогласного больного. Это был молодой человек лет тридцати, чрезвычайно плотной, упитанной наружности. У него была круглая, как шар, голова, волосы острижены модным рыжеватым ежиком. Самой заметной частью на лице его был вздернутый курносый нос. Глаза припухли, превратившись в щелочки. Левая нога молодого человека была забинтована от колена до бедра. Из одежды на теле присутствовали лишь футболка с ликом Че Гевары, широченные семейные трусы и полосатые спартаковские носки.

– Желаю дать показания по делу о моем ранении, – заявил человек на носилках (они заняли все пространство кабинета). – А это вот наш адвокат – господин Алмазов. Вова, покажись людям, тебя не видно!

Из-за плеч санитаров в дверь заглянул незнакомец в деловом костюме. Черные очки он снял. Правую руку держал высоко, демонстрируя как знамя папку с бумагами.

– Буркин, кто вам разрешил покинуть больницу? – спросила Марьяна. – Вообще, что за цирк вы тут нам устраиваете?

Катя поняла – перед ней тот самый Олег Буркин – дуэлянт, Дантес, оппонент привлекаемого к уголовной ответственности Василия Мамонтова, которого еле-еле успели отправить от греха подальше вниз, в ИВС.

– Ничего не цирк, какой такой цирк? – Буркин ретиво приподнялся на носилках. – А из больницы я под расписку на два часа отпущен, главврач разрешил. Да если б и не разрешил, плевать, я все равно б к вам рванул. Такое дело – товарища сажают, тут мужик знаете как вести себя должен? Встал и пошел, во как! Ребятам вон денег дал, – он кивнул на санитаров, – а они не то что к вам, на край света доставят, правду я говорю, нет?

Санитары ухмыльнулись.

– Ну-ка, к стулу меня, давай, давай, погодь, хорошо, ништяк. – Буркин ловко переполз с носилок на стул. Но, видно, двигать простреленной ногой было все же больно – он морщился, со свистом втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.

– Так, уважаемый следователь. Хочу внести в это наше дело полную ясность, – он перевел дух. – Там, в больнице, сразу-то я не врубился, что к чему, окосел малость от наркоза. Зато теперь соображаю четко. И за свои слова отвечаю. А вы что же это? Вы пишите, пишите свой протокол.

– Что писать? – сурово спросила Марьяна. По ее лицу Катя поняла – от дальнейшего ничего для себя хорошего она не предвидит.

– Это вот, значит, как у нас дело было. Васька Мамонт ни при чем. Не виноватый он. Это я все сам, случайно. Долбанули мы с ним в «Охотнике» – День Победы отмечали, святое ж дело, сами понимаете. Ну и… выпили, в общем. Поехали домой на нашей машине – на «Форде»-то нашем. Васька за рулем, я на заднем сиденье. Ну и чувствую – мешает мне что-то в кармане – а это он, ствол, будь он неладен. Ну, я и хотел его переложить. Достал, да спьяну ошибся, нажал на курок. Вот меня и ожгло, вот сюда, – Буркин доверчиво показал на свою забинтованную ногу. – В общем, случай такой несчастный, непредвиденный вышел. Форсмажор. А Васька – он ни при чем. Он и не понял-то ничего сначала, ну дошло уж, как я матюгаться начал от боли. В больницу меня помчал, спасать, в общем.

Буркин обвел глазами-щелочками кабинет – каково, а? Произвело впечатление? Поверили?

– Значит, ранение вы получили в машине, в салоне? – спросила Марьяна.

– Ну да, ехали ж.

– А в яму как же тогда с водой провалились?

– В яму? А, ну да… «Форд» наш остановился, Васька начал меня осматривать, первую помощь оказывать. Ну а там темно как в ж… извиняюсь, темень, в общем, а в кювете лужа здоровущая. Ну, он оступился и туда меня утянул. Вытащил и в больницу помчал. Все так и было.

– Значит, огнестрельное ранение вы нанесли себе сами? – спросила Марьяна. – Я вас правильно поняла?

– Правильно. Сам. Случайно. Васька ни при чем. И нечего его это… арестовывать. Не за что – он ни при чем. Да я присягу дам!

– А как же тогда дуэль ваша? – презрительно спросила Марьяна.

Буркин кинул быстрый взгляд на своего адвоката Вову Алмазова. Вздохнул.

– Не было никакой дуэли, – ответил он. – Это он вам про дуэль брякнул, Мамонт?

– Выходит, Мамонтов лгал, утверждая, что вы с ним дрались на честной дуэли по чисто личным мотивам в березовой роще у деревни Луково? – отчеканила Марьяна.

Буркин поник головой.

– Нога мозжит, спасу нет, – пожаловался он хмуро.

– Мамонтов солгал? – повторила Марьяна.

– Он… ошибся, – Буркин вздохнул. – Дуэль… Эх, какие сейчас дуэли, уважаемый следователь? Вы подумайте сами.

– А вас не пугает перспектива самому занять место в камере предварительного задержания? – Марьяна, казалось, спрашивала с искренним интересом.

– Как это, за что?

– Ну, выгораживая своего приятеля и компаньона, вы тем самым вносите в дело много неясностей. Пистолет, который был изъят у вас нашим сотрудником в больнице, – газовый, переделанный, из которого, по вашим словам, вы и ранили сами себя, он ваш?

Буркин снова метнул взгляд в сторону адвоката.

– Ну, это… мой, только это, что я сказать-то вам хотел… Я его нашел возле бара «Охотник» в тот самый вечер. Ну, решил сразу в милицию сдать – а как же, мы закон знаем, уважаем. Но я ж объясняю – долбанули мы с Васькой здорово. А в пьяном виде являться к вам – сами понимаете, не резон, можно и в вытрезвуху загреметь. А там сейчас такие деньги дерут, прямо раздевают на ходу догола… Ну я и решил это, отложить явку и сдачу оружия на утро, – Буркин торжествующе обвел глазами Марьяну, стол, компьютер, Катю, сидящую за соседним столом, зарешеченное окно – во как я вас всех уел, а? Комар носа не подточит.

– Катя, пожалуйста, позвони из соседнего кабинета вот по этому телефону в экспертное управление насчет экспертизы по «Парусу». Должна быть уже готова, – сказала Марьяна, глянув на наручные часы. – А то тут… в общем…

Катя кивнула, выбралась бочком, бочком мимо носилок, санитаров, адвоката Алмазова. В соседний кабинет она не пошла, решила позвонить в экспертное управление с улицы по сотовому. Из-за двери кабинета Марьяны доносились возбужденные голоса. Там спорили, уличали друг друга во лжи, настаивали на своем, возражали.

Во двор уже заруливал автозак – задержанного Мамонтова пора было вести к судье с постановлением об аресте, но…

Судя по всему, автозак должен был вернуться на свой изначальный прикол. Катя покачала головой – при таких показаниях потерпевшего Буркина дело по обвинению его приятеля и компаньона уже начало трещать по швам. Арест Мамонтову уже не грозил. Катя была уверена – Марьяне на этот раз не останется ничего другого, как избрать для него подписку о невыезде.

Такому повороту Катя в глубине души была отчего-то рада. И телефон ведущего эксперта-патологоанатома она набрала в светлом, приподнятом настроении. Казалось, что и тут ее не ждет ничего страшного и неприятного.