В девять вечера около приёмного отделения припарковался милицейский «бобик». Два плотных дяденьки в серых форменных бушлатах выволокли из зарешёченной части машины еле стоящую на ногах тощенькую бабёнку и под руки затащили её в родильный дом.
– Принимайте обдолбанную девку, это по вашей части! – сказали плотные дяденьки стройненькой молоденькой акушерке, открывшей им двери, воткнули синюю вонючую бабёнку в стул, и быстренько испарились. Только колёса «бобика» по снегу скрипнули.
– Пшла на хуй! – изрекла «фея».
– Что вы себе…
– Пшла на хуй, я сказала! – повторило диво дивное, и голова её склонилась на плечо.
– Зинаида Тимофеевна! – крикнула растерявшаяся акушерка. И тут же схватилась за телефон.
– Татьяна Георгиевна, тут явно к вам… Милиция привезла и уехала. А санитарка ушла в главный корпус за бельём. А я её боюсь!
– Кого ты боишься? – уточнила трубка.
– Да тут женщину привезли…
– Пшла на хуй! – снова ожила «женщина».
– Приходите быстрее! – взвизгнула акушерка и бросила трубку. Хотя она и остерегалась Мальцевой, но этой, на стуле, она боялась гораздо больше. Особенно, когда рядом нет Зинаиды Тимофеевны. У той такие ручищи, что любой культурист позавидует. И разговор короткий и чёткий.
Но долг есть долг. Акушерка достала из ящика стола чистый бланк истории родов. И ручку. И, набравшись смелости, спросила:
– Как вас зовут? У вас паспорт есть?
– Бляа-а-а-а-адь! – заорала бабёнка в ответ на такие, казалось бы, невинные вопросы.
– Да что же такое! – бедная испуганная юная акушерка подскочила со стула и прижалась к стене.
– Бляа-а-а-адь! – истошно заголосила бабёнка, неистово забилась в корчах, сверзилась со стула и скрутилась колесом. – Бляа-а-а-адь, еба-а-а-ать как бо-о-о-о-ольно!
Тут, слава богу, в приёмный покой пришла Мальцева. Да не одна, а со своим интерном. Крепкий мужик тут явно не помешает. Акушерка мысленно перекрестилась и отлипла от стеночки.
– Вот, Татьяна Георгиевна, – сказала она Мальцевой, немедленно бросившейся к валяющейся на кафельном полу бабе, – милиция привезла, ничего толком не сказала и уехала.
– Чему вас учат?! Надо было уточнить, какое отделение, где нашли!
– Они сказали только: «Принимайте обдолбанную девку, это по вашей части!» – и уехали. Как я буду милицию задерживать?
– Ну ты дубина! – рявкнула Мальцева на акушерку, уже нащупав пульс на сонной артерии и теперь пристально осматривая руки бабёнки. – Надо было выскочить и номера машины запомнить. Вызывай для начала анестезиолога. Менты правы. Баба совершенно обдолбанная. Свежеобдолбанная. И она рожает. Кто сегодня в обсервации дежурит, Линьков? Его тоже вызывайте!
– Татьяна Георгиевна, Линьков уехал. Сказал на пару часов. Сына из школы забрать. Всё равно, – сказал, – Мальцева здесь! – чуть не плача, выговорила акушерка.
– Не родильный дом, а бордель какой-то! Завтра же докладную начмеду и на хер этого пенсионера, пусть своим малолетним отпрыском занимается…
– Бля-а-а-адская же ж бляа-а-адь, сука, бо-о-о-льно! – перебила возмущённую Татьяну Георгиевну дама «с паркета». У неё, по-видимому, снова началась схватка.
– Александр Вячеславович, что стоите остолопом?! Помогите мне это поднять и уложить на кушетку!
Акушерка тоже бросилась на помощь. Впрочем, это было совершенно лишним. Интерн легко поднял «обдолбанную девку».
– Да она весит всего килограммов сорок, – констатировал он. – Не трогайте её, Татьяна Георгиевна, она сильно воняет.
– Привыкайте, мой дорогой, в акушерстве, бывает, ещё не так, как вы выразились, воняет. Почему у неё под дозой схватки болезненные? И где, чёрт возьми, Аркадий Петрович?!
– Я тут, мой ангел! – из «приземлившегося» лифта вышел Святогорский вместе с Зинаидой Тимофеевной. – Поскольку ургентный звонок не трубил, я позволил себе по дороге сюда подобрать нашу славную санитарку в подвале. А то сколько она там будет мёрзнуть, бедолажечка, с гружёной каталкой, если тётка Зинаида у нас нынче и за лифтёра в связи с урезанным бюджетом? Ну что у нас тут? Ломка?
– Да нет, не ломка. Тьфу ты! Не абстиненция! Похоже, свежепринявшая. Менты привезли и бросили, а акушерка юная, голова чугунная, ментов не задержала, зараза!
– А что, менты оказывали сопротивление при задержании? Ах как нехорошо, голубушка, что вы не обучены приёмам задержания ментов, оказывающих сопротивление! – укоризненно проговорил он в сторону акушерки приёмного, щупая тем временем пульс и на крупных сосудах, и на периферических. – Так, измеряй давление! Это-то ты умеешь?
Акушерка бросилась трясущимися руками наматывать манжету.
– А ты что стоишь?! – рявкнул он на свою анестезистку. – Видишь, дитя неразумное пытается своим раздолбанным тонометром давление карандаша измерить. Доставай наш аппарат… Я сам! Набирай пока лошадиные дозы глюкозы и аскорбинки. Закатаем… Ну вот, давление восемьдесят на сорок. До коллапса рукой подать. Доставайте, Татьяна Георгиевна, кортикостероиды из шкафа.
– У тебя в чемодане есть, не жмотничай!
– Ё-о-о… – снова подало голос создание.
– Женщина! Женщина! Как вас зовут, милая моя?! – заорал Аркадий Петрович и пошлёпал бабёнку по щекам.
– О-о-о-…
– Оля?
– К… на хуй О-о-о…
– Неужели Коля?! – сделал большие глаза анестезиолог.
Татьяна Георгиевна мимо воли хихикнула.
– Перчатку!.. Аркадий Петрович, подвинься, дай я её посмотрю. – Мальцева надела поданную акушеркой перчатку и присела на кушетку. – Саша, раздвиньте ей ноги и держите, чтобы она меня тут не уе… не ударила, блин.
Тем временем анестезистка уже вводила в вену «живительный» коктейль, акушерка приёмного пыталась создать «кожную складку» на истощённом плечике, чтобы ввести преднизолон. Роженица тем временем оглашала пространство приёмного покоя жутким матом-перематом.
– Аркаша, даже у меня уши вянут, – сказала Татьяна Георгиевна и извлекла правую руку из исследуемых недр.
– «Даже у тебя» – не показатель, дорогая моя младшая подруга. А вот то, что они вянут даже у меня – это да! Прямо хочется схватиться за блокнот и немедля записать весь этот неповторимый городской фольклор! Чтобы потом поражать воображение сантехников и вызывать восхищение таксистов.
– Не слишком она рожает, кстати. Шейка едва-едва пропускает палец. Мой. Головка низко, схватки не такие уж и интенсивные. В общем, не знаю, почему ей так больно.
– К тому же она под кайфом. То есть в данном случае прямо скажем – под анестезией. Странно… Тётка с парадоксальными реакциями? – задумчиво протянул Святогорский.
– На разрыв матки не тянет, тьфу-тьфу-тьфу! А вот на первичную слабость родовой деятельности…
– Типун вам на язык в обоих случаях, Татьяна Георгиевна!
– Да какой там типун… Хотя в первом случае – да! А вот насчёт слабости – боюсь, я не ошибаюсь. Не будь я заведующей отделением!.. Акушерка! Я так и буду тут в грязной перчатке сидеть или, может быть, вы соизволите подать мне стекло?!
Несчастная юная дева метнулась, загремела биксами[12] и подала под пальцы Мальцевой предметное стекло для вагинального мазка.
– Благодарю. Оформляйте. Переводите в родильный зал. В изолятор.
– Меня Оксана зовут! – вдруг с трудом, но уже вполне осознанно, прохрипела бабёнка. Возвращающий к жизни надпочечники преднизолон вкупе с живительными для организма сахарно-витаминными коктейлями исправно делал своё дело. – Чё ты, блядь, вены колоть не умеешь?! – тут же вдогонку вызверилась она на анестезистку.
– Вы бы помолчали, гражданочка! – обиженно огрызнулась та.
– Я чё в «обезьяннике», какая я тебе «гражданочка»?
– Фамилия у вас есть, Оксана?
– Есть, что я вам, собака, что у меня фамилии нет? Егорова моя фамилия. Как я тут ваще оказалась-то? Вы кто, люди?
– Вы, Оксана Егорова, в родильном доме! – строго сказал Аркадий Петрович. – И вы, Оксана Егорова, рожаете!
– Чё заладил «Оксана Егорова, Оксана Егорова»?! Для тебя Ксюха.
– Очень приятно. Аркадий Петрович.
– Уй, бля… Опять начинается!!!
– Так, Александр Вячеславович, зовите сюда нашу бригаду, пусть переводят её в родзал. В изолятор, разумеется.
– Я понял с первого раза, Татьяна Георгиевна.
– А если поняли, чего ещё тут прохлаждаетесь?!
Интерн подошёл к внутреннему телефону и набрал родзал.
– Вера Антоновна, пришлите сюда санитарку и каталку. И вторую акушерку.
– Учись! – кивнул на интерна Аркадий Петрович, обратившись к акушерке приёма. – Это, вообще-то, твоя работа. Просто Татьяне Георгиевне приятнее орать на Александра Вячеславовича, чем на тебя.
– Ни на кого я не ору. А вы, Оксана, что, совсем не помните, как тут оказались?
– Помню. Не про как здесь, но кое-что помню. Мы сидели у Лидки, потом я с Тохой поругалась и куда-то пошла… Дальше помню, что меня эта жопорукая, – она скривилась в сторону анестезистки, – в вену, бляха, колет.
– Ой, да в ваши вены попасть…
– Без тебя отлично попадаю, курва!
– Да как вы смеете!
– Девочки, не ссорьтесь! – миролюбиво резюмировал Святогорский. – Татьяна Георгиевна, полагаю, что я вам сегодня буду необходим, да?
Пригромыхала родзальная санитарка с каталкой. Интерн легко перекинул Оксану Егорову с кушетки на «транспортное средство».
– Ой, ну чисто, блядь, королевишна. Мужик на руках носит с койки на мотор, гы! – осклабилась кариозными зубами бабёнка. И даже состроила Александру Вячеславовичу мутные глазки. – Тоха бы тебя урыл, парень. Понял?! Он у меня ревнивый – пиздец!
– Помойте её! – крикнула Мальцева.
– Чё меня мыть, я чистая! Вы тока так сделайте, чтобы мне не больно было! Ой бля, а Тоха-то и не знает, что я рожаю! Вот ему чиста сюрприз будет!
– Да уж… Сюрприз так сюрприз. Тоха у нас кто? Счастливый отец?
– Ну да, бля, отец – на дуде игрец! Доктор, вы мне больше всех тут понравились. Вы, видно, хорошая баба. Вы уж меня не бросайте, ладно? Я вам благодарна буду.
– Танька, – шепнул Святогорский, – она, по ходу, тут только с тобой на «вы». Ты попала!
– Аркадий Петрович, я вас прошу! Хоть вы без «походов»!.. Не брошу, Егорова. Куда я от вас денусь. ВИЧ у вас позитивный или как?
– Обижаете, доктор! Я только одноразовыми! Если только Тоха, говнюк, чем наградил. Да не, он ничего хуже трипака не принесёт, проверено!
– Александр Вячеславович, наберите у Оксаны кровь на РВ, ВИЧ и всё, что положено. «Тройку»[13], коагулограмму[14]. И сделайте, пожалуйста, кардиотокограмму. Ещё неплохо бы вызвать Анатолия Витальевича с портативным УЗИ. Он сегодня в патологии дежурит, так что на месте. Три фона ей. И считайте схватки. Воды у неё не изливались. Всё пока. И – да! – Аркадий Петрович, вы мне сегодня будете необходимы. Вы, Егорова, не материтесь в родзале. Будете материться – брошу. И тогда вами займётся дежурный доктор. Если он вернётся…
– А чё у вас, дежурные доктора с работы съёбывают?.. Пардон, линяют?
– Всякое бывает у нас. И доктора с дежурств линяют. И менты обдолбанных девок в родах доставляют…
– Та ну чё вы, доктор! Я вам не тля какая-то подзаборная. Просто с Тохой поругалась, а продукт – свежак! Это ж не лёжа торчать-валяться, кайф ловить. Это ж ножками прошла, пивасика с водкой у, кажись, Томки в подъезде глотнула, вот по крови и разогналось, сука!
– Оксана!
– Всё, доктор! Не буду, не буду!.. Ой, баля-а-а-адь!..
– Увозите её в изолятор, к едрене фене!
– Тань, пошли со мной наверх, – шепнул Мальцевой Святогорский. – У меня шампанского море! Тут пока и без тебя разберутся. А не разберутся – вызовут. Идём.
– Я на пятом этаже! – крикнула Татьяна Георгиевна вслед каталке. – Если что – звоните.
В ординаторской у анестезиологов на полу стоял ящик шампанского.
– Благодарная пациентка?
– Ага, щаз! С этими контрактами вообще хер чего дождёшься! Разве что свинину по-милански кто не дожрёт.
– Так откуда такая роскошь?
– Сёма проставился за рождение внучки.
– Вот подлюка! Вам он, значит, проставился, а моему отделению – шиш! Его эта трещотка Катя у меня, между прочим, пока ещё лежит.
– Не заводись. Вам завтра выставит. Он, может, вообще на тебя зуб имеет. И вовсе не Марго мне, кстати, рассказала про интерна. Зря ты на подругу гнала. Меня Сэмэн в кабинет вызвал и давай плакаться и твои истории пересказывать. И, разумеется, требовать от меня подтверждения того, что ты всё это выдумала.
– Подтвердил?
– Как с добрым утром. Сказал, что это у тебя уже старческие климактерические фантазии от полового бессилия. И, возможно, уже даже шизофрения!
Татьяна Георгиевна ткнула Аркадия Петровича ладошкой в грудь и расхохоталась.
– Вот старые козлы. А ещё говорят, что бабы сплетницы!
– Да ну что ты! Бабы и рядом не стояли!
– Всё равно Сёма – кусок говна. Он же не мне не выставил – он отделению не выставил. Узнают, что вам проставился, а нам нет – не простят.
– Может, и передал Маргоше. Она сегодня что-то пораньше слиняла.
– Ладно, фиг с ним… Только я, Аркаша, шампанское как-то не очень!
– А и не надо! У меня и деликатный женский напиток имеется!
Святогорский достал из холодильника запотевшую бутылку «Абсолюта».
– Слегка початая, не побрезгуешь? – он налил Татьяне Георгиевне в кофейную чашечку. Чуть не до краёв.
– Аркадий Петрович, если я сейчас это залпом грохну, то тут у тебя так и останусь на койке лежать.
– А и лежи себе спокойненько, отдыхай, пока не позвонили. Я безопасный. Трахаться, как интерн, уже не могу, а любви и ласки, как Сэмэну, мне уже тоже давно не надо.
– Да ладно тебе! И, кстати, не обижай Панина. Он, разумеется, мерзавец, но в постели ещё очень даже ничего… для дедушки, – Татьяна Георгиевна хихикнула.
– Ой, где мой диктофон, а? Да Сэмэн мне за трансляцию вот этого твоего «в постели ещё очень даже ничего» ставку поднимет до максимально разрешённой, да ещё и сверху премиальных накинет!
– Хорош ржать, Аркадий Петрович! Без закуски пить не буду. Шоколадные конфеты не предлагать!
– Ну кто ж не знает, королева, что вы шоколад не употребляете! У меня тут есть слегка подсушенный мандарин. С Нового года завалялся. Практически уже сухофрукт. Пойдёт?
– Давай!
О проекте
О подписке