Глава 5
Иван Григорьевич

Было три вещи на свете, которые любил Иван Григорьевич: дело всей своей жизни, свою машину и девушку Сашу Маслову.

Из своих пятидесяти двух лет делу он отдал ровно тридцать. Машину приобрел ту, которую хотел, о которой мечтал – новый спортивный «Мерседес». Сашу Маслову взял на полное содержание. Однако…

Однако с некоторых пор порядок приоритетов был нарушен. Дело всей жизни и спортивный «Мерседес» все больше отходили на задний план. А все помыслы и желания Ивана Григорьевича подчинила себе Саша. Если бы год назад кто-то, пусть даже в порядке шутки, сказал бы Ивану Григорьевичу, что он – солидный, обеспеченный, полностью состоявшийся человек, хозяин своей судьбы и настоящий мужчина – будет вести себя ВОТ ТАК и чувствовать ВОТ ЭТО, он бы первый посмеялся над этой шуткой и не поверил бы. Он и сейчас порой не верил, что ВСЕ ЭТО происходит с ним.

Сашу Маслову он встретил совершенно случайно у ресторана. Стояла ранняя весна. К ресторану одна за одной подъезжали машины, из которых выходили вальяжные посетители. Приехала Аврора. Она часто приезжала в этот ресторан, и к ней все успели уже привыкнуть. Но в тот раз вместе с ней появился незнакомый Ивану Григорьевичу парень. Впоследствии он узнал, что его зовут Максимом Студневым. Парень был высоким и видным. Судя по той фамильярности, с которой с ним обращалась Аврора, она уже успела с ним переспать. Они вышли из спортивного темно-зеленого «Опеля» и совершенно открыто, обнявшись, ни от кого не скрываясь, направились к дверям ресторана.

И вот тогда-то Иван Григорьевич впервые увидел Сашу Маслову. Она стояла поодаль, за огромным, похожим на черную, забрызганную весенней грязью гробницу, джипом. Она явно пряталась: следила за Студневым, но сама старалась не попадаться ему на глаза. Она была без шапки, рыжие ее волосы трепал ветер, короткая дубленка была распахнута, а на набережной у ресторана кружила и мела колючая мартовская метель, сильные порывы ветра налетали с Москвы-реки, стряхивая с деревьев налипший снег.

Девушка смотрела, как Студнев с высоты своего внушительного роста наклоняется к маленькой вертлявой Авроре, как смеется, что-то шепча ей на ухо, небрежно и дружелюбно кивает швейцару, открывающему дверь. Девушка смотрела на этого, тогда еще совершенно незнакомого Ивану Григорьевичу, парня так, что удивленного и смущенного Ивана Григорьевича невольно бросило в жар. В свои пятьдесят два года он даже и представить себе не мог, что на мужчину в общественном месте белым днем прилюдно ВОТ ТАК может смотреть юное, сказочно прекрасное создание. Что было в этом, так взволновавшем и встревожившем Ивана Григорьевича женском взгляде? Страсть, обида, ненависть, обожание, преданность, желание. Может быть, конечно, все это лишь пригрезилось Ивану Григорьевичу, но получилось все словно нарочно, не случайно. Будто что-то кольнуло вдруг в сердце.

Иван Григорьевич вышел из своей машины – он только что подъехал к ресторану, – подошел к девушке, сказал:

– Не надо плакать на таком ветру. Пожалуйста, успокойтесь. Хотите, я отвезу вас домой? Где вы живете?

Саша Маслова покорно села к нему в машину. Он отлично понимал, почему она так поступила. Ей в тот момент, наверное, было уже все равно, что с ней произойдет. Но ему было не все равно. Иван Григорьевич знал, что его ждут в ресторане, что там все уже готово и он должен быть на своем месте, но…

Его «Мерседес» развернулся на обледенелой набережной. Это видел не только ошеломленный швейцар. Это видели все.

Конечно, это было сентиментально и глупо. Несколько отдавало дешевым мылом бесконечных телесериалов. Он твердил это себе тысячи раз. Но это уже ничего не меняло.

В тот, самый первый раз он к Саше не поднялся, хотя, наверное, мог. По дороге они разговаривали. Он задавал ей вопросы, она равнодушно отвечала: ей девятнадцать, мама с сестрой живут в Твери, она учится в Москве, иногда подрабатывает, на стипендию не прожить. Они с подругой снимают комнату в коммуналке. Дом, где находилась эта коммуналка, оказался старым и грязным: бывшее общежитие строителей на Крестьянской заставе. Из этого дома он потом и увез Сашу – нет, не к себе. Снял хорошую двухкомнатную квартиру в Медведкове. Нарочно подальше от всего и всех, от всей ее прежней жизни, а главное – от него, Максима Студнева.

Но это сближение произошло не сразу. Смешно сказать, но он, Иван Григорьевич, почти две недели ходил сам не свой, не решался увидеть ЕЕ. Телефона у Саши в ее коммуналке не было, мобильный – она так сказала – отключили за неуплату. Сама она Ивану Григорьевичу – а он дал ей номер мобильного при прощании – не звонила. И вот он – солидный, состоявшийся и уже совсем немолодой человек – как мальчишка вынужден был… вынужден был бросить все дела, поменять планы и каждый вечер приезжать на машине в этот старый вонючий двор и караулить… А что еще оставалось? Только ждать, терпеливо и безропотно. Как студенту.

Порой от этого ожидания у него екало сердце и страшно тянуло выпить коньяку или на худой конец нитроглицерина, чтобы этот бешено колотящийся, ноющий ком в груди утих, рассосался, пропал.

У Ивана Григорьевича в его пятьдесят два года было совсем мало опыта в таких делах. Поначалу ему было непонятно, что же с ним происходит. Да, он хотел ее – так ему сначала казалось, – очень сильно хотел эту незнакомую, молодую, красивую, очень красивую девочку. Это было как болезнь, как наваждение, но он убеждал себя, что такое бывает, случается, ведь он, в конце концов, мужчина достаточно еще крепкий, сильный, которому нужна обычная физическая и эмоциональная разрядка.

Он не спал ночь только из-за того, что никак не мог решить, куда в первый раз ему пригласить Сашу – в Большой театр (!) или же в ресторан? Нет, не в свой, конечно (там сплетен потом не оберешься), в другой – японский, например. Они же, молодые, сейчас прямо помешаны на суши.

Он так и не решил ту проблему и не придумал ничего лучше, как пригласить Сашу на мюзикл «Нотр-Дам». Ей очень понравилось. Она была в восторге. А он весь вечер сидел как на углях. Он страстно хотел ее.

После мюзикла все стало как-то проще, слава богу. Не надо уже было караулить девушку у подъезда, можно было звонить ей – он подарил Саше новый мобильник в тот же вечер. Можно было пригласить ее в японский ресторан, потом на ипподром, на бега – как раз весна уже была в разгаре, цветущий май. Затем Иван Григорьевич пригласил Сашу в известный ночной клуб со стриптиз-шоу. Саше и это зрелище понравилось, она снова была в восторге. Он не повез ее домой в ту ночь, они остались в номере наверху. Саша восприняла все случившееся совершенно спокойно, словно она уже давно была к этому готова.

– Сниму тебе квартиру, будем там встречаться. Так удобнее, правда? – спросил он ее утром в постели, чувствуя, что как порядочный человек должен сказать ей после всего нечто ободряющее и приятное. И вообще, кому помешала в жизни молодая, свежая, красивая, покорная любовница?

– Так удобнее, правда, – эхом ответила Саша.

Они расстались утром, а вечером Иван Григорьевич с ужасом и смятением понял, что произошло нечто невероятное. Он больше не хотел этой девушки. Он просто не мог без нее существовать.

И началось. Он снял ей квартиру, он одел ее с ног до головы, он оплатил ее учебу на следующий год. Он мчался к ней как на крыльях каждый вечер. Сгорая от радости, нетерпения и счастья. И ночь напролет не отпускал ее, чувствуя себя одновременно молодым и старым, крепким и обессиленным, полным до краев и опустошенным до дна.

Каждое утро, бреясь перед зеркалом в ванной, он ревниво и придирчиво изучал собственное отражение, с тоской твердил себе, что по сравнению с ее цветущей благоуханной юностью он – старая, замшелая скрипучая колода, что пока не поздно, надо прекратить все это, потому что никто еще не был счастлив при разнице в три десятка лет.

Но каждую ночь, страстно сжимая Сашу в объятиях, он мысленно клялся себе любить ее на этот раз так, чтобы она кричала от блаженства, чтобы забыла с ним всех своих прежних мальчишек, сколько бы там их ни было – двое или легион. А самое главное, чтобы не вспоминала, не хотела вспоминать его – того, за кем так неумело и страстно шпионила на набережной у ресторана.

К Студневу Иван Григорьевич ревновал Сашу особенно болезненно и нетерпимо. Однако, несмотря на ревность, способности трезво оценивать ситуацию он не утратил. А ситуация была такова: Саша Маслова спала с ним и не любила его. Жила с ним, потому что у него были деньги, а она была всего лишь только женщина. Принимала от него подарки, потому что в свои пятьдесят два года он умел ухаживать и дарить. Терпела его объятия и поцелуи, порой даже очень страстно, потому что плоть есть плоть. Пользовалась им, великодушно позволяя любить себя.

Иногда он смотрел на нее и думал: да полно, что за чушь? Кто она на самом деле? Что он там себе с ней напридумывал – позволяет любить себя, пользуется им… Откуда у нее такой опыт, такие мысли, ей же всего девятнадцать, она ребенок! И умом особым она не блещет. Нет, он сам про нее себе черт-те что навоображал и бесится, и терзается. А Саша, она… Она ни о чем таком и не помышляет в силу своего возраста. Она просто живет так, как все ее сверстники, как птицы небесные – не сеют, не жнут…

Но потом он ловил ее взгляды, которые она будто бы невзначай бросала на своих ровесников – наглых, горластых и развязных юнцов и на парней постарше – мускулистых, самоуверенных, сильных, до одури занимающихся спортом и разными там чокнутыми единоборствами, и понимал, что его время безвозвратно ушло. Уплыло! И от этих мыслей Иван Григорьевич сильно страдал и чувствовал, что Саша от него все равно уйдет – не сейчас, так через год, через два, через пять.

Надо было сделать нечто такое, значимое, чтобы привязать ее к себе навсегда. В качестве содержанки и любовницы Саша его более не устраивала. Иван Григорьевич, терзаемый сомнениями, страхом, ревностью и любовью, решил жениться.

В прошлом он уже был однажды женат. Они прожили с женой девять скучных однообразных зим. Потом жена ушла от него к другому. Иван Григорьевич не любил все это вспоминать, помнил лишь то, что было это в начале перестройки.

А в июле он снова увидел Сашу с Максимом Студневым. Он не следил за ней. Тогда он еще до этого не опускался. Он засек их чисто случайно у того самого ателье, где Саша, по ее рассказам, прежде подрабатывала и где Студнев порой покупал для себя какое-то модное тряпье, на консервативный взгляд Ивана Григорьевича, отдававшее явной «голубизной».

Они разговаривали как старые приятели. Студнев улыбался, оценивающе разглядывая Сашу. Саша была серьезна и задумчива. Больше, как ни старался, Иван Григорьевич не мог застигнуть их вместе. Но это вовсе не означало, что между ними ничего не было, напротив! Иван Григорьевич руку давал на отсечение, что они тайно встречаются, что они снова спят вместе, потешаясь над ним, старым влюбленным дураком. Он сходил с ума. Вместе с тем решимость жениться на Саше росла и крепла. В мечтах Иван Григорьевич уже представлял себя и ее в свадебном путешествии в Венеции, затем Сашу в роддоме – она родит ему детей, ведь не стар же он еще для детей в свои пятьдесят два года?!

Студневу не было места в этих мечтах. Он сильно мешал Ивану Григорьевичу. Мешал одним тем, что ему было тридцать, что он жил в этом городе, встречался с Сашей, мешал тем, что он знал Ивана Григорьевича и при желании мог рассказать о нем Саше то, что Иван Григорьевич до поры до времени от нее тщательно скрывал. Студнев мешал еще и тем, что Саша его по-прежнему любила. Или, по крайней мере, никак не могла забыть.

В четверг Иван Григорьевич отправился делать Саше Масловой официальное предложение. В кармане пиджака он вез бриллиантовое кольцо: свой подарок, залог союза. Он не застал Сашу дома. Она куда-то ушла. Он сразу понял куда – сердце словно почуяло беду, – помчался на машине к тому проклятому ателье. И увидел их вместе – ее и Студнева. Была там, правда, и еще какая-то девица, но кто, скажите, из любовников для отвода глаз не использует друзей и подруг?

В глазах бедного Ивана Григорьевича потемнело. Дело всей жизни было окончательно забыто, брошено коту под хвост, «Мерседес», долгожданную игрушку свою, Иван Григорьевич не жалел – в горячке преследования лихорадочно крутил руль, не обращая внимания на сигналы светофоров, втискивался, подрезал, поцарапал крыло, деформировал бампер… Он следил за ними: куда направятся, что будут делать?

Троица угнездилась в дешевом мексиканском баре на Арбате. Студнев заказал всем по коктейлю, потом текилу. Затем, как и предполагал Иван Григорьевич, подружка тактично отчалила, они остались вдвоем. Потом Студнев повез Сашу на своей машине. Иван Григорьевич ехал за ними до самого дома. Дважды по дороге ему становилось так плохо, что он едва не попал в аварию. А еще дважды ему хотелось на полной скорости догнать ненавистный юркий «Опель», врезаться в него, смять в лепешку, в блин, уничтожив и его, и ее, и себя.

ДТП он не совершил и убивать их у подъезда не стал. Что зря выставлять себя на посмешище? Но в квартиру Студневу подняться все же не позволил. Если бы допустил до этого, чувствовал бы, что их дом с Сашей, их будущее – осквернено.

Что там Саша говорила ему, что лепетала в свое оправдание, он не слушал, пропускал мимо ушей, мимо сердца. Бриллиантовое кольцо, свой подарок, оставил на столике в прихожей. Мобильный отключил.

Он чувствовал: так и подобает вести себя с НЕЙ взрослому, солидному, знающему себе цену мужчине, оскорбленному в самом святом и сокровенном.

Однако, и это гвоздем сверлило воспаленный отчаянием и ревностью мозг Ивана Григорьевича, настоящему мужчине в подобной ситуации следовало бы идти до конца – до полного конца, без колебаний и компромиссов.