– Да мы… он слушал! Разве мы не слушали их? Не пытались договориться? Разве он не хотел все как-то сгладить, уладить? Два митинга прошли спокойно – относительно, хотя эти уже горлопанили и писали лозунги. А мы… то есть сын… он пытался объяснить, привлекал специалистов, они выступали перед горожанами – на митингах, на собраниях. Объясняли, что это не завод по сжиганию мусора, а высокотехнологичное современное производство по переработке отходов. Черт, они же сорок лет сидели на этой своей свалке Красавино! Они терпели этот полигон сорок лет! Чего ж тогда-то не выступали, не митинговали? Они начали орать и требовать, лишь когда полигон законсервировали и сын объявил о планах строительства завода. А куда мусор девать из Красавино? А куда его девать из соседней Балашихи, с Кучинского полигона, который воняет на всю область? Где самое место заводу по переработке этого их говна, которое они накопили здесь сами за сорок лет? Это же их мусор, их отходы, их свалка! Где, где строить этот завод? В соседней Балашихе? Там тоже все против. В Люберцах? И там против. В Щелково? Или возить в Серебряные Пруды? Там тоже все начнут митинговать. Возить на север под Архангельск? Там бунтуют, все против. Возить в тундру, на Новую Землю? Так этот мусор станет не золотым тогда – алмазным! И там уже тает вечная мерзлота. Там уже не построишь предприятий. Мы опоздали. Чтобы окончательно не утонуть в собственном дерьме, надо что-то предпринимать уже сейчас – надо делать, строить. Технологичное, экологичное, как он и предлагал! Мой сын! Он был новатор, энтузиаст, он был пионер своего дела!

Начав свой монолог тихо, Кабанова сейчас почти кричала. Но вот она смолкла, взяла себя в руки.

– Противники строительства боятся, что сюда будут свозить мусор со всей области и из Москвы, – возразила тихо Катя. – Что этот завод повлияет на экологию, на здоровье людей, потому что будут выбросы, канцероген. Они боятся, что никто не захочет покупать недвижимость в Староказарменске, рядом с мусорозаводом, что их дома и квартиры обесценятся. Что все, что они имеют, чем владеют, обратится в прах. Что будут болеть их дети. Что уроды будут рождаться.

– Со свалкой-то раньше покупали недвижимость, строили. И детей рожали.

– К свалке все привыкли за сорок лет. Видимо, считали ее частью инфраструктуры. Я говорю это все потому, что страхи, опасения людей абсолютно справедливы. И вы, как прокурор, не можете этого отрицать.

– Они убили моего сына. А вы требуете от меня, чтобы я им сочувствовала?

– Они люди, Клара Порфирьевна.

– Я тоже человек. И мой сын Лесик был человек. И он не хотел зла этому городу. Он желал…

– Сделать на строительстве и производстве большие деньги. Капитал.

– Деньги… Конечно, раз вы согласились вникать во все это в моих интересах, речь рано или поздно должна была о них зайти. – Кабанова кивнула. – Деньги… средства… Откуда у моего сына такие средства. Вот о чем орали, писали и болтали все эти последние два месяца. Вы, наверное, сами читали и слышали.

– Я хочу услышать от вас, раз я буду работать на вас в этом деле.

– Когда с моим первым мужем – отцом моих детей произошел трагический несчастный случай, я осталась одна с малолетками на руках. Я работала в районной прокуратуре помощником прокурора, жили мы в Люберцах. Муж мой был дантистом, очень хорошим мастером, он изготавливал зубные коронки. Мой второй муж как раз был его пациентом. Он приехал в зубную клинику, узнал, что доктор Кабанов умер и… пришел на его похороны. Там мы познакомились. Он тоже был врач, очень известный уже тогда. Офтальмолог. Старше меня на двадцать лет. Вдовец. И я вдова с маленькими детьми. Он взял меня с детьми замуж. Он усыновил моих детей, воспитал их, был им настоящим отцом. Он их любил. И он очень любил меня. И я его любила. Он построил свою офтальмологическую клинику, которую знают все, у кого проблемы со зрением. Он сам делал операции. У него были золотые руки. Клиника приносила немалый доход. Он работал всю свою жизнь, зарабатывал деньги. Вкладывал их с умом, получал прибыль. Он умер от рака три года назад. И весь капитал завещал моим сыновьям. Вот откуда у нашей семьи такие большие деньги. Мой младший сын Петя не интересуется бизнесом. И он молод еще. А Лесик был прирожденный коммерсант. Клиника приносит доход до сих пор. Но он бизнесмен, его влекли новые горизонты, новые вложения. И я его только поощряла.

Кабанова снова закурила.

– Да, я гордилась, что мой сын богат и независим. А то послушаешь нынешних диванных крикунов, что пишут гадости в интернете, так у нас, у сотрудников правоохранительных органов, вообще вроде как ничего не должно быть. Чтобы мы были все сплошь нищеброды. И чтобы родственники наши тоже были босые и голодные, и дети сопливые голупузые… Вот тогда, может быть, на нас эти комментаторы в соцсетях глянут благосклонно, и то вряд ли. Чего только про нас не писали – откуда деньги, Клара? Лесик – мажор. Бизнес-прокурорша – это про меня… И коллеги мои в прокуратуре, думаете, не знаю, что говорят за моей спиной? Осуждают. А за что? За то, что я удачно вышла замуж, будучи вдовой с детьми? Что мой муж был знаменитый врач и богатый человек? Что он не пропил свои деньги, а передал их детям, и сын захотел приумножить свое наследство? За это нас так ненавидят все? Почему у нас так ненавидят людей, которые хоть что-то делают полезное? Двигают прогресс?

– Клара Порфирьевна, этот вопрос мне ясен. Спасибо, что сказали. Но там, на месте убийства, вы ведь не только горожан и активистов-экологов имели в виду, но и…

– Коллег? И тех, кто явился сюда якобы помогать моему сыну? Они его тоже ненавидели. Я это знаю.

– Но Клара Порфирьевна…

– Митинги мирные закончились беспорядками и столкновениями с полицией. Задержаниями. Вам это известно. Потом разгромили этот их палаточный лагерь у полигона, арестовали тех, кто там был. Местные сотрудники полиции оказались в ситуации, когда… их винили, их ненавидели. А они… в свою очередь, обвинили и возненавидели моего сына – якобы за то, что он все здесь в городе замутил и разрушил их привычную жизнь. Этот начальник здешнего УВД майор… немец…

– Вальтер Ригель?

– Вам он хорошо знаком, кажется. – Кабанова смотрела на Катю в упор. – Так вот. Он назвал моего сына «жабой». И хотел его ударить по лицу. Его удержали. Это связано с тем происшествием на свадьбе, когда от майора сбежала его невеста.

Кабанова снова выпустила дым из ноздрей, как дракон.

– Он бросился на Лесика с кулаками. А сейчас он во главе следственно-оперативной группы по раскрытию убийства моего сына. И с Кляповым, пиарщиком, тоже какая-то мутная история была. Вам предстоит докопаться. И с его помощником Аристархом Бояриновым тоже что-то темное на уровне слухов. И со вторым помощником, который Эпштейн, он вообще скользкий тип. Но самый худший из них – этот из 66-го отдела. Борщов. Вы им не верьте, Катя. Что бы они вам ни говорили. Не верьте ни единому слову. Они – лгуны. Хотя вроде как они и на нашей, на моей стороне, сейчас. Делают вид, что расследуют, хотят помочь. Но они все ненавидели моего Лесика. Он мне сам говорил об этом. Он был умный мальчик. Чуткий. Он получал угрозы.

– Неужели от них? Своих коллег?

– Нет. Хотя… это же были анонимные угрозы. Угрожали экологи-активисты. Разбить ему голову и лицо могли и они тоже. И какой-то ненормальный осатаневший горожанин. Так что много подозреваемых. Но вы должны отыскать мне настоящего убийцу. Понимаете?

– А если это задание мне не по силам?

– А мне больше не на кого опереться здесь. – Вся суровость в голосе Кабановой пропала, в голосе слышались слезы, она почти умоляла. – Я совсем одна… мой сын, младший, он такой мягкотелый. Он не сможет отомстить за брата. А жена моего сына… Ульяна, она… никогда его не любила. Возможно, она даже рада сейчас, что стала богатой вдовой. Помогите мне! Пожалуйста… я вас прошу как женщина – женщину… Я прошу вас… я очень прошу!

– Я постараюсь, Клара Порфирьевна. Сделаю, что смогу. Я останусь здесь, в Староказарменске. Попрошу у шефа Пресс-центра официальную командировку. Он не откажет.

– И вы будете держать меня в курсе всего?

– Да, конечно. Напоследок я хочу спросить вас – когда вы сами видели в последний раз сына? Чем он был занят? Может быть, приезжал к вам, звонил?

– Он позвонил мне примерно в семь вечера вчера. – Кабанова умолкла, затем собралась с духом. – Сказал, что у него все хорошо, он встречается с Ульяной в ресторане – там, возле Малаховки, где он себе дом построил, есть загородный ресторан.

– Они с женой вечером отправились в ресторан? – уточнила Катя.

– Они там встретились. Дело в том, что они до этого крупно поссорились. И Ульяна уехала из дома. Это случилось примерно за неделю до… смерти Лесика. А вчера вечером они договорились встретиться – вроде как… не знаю, сын уклонился от моих вопросов. То ли они решили помириться, то ли обговорить условия развода. Лесик со мной не делился. Относился к этому болезненно. Он обожал жену, а она… она такая стерва, Катя. Вы и ей не верьте. Прекрасная хищница. Она вышла за него только ради денег. Я знаю, что они встретились в ресторане вчера вечером. И туда заявился мой сын.

– Ваш младший сын?

– Петя. Он мне сам сообщил сегодня, когда стало известно об убийстве. Только не сказал, что он там забыл в ресторане, где третий лишний.

– Как называется ресторан?

– «Сказка». В Малаховке еще с позапрошлого века была известная дача «Сказка», ее сломали. А ресторан решил сохранить историческое название. Это недалеко от синагоги. Вы найдете.