Читать книгу «Циклоп и нимфа» онлайн полностью📖 — Татьяны Степановой — MyBook.
image

Глава 10
Русский Тримальхион, или Это вам не Лондон

Три недели назад. Домашнее видео

– Что ты на меня так смотришь, Филин Ярославич?

– Давно не виделись.

На видеозаписи – терраса-гостиная с панорамными окнами, дубовыми панелями и стенами из красного кирпича, освещенная хрустальной люстрой. За окнами тьма, глубокая ночь. Ясно, что недавно кончилось застолье с обильными возлияниями, и все гости и домашние с бокалами перекочевали сюда, на кожаные диваны и кресла к пылающему камину.

Меланья в золотистом вечернем платье, открывающем спину и плечи, обращалась к сидевшему рядом с ней на диване нахохлившемуся господину (встретившему Катю и Мамонтова столь неласково) – Ярославу Лишаеву, именуя его Филин Ярославич.

(Катя, внимательно следящая за видео, отметила, что это, вероятно, очередное домашнее прозвище, и оно удивительным образом идет Лишаеву. Тот точно походил на филина, разбуженного среди дня – бровки суровые вразлет и голова-шарик.)

Филин Ярославич щеголял мешковатым смокингом, нелепым на его квадратной фигуре. На запястье – дорогие часы. Круглое лицо его под взглядом Меланьи полыхало багровым румянцем. Кроме него смокинг в этой компании носил лишь Макар – и тот сидел идеально на его стройной фигуре. Макар как раз под шумные крики одобрения садился к роялю, стоявшему у панорамного окна.

Заиграл в бешеном залихватском темпе шотландскую застольную Бетховена – «Постой, выпьем в дорогу еще!» И запел – он обладал приличным баритоном – в оригинале на английском «Let us have one bottle more!».

Савва Стальевич Псалтырников – красный от вина, радостный как дитя, взволнованный (Катя поразилась контрасту с первым видео) не сводил с сына глаз. Во взоре – обожание, в улыбке – счастье, восторг. Макар играл и пел страстно, голубые глаза его сверкали, светлые волосы растрепались и упали на лоб. (Именно он в первые минуты полностью приковал к себе Катино внимание. И она поняла, что в доме Псалтырникова музыка – неотъемлемая часть жизни. И более того – почти у каждого действующего лица здесь словно бы своя музыкальная тема.)

На Макара были обращены взоры всех. Лишь один человек не смотрел, как он играет, – тот самый Дроздов Иван Аркадьевич. Он сидел в кресле у камина и вертел в руках кофейную чашку.

«Дуэлянт… – подумала Катя. – Ну, надо же…»

Черная пиратская повязка на глазу.

Дуэлянт…

Он вскинул голову и посмотрел на ту, что сидела напротив него – девушку лет двадцати восьми в «маленьком черном платье» и балетках. Шатенка с волосами до плеч и атласной челкой, что так любят в Париже. Личико миловидное, озорное, юное, яркие губы. Она допила то, что было в ее бокале, и позвенела кубиками льда в такт «Застольной». А потом громко захлопала Макару, подняв тоненькие, как прутики, руки над головой.

– Класс! Просто чудо! – голос ее был словно колокольчик. – Макар, ты в Англии концертами сможешь зарабатывать, если вдруг все счета заморозят, а деньги конфискуют.

– Гала, не вредничай, – усмехнулась Меланья, поправляя в ухе модную моносерьгу с крупной жемчужиной барокко. – В Лондоне мы всегда найдем чем заняться, правда, Макар?

– Да, дорогая, – ответил Макар жене, вставая из-за рояля и кланяясь. – В Лондоне мы дома.

– Да достали уже с этим Лондоном, – сварливо оборвал его Лишаев. – Достала эта твоя Англия. Ну был я там. Ну и что? И что там такого?

В этот момент на террасу вошли еще двое – невзрачная блондинка в форменном платье горничной и крепкий мужчина в толстовке (Катя с удивлением узнала в нем того лысого молодца с византийским пламенным взором, которого видела утром у магазина). Они вкатили два столика на колесах – один с напитками, бутылками и графинами, второй с кофейником, вазами с пирожными и чашками. Лысый мужчина помог горничной и сел с чашкой и тарелкой в кресло в углу.

(– Это помощник по хозяйству Кузьма Поцелуев, – шепнул Мамонтов Кате.)

Горничная осталась хлопотать, угощая всю подвыпившую компанию.

– Ну и что такого в этой твоей Англии, а? – с пьяной настойчивостью допытывался Лишаев у Макара.

– Там воздух чище. Легче дышать, Филин. Здесь уже кислород перекрывают, – ответил тот.

– А это не тебе судить. Ты сам как перекати-поле. Все там, да? И бизнес, и дом в Девоншире. Ну и что? И что ты с этого имеешь, Макар? Ну поешь ты классно, и все по-английски. И манеры у тебя как у денди. Только за песни твои и даже с деньгами твоими не пустят тебя в Букингемский дворец на прием к королеве. Сидите вы в своем Девоншире, и никому-то вы не нужны. Никто вас не любит в этой Англии. Никто не принимает. Не приглашает. В смысле англичан – тех, кто ровня, если по деньгам-то. Не уважают они вас. А все почему? Потому что у папы твоего – санкции. «Пожизненный ЭЦИХ с гвоздями»[5].

– Филин, следи за языком! – громко приказал Псалтырников.

– Ну, «ЭЦИХ без гвоздей», Савва Стальевич, – Лишаев усмехнулся. – Но это же правда святая.

– Так я Макара и прошу, возвращайся сюда, – Псалтырников пристально посмотрел на сына. – Раз все так вышло, что теперь там-то? И внучки родины не знают… Я с ними по скайпу общаюсь, а младшенькая совсем по-русски не разговаривает, только по-английски. Это со мной-то, с дедом! Переводчика, что ли, нанимать? Вы уехали, а они там совсем как англичане растут – нянька английская, дворецкий тоже.

– Дворецкий – филиппинец, Савва Стальевич, – усмехнулась Меланья свекру. – Говорить по-русски мы девочек учим. Насчет дошкольного образования – все превосходно, это система Монтессори. Я рассказывала вам.

– Да я здесь им сто учителей любых найму, – горячо воскликнул Псалтырников. – Только привезите их сюда. И что они… что вы все там забыли в этой Англии? Разве здесь – не наше все? Макар, а? Где родился, там и пригодился. А ведь там нет такого, как здесь, у нас.

– Папа, чего там нет? – Макар налил себе бренди.

– Шири… размаха… души… Видел, какое озеро здесь? Это ведь Родина наша. Ты родился на этом озере.

– Да, папа, озеро очень красиво.

– И это… я говорю, удали, духа такого нет…

– Духа? Духа чего, папа?

– А вот этого самого, – Псалтырников потряс ладонями с растопыренными пальцами. – Как мы можем, ну не могут они! Эти англичане!

– Чего не могут-то, Савва? – спросил тревожно молчавший до сих пор бывший ахтырский губернатор Тутуев, притаившийся в глубине кожаного кресла в стиле «честерфилд».

– А вот взять и послать все к чертям! – Псалтырников вскочил. – Или показать себя мужиком настоящим. Это словами не объяснишь. Господи, Иван, ну что ты молчишь, да покажи ты ему! Покажи ты ему сам, как умеешь – покажи, что это вам не Лондон!

Иван Аркадьевич Дроздов поднялся с кресла.

– Савва, а не будет все выглядеть смешно или неуместно? – спросил он.

– Нет! Мальчишка мой хоть печенкой, может, прочувствует, что значит быть здесь, дома… что мы… Что мы все есть такое! Что мы не они, не эти англичане! – пьяный Псалтырников путался в словах.

– А, как в старые времена, – засмеялся Макар. – Good old days! Иван Аркадьевич, помнишь, как ты меня ножи метать учил? Ладно, покажите мне свои локальные фокусы.

Псалтырников кивнул Тутуеву, и бывший губернатор вывинтился из кресла, суетливо побежал куда-то и через пару минут появился с кожаным футляром в руках.

Кате, следившей за этой сценой на видео, померещилось, что там дуэльные пистолеты! Но в футляре, когда его открыли, оказались охотничьи ножи (видно, из того самого арсенала, что впоследствии изъяла полиция).

– Папа, что там у тебя за мазня? – Макар указал на картину, висевшую на дубовой панели в золотой помпезной раме. – Никас, который Сафронов? В Лондоне он никому на фиг не нужен. Приколите его! Ножичками, прямо по мазкам. Или жалко мазню, деньги уплачены?

– Для тебя ничего не жалко, – Псалтырников совсем разошелся. – Иван, слышал? Жертвуем картиной.

Дроздов, хромая, подошел к ящику с охотничьими финками. Теперь все взоры были устремлены на него. И Макару это явно не пришлось по вкусу.

– Как в старые добрые времена, Иван Аркадьевич? И плевать, что телега жизни проехалась не одним, а всеми четырьмя колесами?

Иван Аркадьевич Дроздов по прозвищу Циклоп кивнул.

– Как в старые добрые, Макар. А ты в Лондоне повзрослел. И похорошел. И стал такой добрый, – он взял одну финку, отошел на большое расстояние от картины.

Макар достал свой мобильный телефон, пролистал плей-лист, выбрал что-то и включил. Марш – гулкая медь фанфар, затем почти вальсовые ноты и снова мощный пряный страстный басовый хор духовых.

– Персональный саундтрек для тебя выбрал – Дроздовский марш, белая гвардия. Если сходить с ума по-русски, так с музыкой.

– Да, Макар. Спасибо, – поблагодарил его Дроздов.

Дроздовский марш…

– Э, так не пойдет! – взвился вдруг Псалтырников. – Ты же трезвый. А кто на трезвую голову такое? Скажут, не русские мы. Сначала надо выпить, а потом уж и на подвиги ратные.

– Только не заставляйте его пить, пожалуйста! – послышался встревоженный женский голос.

Катя узнала голос Ларисы Сусловой – ее не было видно на видео, потому что именно она держала камеру.

– Царица Савская снова всем недовольна, – Псалтырников подбоченился. – Ну что тебе еще?

– Не заставляйте его пить! После таких операций!

– Да он здоровый как медведь опять.

– Лара, все хорошо, – успокоил Суслову Дроздов. – Мне все уже можно.

Хромая и приволакивая ногу, он подошел к столику с бутылками. Взял массивный хрустальный графин с водкой и поставил его на каминную полку. А затем…

Резкий рубящий жест – наискось и сверху вниз. Не потребовалось ни стойки каратиста, ни примерки, ни разминки – быстрый короткий мощный удар ребром ладони и…

Хрустальное горлышко графина отлетело, ударилось об стену. Дроздов отрубил его голой рукой.

Все сначала выдохнули, потом заорали, засвистели от восторга.

– Ну, видел? Могут они так, эти англичане? – громко вопрошал Псалтырников сына.

Дроздов взял обезглавленный графин и налил себе водки – полный фужер для шампанского. Выпил. Налил второй – графин опустел. Он выпил все до капли.

– Вода. Или суррогат.

Он произнес это непередаваемым тоном.

Все захохотали.

На нем такое количество выпитого никак не отразилось. (Кате так показалось. С замиранием сердца она ждала, что будет дальше.)

– Жертвуем картиной, значит? – спросил Дроздов, чуть охрипнув.

– Нет, – со своего места поднялась та девушка в «маленьком черном платье», заскользила, как фея, к дубовой панели и начала снимать картину с гвоздя.

– Не так, – она сняла картину и бросила ее на пол. – А вот так.

Перешагнув через картину, она подошла к панели, вытянула свою тонкую белую руку и приложила ладонь к дубовой поверхности, растопырив пальчики.

– Гала, не надо, – Дроздов покачал головой.

– А я хочу так. Покажем ему класс, а?

Дроздов молчал, глядя на нее. Черная повязка на выбитом глазу, черты лица ничего не выражают…

– Я с тобой ничего не боюсь, – Гала улыбнулась ему. – Ты не промахнешься.

Она стояла, прижав ладонь к дубовой панели. Улыбалась бесстрашно и дерзко.

Дроздов отошел еще дальше. Финка была в его руке, и Катя снова не уловила это движение – как он бросил нож.

Нож с силой вонзился в дубовую панель в зазор между большим и указательным пальцами Галы. Она не дрогнула.

Второй нож, пущенный с такой же силой, поразил зазор между мизинцем и безымянным пальцем. Третий нож, брошенный им, глубоко вошел в дерево между указательным и средним пальцами. Маленькая ручка Галы выглядела словно пришпиленной к дереву, однако ни раны, ни царапины. Дроздов ее не задел.

Остался самый узкий зазор между безымянным и средним пальцами. (Катя подумала – невероятно попасть ножом при метании с такого расстояния в такую узкую щелку!)

Дроздов примерился. Его лицо было сосредоточенным и спокойным.

Бросок!

Нож вонзился точно в цель!

Все заорали как сумасшедшие.

– Да! Это вам не Лондон! – громче всех кричал нервный бывший ахтырский губернатор Тутуев. – Циклоп, радость моя, ну ты даешь!

Гала отняла руку от панели. Ножи так и остались в дереве. Дроздов подошел к ней. Взял ее за руку, осмотрел. Ее тоненькая фигурка выглядела такой хрупкой, воздушной на фоне его мощного торса и широких плеч. Он был в белой рубашке, без пиджака и галстука.

– Не Лондон, не Лондон, – вторил Тутуеву Псалтырников. – Вот, сынок, как мы… а они… ну что там они тебе могут дать, показать?

– У них уже цирки не в моде, папа, – Макар смотрел на Дроздова. – Но, конечно, все это было здорово. Иван Аркадьевич, я впечатлен.

– Рад, что мы тебя позабавили, – ответил Дроздов.

Он сделал шаг, но, видно, выпитая в таком количестве водка и травмы все же дали себя знать. Его сильно повело в сторону.

– Помочь, Иван Аркадьевич? – спросил Макар. – Сам до кресла дойдешь?

– Обойдусь без тебя.

Дроздов выпрямился.

А затем…

Он со всей силы ударил кулаком по кирпичной стене. Стена оказалась в три кирпича толщиной – но его кулак пробил ее насквозь.

Обломки кирпичей посыпались на пол.

Лариса Суслова (невидимка с камерой) испуганно вскрикнула.

Савва Стальевич Псалтырников захохотал:

– Каменщика и маляра звать придется! Иван, зачем же стены крушить?

Дроздов, хромая и приволакивая ногу, направился к дверям. Он покидал арену домашнего Колизея.

Гала догнала его и бережно взяла за руку. Он остановился, а она молча осматривала его широкую кисть – не поранился ли. Как оглядывал он ее хрупкие пальцы всего пять минут назад.

1
...