После пятиминутки Ельский[19] догнал Мальцеву в коридоре. И подсунул ей под нос фото на айфоне:
– Второе мнение есть?
Второго мнения быть не могло. Плотные отёчные багрово-синюшные веки, обильный гнойный секрет, слипшиеся ресницы.
– Вова, ты стал коллекционировать фотографии из дореволюционных учебников и антикварных руководств по кожвену?! Я такой бленнореи сто лет не видела. То есть никогда и не видела.
– Ты, мать, врач! Должна быть не только не брезглива, но и внимательна, и наблюдательна. Ты видела в дореволюционных учебниках и антикварных руководствах такие фасонистые этнические тряпки и прилавки современных супермаркетов? Это мне мой недавний интерн прислал. Вчера в магазине зафоткал. Спрашивает, что делать?
– Это что, его ребёнок?!
– Ты явно тупеешь, госпожа начмед. Зачем бы участковый педиатр фотографировал своего ребёнка в супермаркете. Это уже не говоря о том, что пусть и вчерашний интерн, пусть и окончивший нынешний мед, не довёл бы своё дитя до такого состояния.
– Да. Прости. Это я от ужаса. И что ты ему ответил?
– Ничего. Ответил: «ничего не делать».
Они уже дошли до лифта.
– Подождите меня! – ворвался Аркадий Петрович Святогорский. – Что рассматриваем?
– Любуйся! – Ельский показал ему экран.
– Боже мой! Какая прелесть! Прям ми-ми-ми! – брезгливо скривил губы анестезиолог. – Ты теперь пациентов в торговых сетях отлавливаешь? А что такого? Молодца! В тяжкую для всей российской медицины экономическую годину волка ноги кормят! А что это двухдневный малыш весь в чём-то буддийском изволит делать у полки с пивасиком? Я бы на его месте поостерёгся пока спиртное употреблять. Антибиотики, печень, все дела…
– Учись, студент! – Ельский кивнул на Святогорского, сделав глазками Мальцевой. – Зубры моментом охватывают и клиническую ситуацию, и бэкграунд. Не говоря уже о диагнозе. Разве что с сутками ты, Аркаша, ошибся. Трёхдневный малыш. Густой гнойный секрет уже присутствует.
Двери лифта раскрылись, Татьяна Георгиевна направилась в свой кабинет. Парочка заведующих не отставала.
– Вы чего за мной хвостом идёте?
– Мне у тебя бумаги надо подписать, – сказал Ельский. Под рукой у него действительно была пластиковая папка.
– Ты только что пятиминутку вела. Почему? Догадался, Штирлиц?! Потому что ты начмед! Нам – бумаги! – Святогорский порылся в кармане халата и вытащил несколько изрядно помятых заявок в операционную. – И мне ещё – кофе! Выйду на пенсию – не забуду упомянуть в мемуарах, что мне заместитель главного врача собственноручно кофе заваривала. Если меня, конечно, отсюда вперёд ногами не вынесут, как Кутузова в Бунцлау[20]. Что скорее всего!
Вслед за Мальцевой заведующие вошли в кабинет начмеда.
– Кофе! – указала она Святогорскому на агрегат. – Давай свои бумаги, – это уже адресовалось Ельскому.
– Вова, присядь. Я не гордый, как наша Татьяна Георгиевна. Я и тебе кофе изображу. А она пусть твои бумажки пока внимательно читает. Потому что в должностные обязанности начмеда входит помимо всего прочего ещё и что? Пра-а-а-вильно! Постоянная проверка историй болезни и другой медицинской документации в отношении качества ведения, правильности и своевременности выполнения врачебных назначений и применяемых методов лечения, качества проведения, правильности и своевременности оформления больных! А также руководство работой заведующих лечебно-диагностическими подразделениями больницы согласно утверждённым нормативам!
– Аркаша, даже я должностную инструкцию наизусть не шпарю, – Татьяна Георгиевна посмотрела на старого друга с некоторым ехидством. – Ты что, хотел стать начмедом?
– Да ни в жизнь! Оно мне надо, такой гембель? Но несколько раз исполнял обязанности, врать не буду. Как только какая жопа где – извольте, говорят, Аркадий Петрович, исполнять. А как пару-тройку раз на ковре в министерстве поизображаешь Каменного гостя, которому вместо «здравствуйте, господин хороший!» – сразу молотком по иным частям скульптуры, так инструкции влёт запоминаются. Но и вы ж в курсе, друзья мои, что у меня вообще не голова, а свалка! Помните ли вы, к примеру, что название «гонорея» ввёл старина Гален. Потому что ошибочно полагал, что из уретры у мужиков выделяется не гной, а сперма. «Hone» с греческого – семя. А «rhoia» – истечение. Отсюда и «honerhoia». А о внутриклеточном паразите мочеполовых органов тогда ещё не знали. Так откуда у тебя такая пугающая картинка, Вова? Чай, второе десятилетие двадцать первого века на дворе.
– Ученик прислал, – кратко пояснил Ельский в своей обыкновенной мрачной манере.
– Понятно. У молодого человека ещё не прошёл агрессивный гуманизм, и он гоняет над пропастью во ржи, пытаясь спасти недоумков. Кофе! – он подал Ельскому чашку.
– Ага, – заведующий детской реанимацией принял кофе у куда более старшего заведующего реанимацией взрослой, поблагодарив лишь кивком. – До умеренного социал-дарвинизма надо ещё дорасти.
– Ваше здоровье, друзья мои! – отсалютовал своей чашкой Святогорский и Мальцевой, и Ельскому. И, сделав первый глоток, продолжил: – Вот за что люблю наш узкий круг – так за то в том числе, что наш опыт научил нас существенно ограничивать бессмысленные действия по попыткам уменьшения уровня энтропии. Кистежопые и сиськопёрые чудища некогда вышли из воды и, породив Аристотеля, Галена, Александра Второго Освободителя и Ульянова-Ленина Сифилитика, должны в воду и вернуться. Диалектика-с! Просто ну о-о-очень замысловатая спираль… И чего хочет от тебя твой малыш-ученик?
– Совета.
– А ты?
– А я не советник. Я – неонатолог.
– Очень чёткая позиция!
– Владимир Сергеевич! – Татьяна Георгиевна подвинула на край стола папку Ельского. – Аркадий Петрович, давайте ваши огрызки.
Зав детским отделением молча встал. Молча сполоснул чашку. Молча поставил её на поднос. Молча забрал свою папку и молча вышел.
– Чего это с ним? – удивился Святогорский, выкладывая Мальцевой на стол заявки.
– Ничего. Такой же, как и всегда. Немногословный и хмурый. Ты – оптимистичный болтун. Ельский – пессимистичный молчун. Во вселенной всё сбалансировано.
– Нет, что-то обречённей обыкновенного. Оно и понятно. Жёны всё моложе. А он – наоборот. Только заношенная, как старый валенок, жена, которая от тебя ничего не ждёт и от которой ты уже ничего не ждёшь, способна сделать мужчину счастливым. Когда-нибудь Ельский к этому придёт. Если прежде и его не вынесут вперёд ногами.
О проекте
О подписке