День первый

1. Я оказываюсь бог знает где и снова убеждаюсь, что спокойная жизнь не для меня

Какого лешего?

Этот риторический вопрос окружающие слышат от меня частенько: как у всех нормальных людей, у меня тоже бывают неприятности и мерзкое настроение. Должна же я как-то избавляться от переполняющих меня чувств? Слов, заменяемых при письме точками, а в телевизоре писком, я не люблю, вот и говорю «какого лешего?» для, так сказать, разрядки. Иногда шепотом, а иногда довольно громко – зависит от обстоятельств. На этот раз «какого лешего?» прозвучало достаточно громко. Я даже прибавила «японский городовой», что делаю уж совсем в исключительных случаях. Неизвестно, что бы вы сказали, обнаружив себя вдруг в совершенно незнакомом месте. Причем вот только что, ну вот сейчас, вы с усердием наводили чистоту в своем доме – с тряпкой в одной руке и средством для мытья окон в другой. Что называется, в здравом уме и твердой памяти. Ни капли горячительного, ну, то есть – ни в одном глазу. Галлюцинаций и припадков у меня не бывает. Пока, во всяком случае, не было… В обморок я за свою долгую жизнь пару раз падала, но отношусь к потере сознания философски, то есть, придя в себя, не задаю дурацкий вопрос «Где я?». Где-где… Где рухнула, там и очнулась… На полу, в окружении хорошо знакомых вещей.

Но сейчас вокруг меня нет хорошо знакомых вещей! И стены не мои! И на больницу не похоже, если вы вдруг начнете рассказывать мне про летаргический сон или кому, в кои я впала. Даже если предположить, что, да, с мокрой тряпкой в руке я впала в кому, что явился некто и отволок меня, бесчувственную, в медицинское учреждение, что я провалялась там невесть сколько и наконец пришла в себя, – то почему СТОЯ? Вы когда-нибудь слышали о стоячих и ходячих коматозниках? Еще вариант – похищение. А как меня можно похитить из запертой квартиры, чтобы я не заметила, например, как ломают дверь или лезут в окно? Меня что, обрабатывали какими-то тайными лучами, чтобы лишить подвижности и чувств? Никакой секретной информацией я, простой литредактор, не владею, и никто не будет испытывать на мне такие дорогостоящие шпионские методы – проще меня схватить на улице и засунуть в машину, если в чью-то голову придет идиотская мысль меня украсть. За меня даже выкуп не у кого требовать – муж благополучно перешел в категорию бывших, счастливо живет без меня уже много лет и не станет вникать в мои проблемы, сын в очередной раз продлил контракт на работу в заокеанской компьютерной фирме и попробуй его найди, любовников заводить хлопотно, и поэтому мужика, согласного расстаться ради меня с энной суммой, просто не существует, а в организациях, где я зарабатываю на жизнь, мое исчезновение рассмотрят как открывшуюся вакансию, а не как сигнал SOS. Нет, тут что-то другое…

Я вздрагиваю: а вдруг меня настигла внезапная смерть, и теперь я в виде бестелесной субстанции обретаюсь где-нибудь в потустороннем мире? По спине противно забегали мурашки. Самые пронырливые из них копошились и на других частях тела. И это отчасти успокаивало: раз есть мурашки, значит, есть место, где они бегают. Чтобы окончательно убедиться в наличии повинующегося мне организма, машу руками и тут же въезжаю куда-то локтем – в стену… Какого лешего? Больно же! Нет, я еще не бестелесная субстанция: разве душам ведомы телесные ощущения? Потирая локоть, решаю заняться изучением своей дислокации. От страха по мне начали носиться прямо-таки стада мурашек. Но не стоять же тупо у стены! Чувствуя себя примерно так же, как неандерталец, который набрел на неизведанную пещеру, я начала бдительно осматривать окрестности.

Итак, я в комнате – просторной и высокой. Напротив два узких окна. Шторы на одном чуть раздвинуты, и в комнату пробивается едва различимый свет. Память услужливо прокручивает в голове детективные сюжеты, где герои спасаются, если не выдают своего присутствия. Поэтому, чтобы не шуметь, даже не поворачиваюсь и только скашиваю глаза вправо, а потом влево. Удалось разглядеть мебель: кресла, комод. Зверски заболела голова: было бы удивительно, если бы она не заболела – так вращать глазами! Стоп! Может, я сплю? Ну, сморил меня сон прямо посреди генеральной уборки… А теперь вижу сон. Локтем треснулась? Так во сне! И голова заболела тоже во сне… Слабо веря в то, что я сплю, все-таки зажала нос пальцами – есть такой варварский способ будить людей. Не помогло. В смысле – не проснулась я. А не проснулась потому, что и не спала. Зато, проводя тест на бодрствование, обратила внимание на широкие белые рукава, мелькающие перед глазами: когда я была еще дома, моя одежда состояла из старых джинсов и когда-то зеленой футболки. Какие белые рукава, если человек затеял уборку? Какого лешего?

И я начала себя пристально осматривать… И знаете, это была не я! То есть, я думала, как я, Нина Сергеевна Веснова, мать взрослого сына, почти пенсионерка, почти блондинка, с интересной полнотой и ныне незамужняя. Я была я, если закрыть глаза. Но если открыть… Видела я вовсе не свои руки-ноги, а какие-то крошечные, почти птичьи, лапки. Этими тонюсенькими пальчиками я принялась себя ощупывать. Очередной кошмар! Вместо своих весьма впечатляющих форм я получила чью-то тщедушную тушку. Ха! Меня переселили в тощего тинейджера! Хорошо еще, что пол остался женским. Конечно, я вовсе не была уверена, что это хорошо. Возможно, мне сейчас лучше было бы оказаться в мужском теле, но, во-первых, я еще не поняла, что вообще происходит, а, во-вторых, мужчиной я никогда не была, так что сравнивать не с чем. Опытным путем я установила, что доставшееся мне тельце (или я ему досталась – поди разбери!) меня слушалось, как родное!

Сделав такое открытие, я превратилась в девушку с веслом – их когда-то много стояло в парках. Эта метаморфоза всегда случается со мной в остро-опасных ситуациях. Вместо того чтобы бежать, орать или вообще как-то действовать, я становлюсь подобием парковой скульптуры. Весла, конечно, у меня нет, но немая окаменелость – точь-в-точь, как у гипсовой девицы. Вот и на этот раз чужое тело сработало, как мое собственное, – полнейший ступор. Хотя иногда, надо признать, быть девушкой с веслом полезно: народ думает, что имеет дело с необычайно волевой особой.

Когда-то в незабвенные перестроечные времена довелось мне стоять в очереди за картошкой. Магазином служила так называемая «сетка» – сварная конструкция из металлических прутьев и тавровых балок. Шиферная крыша была уложена на дощатый настил. Продавец с овощами находился внутри, а очередь – снаружи. Обмен товаров на денежные знаки происходил через небольшое окошко. Когда до продавца оставалось три или четыре человека, пришлось взяться за рельс, служивший прилавком, чтобы не потерять очередь. Тут-то на меня, прямо на руку, из-под шиферной крыши и прыгнула крыса. Зверек тщательно выбрал объект приземления – меня. Крыса каким-то образом знала, что я не буду дергаться, догонять ее и хватать, а просто-напросто окаменею – идеальный аэродром. Оттолкнувшись от меня, крыса оказалась на тротуаре и исчезла под «сеткой». Вокруг стоял гвалт, тетки визжали: «Крыса! Крыса! Укусила, укусила!» – а я, девушка с веслом, потребовала свои пять килограммов корнеплодов, хотя очередь была не моя, и реабилитировала крысу, заявив, что она никого не кусала. И даже сейчас, много лет спустя и в чужом теле, я чувствую, как от моей кожи легко отталкиваются крысиные лапки, слегка уколов коготками…

Моей кожи? Будем считать – моей. Потрогала лицо – нос, рот и прочее находится там, где ему и положено быть. В глаза лезли волосы – длинные и в темноте непонятно какого цвета. Руки послушно двигались, и если не считать локтя, которым я въехала в стену, у меня ничего не болело. Оставив более тесное знакомство с новой внешностью на потом, я занялась исследованием одежды – на мне была целая куча тряпок. Самое замечательное – панталоны. Ниже колен, с кружевами и оборками, но без шва, соединяющего штанины. Держатся на ленте, несколько раз обернутой вокруг талии. Потом сорочка на тонких лямках, тесная и короткая. Затем нечто до пят, с длинными рукавами, в рюшах и воланах. И наконец – разлетающийся пеньюар необъятной ширины, снова кружева, кружева, ленты, рюшечки… Все белое и на ощупь, похоже, батистовое. Комплект ночной одежды?

Тонкие пальцы перебирают складки ткани, поглаживают шею, забираются в волосы, посылая в мозг сигналы о тактильных ощущениях – гладкости, мягкости, шелковистости, тепле. Мозг, естественно, не мой, чужой. Но мысли-то мои! И эти мысли сделали «не мои» ноги ватными и заставили «не мою» попу прилипнуть к полу. Ну вот, любительница загадочного, сказала я себе, ты получила шанс узнать все о переселении душ… Так сказать, на собственной шкуре… Вернее, на чужой. А моя шкура, пардон, тело? Лежит где-то бездыханное? Или кто-то в нем разгуливает? Самое время завыть от страха, но я – девушка с веслом! Какого лешего? Поэтому молча сижу на полу, рассматриваю туфли с загнутыми носами, как у Хоттабыча. А может, я сошла с ума, и мое больное сознание неузнаваемо изменило отражение действительности? Я просто рехнулась и вломилась в чей-то дом… Тогда надо найти людей, чтобы меня изловили и определили в соответствующее заведение – кто знает, куда мне захочется залезть в следующий раз?

По-прежнему тихо, а серый свет из окна дополз уже и до меня. На полу сидеть холодно, к тому же снизу плохо видно комнату. Быстро встать помешали мои белые одежды. Проведя некоторое время на четвереньках, я приняла вертикальное положение. Подобрав подол повыше, даже сделала шагов пять вдоль стены – и налетела на комод. Не то чтобы я его не видела… Но в этом размытом свете мне показалось, что он гораздо дальше. Мое столкновение с комодом не прошло бесследно для предметов, которые на нем находились. Что-то еще перекатывалось по крышке, что-то с глухим стуком уже упало на пол. Беспорядочно шлепая ладонями по комоду, я спасла пару каких-то флаконов. Чтобы собрать то, что упало, пришлось снова ползать на четвереньках, и одежда мне дьявольски мешала. На комод вернулись: слегка оплавленная свеча в металлическом, в виде виноградного листа, подсвечнике, веер и надкусанное яблоко. Я двинулась дальше. За комодом – кресло. За креслом – ширма. За ширмой… Ого, ничего себе кроватка! На возвышении, под балдахином! Меня понесло к кровати. И никакой внутренний голос не сказал: «Какого лешего? Не лезь!». Хотя, как показали дальнейшие события, даже если бы я не приближалась к кровати, это ничего бы не изменило.

…Я ступила на подиум. Еще ступенька, еще – и вот я стою возле резного столба, подпирающего балдахин, и разглядываю огромное стеганое одеяло, край которого съехал на ковер. Я даже протягиваю руку, чтобы потрогать, из чего сделан балдахин… И вдруг среди подушек замечаю рожу. Рожа явно принадлежит мужику, украшена усами и пялится на меня в жутком оскале. От испуга, по своему обыкновению, снова превращаюсь в девушку с веслом. Правда, в этих белых одеждах и с поднятой рукой я, наверное, больше похожа на статую Свободы. Скоро я понимаю, что ничего не происходит: по-прежнему тишина, мужик без движения лежит в роскошной постели. Что-то уж очень долго он не только не делает попыток вступить со мной в контакт, но даже не меняет выражения лица. По-моему, он вообще не моргает. Наклоняюсь… Труп! Вне всяких сомнений – труп, до подбородка укрытый одеялом!

Мертвых я не боюсь. Дочери полковника милиции не пристало бояться покойников – живые бывают куда опаснее. Единственное дитя своего папы – начальника следственного отдела, эту истину я усвоила рано. К пятнадцати годам я прочитала все книги, какие были в нашем доме, полку за полкой, в том числе и старые отцовские учебники по криминалистке и судебной медицине. Криминалистом или следаком я не стала – перевесила любовь к литературе, чему отец был весьма рад, считая, что работа в «ментуре» не для женщин. Возможно, если бы он дожил до наших дней, то думал бы иначе: сейчас женщин в правоохранительных органах полно. А я так и осталась с нереализованными криминалистическими амбициями. А на что было тратить свои следственные таланты? Отыскивать спрятанный сыном дневник или вычислять, приходила ли в мое отсутствие свекровь, – на это много ума не надо. Угадывать же убийц в детективах – занятие пустое: поймешь где-нибудь на пятой странице, кто убийца, так дальше и читать неинтересно.