– Тяжкие телесные. Голову разбили, но он жил еще несколько минут после нанесения ударов. С момента смерти прошло от шестнадцати до двадцати часов. Да, поздновато его обнаружили. Полдня тут в доме пролежал бедолага, – сказал Сиваков. – Проходи в дом, полюбуйся. Труп у книжных стеллажей.

Катя робко зашла в дом. Уютно, тот, кто здесь жил, имел достаток. Терраса, кухня с гарнитуром «дубовая классика». Но на мебели и вещах налет пыли – тут, видно, редко убирались. И пол особо не мели. Сор на полу, покрытом ламинатом.

С террасы – лестница на второй этаж. Но на ступеньках – стопки старых журналов и газет, видно, наверх особо не поднимались. Жили внизу. Справа вход в небольшую комнатку с кроватью – это спальня. А прямо – двери в просторную гостиную, занимающую основную площадь коттеджа.

Катя увидела камин – из потухших углей что-то торчало и возле работал эксперт. Она перевела взгляд: книжные стеллажи, неновый массивный диван, кресла. Справа у двери плетеное кресло, и оно опрокинуто.

Домашние тапочки – засаленные, клетчатые.

Ноги в темных брюках и серых носках.

Труп на полу у книжных стеллажей. От Кати его заслоняли работавшие эксперты.

И справа участок пола был прикрыт полиэтиленом.

– Кого убили-то? – тихо спросила Катя.

– Как и написано в вашей сводке – хозяин коттеджа. Илья Ильич Уфимцев, пенсионер, судя по паспорту, документы в доме нашли, не похищены они – ему семьдесят семь лет. Проживал тут в поселке постоянно, а не только в весенне-летний период. Что ж, в таком доме можно жить. Здесь у них газ стационарный, водопровод, горячая вода, городской телефон, все удобства.

Это заявил Страшилин – словно обвиняя, что владелец слишком хорошо устроился.

– Ограбление? – спросила Катя.

– Смотрите сами, делайте выводы. Похоже это на ограбление?

Катя оглядела комнату еще раз. Кресло перевернуто – это да. Легкое, плетеное кресло-качалка. Но вся остальная мебель на месте. Книги с полок не скинуты, ящики в шкафах и на кухне не выдвинуты. В вещах особо не рылись.

– Не очень. А что в камине?

– Настольная лампа с мраморной подставкой, – ответил Сиваков. – Судя по всему, именно ею потерпевшего и ударили дважды по голове – один удар в лицо и один сбоку. Увы, не порадую вас тем, что нападавший был левшой. Зацепка была бы, да, и какая, как в детективах? Но нет, нападавший обычный правша. Удары нанесены с большой силой. Да, из особых соображений – нападавший примерно одного роста с потерпевшим или чуть ниже. У убитого рост высокий, но он старик, судя по всему, сильно сутулился, горбился, спина уже плохо держала.

– Ударили, а потом лампу сунули в камин? – уточнила Катя.

– Хотели избавиться от отпечатков. Что ж, все гениальное – просто. Избавились, лампа успела сильно обгореть, прежде чем огонь в камине потух. Абажур полностью сгорел. Ну, есть хоть что-нибудь? – обратился Сиваков к работавшему у камина эксперту.

Тот отрицательно покачал головой. Нет образцов, пригодных для идентификации.

– Заберем в лабораторию, – сказал Сиваков Страшилину.

– Я жду от вас результатов вскрытия.

– Я знаю, что вы ждете, – ответил Сиваков. – Я труп забираю. Хочешь полюбоваться, Екатерина?

– Ой нет, спасибо. – Катя оглянулась на место у стеллажей, которое продолжали загораживать эксперты.

Ноги… старческие ноги в серых носках и старые тапочки.

– Он один тут жил? А где его семья?

– Выясняем, – отрубил Страшилин. – Слушайте, вы много вопросов сразу задаете. Вы ведь репортер пресс-центра. Но прислали вас сюда не статью писать, а помочь прояснить некоторые вопросы. Хотя я не очень понимаю, почему именно вас сюда, как десант, на парашюте спустили.

– Я тоже не очень это понимаю пока, Андрей Аркадьевич, – тихо сказала Катя. – Простите за назойливость, но можно еще спросить? Где именно стояла лампа?

– А где бы вы ее сами поставили, чтобы было удобно?

Катя прошла в центр комнаты. Диван, журнальный стол, кресла. Уютный уголок. Она наклонилась и поискала глазами у плинтуса розетку. Вот она.

– Правильно. Слепой бы догадался, – хмыкнул Страшилин. – Старичок любил сидеть в кресле под лампой. Книжечки читал. А потом его по башке шарахнули этой самой лампой. Документы из дома не пропали. Насчет ценностей… будем выяснять. Сядьте на диван.

– Что?

– Там книга на столе. Собственно, из-за этого, как я понимаю, вас сюда и направили. Последнее, что он читал перед смертью, когда к нему пришел визитер.

– Он, получается, сам пустил в дом убийцу? – спросила Катя.

– Следов взлома нет.

– А ключом могли открыть…

– Ничего там этого нет. Он дверь открыл сам. И калитку тоже. С калиткой, впрочем, надо еще разобраться.

– Выходит, этот Уфимцев знал своего убийцу?

– Слушайте, девушка, сядьте на диван, закройте хоть на минуту рот и вникните, там книга, которую он читал. Я хочу знать, что все это значит.

– Что вы так с ней разговариваете? – вскинулся Сиваков. – Это что за тон?

– Все, все! – Катя смиренно подняла руки. – Я сейчас все почитаю, что нужно. Можно будет вам потом позвонить по результатам вскрытия? – спросила она у Сивакова.

Тот кивнул, смерил Страшилина испепеляющим взглядом и удалился в сторону трупа, который собрался забирать в морг.

Катя скользнула на диван. Жесткий. Кресло напротив – продавленное, с засаленной подушкой. Судя по всему, излюбленное место хозяина в этой комнате.

Толстая книга в коричневом переплете раскрыта примерно на середине. Страшилин протянул ей резиновые перчатки. Катя молча взяла их и натянула. Только так можно касаться сейчас этой книги. Потому что она вещдок? Но почему?

Она снова оглядела комнату. Чего-то ей пока не говорят – ни этот Страшилин, ни Сиваков. Что-то тут есть, что-то не так. И от нее это пока скрывают.

Она посмотрела на название книги. Библия. Потерпевший Уфимцев читал Библию.

И блудили они… блудили в своей молодости. Там измяли груди их, и там растлили девственные сосцы их…

Труп старика эксперты упаковали в черный пластиковый мешок. В комнату вкатили носилки. Труп погрузили на них и повезли к входной двери. Катя была рада, что она не видела лица убитого. Она хотела запретить себе даже оглядываться сейчас, пока носилки скрипели, преодолевая порожек между комнатой и террасой. Но все равно оглянулась – последний траурный катафалк…

Огола блудила с любовниками, потому что они спали с нею в молодости ее и растлевали девственные сосцы ее, и изливали на нее похоть свою…

– Библия, открыта на двадцать третьем стихе Книги пророка Иезекииля, – сказала Катя, – пророк повествует о «сестрах одной матери» Оголе и Оголиве, считая их блудницами. Тут на странице я вижу отметки, судя по всему, ногтем их делали.

– Весьма живописное описание порока. – Страшилин смотрел на нее поверх очков. – Не находите, что выбрана старичком для чтения весьма пикантная история?

– Стих двадцать третий дает метафорическое описание, Андрей Аркадьевич. Фактически пророк Иезекииль имел в виду под сестрами Оголой и Оголивой два библейских места, два города, погрязших в разврате с иноземцами.

– Где такое сказано?

– В комментариях к Книге пророка Иезекииля.

– Но потерпевший не комментарии читал. Он читал эти вот абзацы про «измятые груди» и «излитую похоть».

– Может, он как раз дошел до этого места?

– А не специально его выбрал из всей Библии?

Катя молчала. А что тут скажешь? Нет, что-то не так, что-то нечисто со всем этим убийством… Они тут говорят «убийство», но сразу оговариваются – тяжкие телесные со смертельным исходом. Но пока никак это ей не поясняют. И что Страшилин так прицепился к этой книге, к двадцать третьему стиху?

– Ну, какие у вас соображения? Я жду, – нетерпеливо бросил Страшилин. – Есть какие-то догадки на этот счет?

– Насчет Оголы и Оголивы? Нет.

– Ладно, хоть быстро пояснили, кто это такие.

– Я так понимаю, что пока очень мало информации, – осторожно заметила Катя. Ей совсем не хотелось выглядеть дурой перед этим чертовым следователем, похожим на нотариуса из Сити!

– В общем, если хотите, можете быть свободны.

– Мне уезжать в главк?

– Я вас тут более не держу.

– Но меня послали к вам, помогать и…

Катя встала с дивана. Стянула резиновые перчатки.

– Запретить вам здесь находиться и участвовать я не могу.

– Андрей Аркадьевич, я…

– Ладно, не обращайте внимания. У меня паршивое настроение с утра. Со всеми лаюсь, как пес цепной. – Страшилин снял очки.

Без них он выглядел гораздо моложе. Но он тут же водрузил их снова на нос. Квадратный и толстый человек. Нелюбезный. Катя с тоской поняла: они никогда с ним не сработаются.

– Если мало информации, надо ее добывать. А тут никто ни черта не делает, – подытожил Страшилин. – Есть свидетели – соседи. Сейчас мы ими и займемся.

– Мы?

– Вас же приставили ко мне. Ох, начальнички! – Страшилин покачал головой. – Не приказывали в цивильных рамках меня стараться удерживать?

– Нет, мне ничего такого насчет вас не говорили. Вы старший следственно-оперативной группы. Я, правда, очень сожалею, что начальника криминальной полиции полковника Гущина с нами сейчас тут нет.

– Старый болван мне только бы палки в колеса ставил. – Страшилин указал на дверь. – Прошу.

Они вышли из коттеджа, в котором остались лишь эксперты.

Страшилин снова указал, как полководец, – теперь уже через участок на соседний дом.

– Хозяйка только что из Москвы на машине вернулась, – сказал он, – Балашова. Сначала опросим ее.

– Балашовы его мертвым обнаружили, да?

– Нет. Но начнем опрос именно с них.

– Почему?

– Да потому что они вчера смылись отсюда. Первые «что», «как» и «почему» к тем, кто смылся. Вы не находите это правильным с тактической точки зрения?

– Н-не знаю. Нет.

– А забавным? – И Страшилин впервые улыбнулся совсем притихшей Кате.