Белозерский:
Cogito, ergosum. Я мыслю, следовательно существую. И чем нам поможет Декарт?
Вера:
Правильный перевод: «Я сомневаюсь, значит я есть». И задолго до Декарта Блаженный Августин сказал: «Если я ошибаюсь, я существую. Ибо кто не существует, тот не может и обманываться».
Дух Бригадира:
Так что с господином Покровским?!
Вера резко останавливается. Смотрит на Белозерского, сперва рассеянно – всё ещё в своих мыслях; фокусируется на нём:
Вера:
Я не развлекалась с господином Покровским в том смысле, который тебя интересует. Так что сосредоточься на других своих желаниях: ты хотел трепанацию и операцию на мозге – ты её получил. Завтра мы его оперируем.
Дух Бригадира:
(испуганно) Кого?!
Белозерский:
Ты же была против!
Вера, указывая на лежащего на кровати парализованного Бригадира:
Вера:
Обстоятельства изменились.
Белозерский:
Но всё правое полушарие!
Вера:
(усмехнувшись) Значит, ты живёшь мечтами и воображением? Или ты живёшь ТОЛЬКО мечтами и воображением? (снова указывая на лежащего на кровати) Вот – дело!
Вера – на выход из палаты, Белозерский – поглядев на парализованное тело Бригадира, – за ней. Дух Бригадира, поглядев на своё тело с некоторой долей сомнения, и даже будто извиняясь – за ними.
Дух Бригадира:
(к своему телу) Ты отдохни здесь чуток… (за докторами) Да постойте вы, ядрён батон! Лезть ко мне в голову, как в ящик с инструментами?!
10–12. Инт. Клиника/сестринская. День.
(Матрёна Ивановна, Георгий, Жена Бригадира, Вера, Белозерский, Дух Бригадира.)
Заплаканная Жена Бригадира. Матрёна Ивановна поит её чаем, к ней ласковое, свойское, отношение. Георгий сидит рядом за столом, потирая (незаметно для женщин) культю одной из ног.
Жена Бригадира:
Что с ним?! Почему?! Он у меня ох какой здоровый!
Матрёна Ивановна:
Это по-разному бывает, милая. Жив-здоров человек, а через мгновение – если не мёртв, так ещё хуже – калека.
Георгий быстро бросает на Матрёну колкий злой взгляд. Она истолковывает по-своему: тут жена больного, а ты про смерть и инвалидность. Опоминается, суетливо успокаивающе к Жене Бригадира:
Матрёна Ивановна:
Но бывает, что вот только всё плохо – а часом позже уже и хорошо. Молиться надо. Молиться и…
В сестринскую стремительно заходит Вера, за ней – Белозерский и Дух Бригадира. Матрёна заканчивает с облегчением:
Матрёна Ивановна:
…и Вера Игнатьевна пришла!
Вера к Жене Бригадира без церемоний:
Вера:
Ваш муж – человек с воображением?
Жена Бригадира смотрит на Веру перепугано, с непониманием. Вера, чуть поморщившись (досадуя на себя):
Вера:
Он мечтал о чём-то?! Всеобщее благо, мост хрустальный. Путешествие в Америку? В молодости, может? «Построим дом, заведём детишек и кур…»
Дух Бригадира:
Чего мечтать? Захотел в Америку – так садись на пароход, коли деньги есть.
Вера смотрит вопросительно. Жена Бригадира пожимает плечами.
Жена Бригадира:
Не из дурачков он у меня, слава богу. Как денег заработал – так дом и построил.
Вера:
Странности какие-то были?!
Жена Бригадира:
Какие странности, господь с вами. У нас жизнь самая обыкновенная.
Дух Бригадира:
И что плохого в обыкновенности?!
Вера:
Да-да, самые обыкновенные счастливые люди, прекрасно. Но вспомните! Что такого «обыкновенного», к чему вы, возможно, уже привыкли! Что вас в нём поражало? Изумляло…
Жена Бригадира мужественно силится припомнить. Дух Бригадира, как о самом обыкновенном – потому что он это и считает самым обыкновенным; обращается к Жене:
Дух Бригадира:
Помнишь, как тебя поначалу пугало, что я цифры пятизначные в уме могу умножать-делить. Строительные объёмы без бумажек пересчитывать. (Усмехнувшись) Уж скольких образованных архитекторов на ошибках ловил в тангенсах-котангенсах.
Жена Бригадира, вспомнив, обрадовано:
Жена Бригадира:
Он считал без бумажек и счётов! И любую фигуру мог от руки…
Вера:
Тексты?!
Жена Бригадира:
Что – тексты?
Вера:
Читал-писал как?
Жена Бригадира:
Если раз что прочтёт – всё, уже навсегда.
Вера:
И никогда не строил ментальных иллюзий? Стихов не сочинял?
Жена Бригадира перепугано смотрит на Веру, отрицательно качая головой. В слёзы, Матрёне на грудь. Та её успокаивать – бросив на Веру осуждающий взгляд: могла бы и помягче, а не как на допросе. Артикулирует/шепчет:
Матрёна Ивановна:
Вера, какие тут стихи сейчас?!
Вера, махнув рукой Матрёне, тащит Белозерского из сестринской. Дух Бригадира, глянув на рыдающую Жену с сочувствием, – за Верой и Белозерским.
Дух Бригадира:
Эй, умники! Если уж условия задачки ставите – так ставьте все, я решу! Задачка – не загадка! В задаче всегда логика сыщется, на том построено!
10–13. Нат. Клиника/задний двор. День.
(Вера, Белозерский, Госпитальный Извозчик, Дух Бригадира.)
Госпитальный Извозчик сидит на ступенях. Выходит Вера, за ней – Белозерский и Дух Бригадира. Вера быстро прикуривает, не давая возможности Белозерскому за ней поухаживать. Он прикуривает следом. Дух Бригадира стоит рядом, внимательно слушает, отмахиваясь от табачного дыма.
Вера:
Галль считал, что мозг работает, как единый орган. Но эта теория была отвергнута, когда Вернике предположил, что за речь отвечает левое полушарие.
Белозерский даёт эмоцию: «дошло!» Подхватывает, озарившись:
Белозерский:
В тысячу восемьсот семьдесят третьем году он доказал это на пациенте, перенесшем инсульт!
Вера кивает.
Вера:
И пошёл в предположениях дальше. Просто доказать не смог. Речь, счёт, анализ, логика. Надёжность. Это левое полушарие. Нашему замечательному бригадиру Матвею Громову никогда и не было нужно правое полушарие.
Белозерский:
Так что произошло?!
Вера:
Опухоль прорастает основание. Питающие сосуды. Вот и нарушились двигательные функции.
Вера машет рукой у глаз, намекая на взгляд, увиденный ею в палате.
Вера:
Но он ещё мыслит!
Белозерский:
А если мы ошибаемся?
Вера:
Значит, мы существуем. Чем даём шанс существовать ему.
Вера показывает в сторону клиники, палат – но выглядит так, что она точно перстом упирается в нос Духу Бригадира. Дух Бригадира, глядя на палец Веры, чуть сведя глаза, несколько беспомощно обращается к Госпитальному Извозчику:
Дух Громова:
Иван Ильич, о чём они?!
Вера в клинику, Белозерский за ней. Дух Бригадира уставился на Извозчика. Тот пожимает плечами, разговаривая, понятно, сам с собой. Но выглядит так, будто он обращается к Духу Бригадира.
Госпитальный Извозчик:
Кто их, холер, поймёт, о чём они порой балаболят.
10–14. Инт. Клиника/кабинет профессора. День.
(Вера, Белозерский, Концевич, Кравченко, Нилов, Порудоминский, Ася, Матрёна Ивановна, Бельцева.)
Вера за профессорским столом. Все остальные – расположились кто где; режим: рабочее совещание.
Вера:
Клиника работает в полном объёме. По вызовам отправляются господа Нилов и Порудоминский. Белозерский и Концевич отвечают за стационар. Завтра утром – удаление опухоли головного мозга. Александр Николаевич представит случай.
Белозерский встаёт, докладывать.
Белозерский:
Поступил пациент… Мы все его хорошо знаем. Наш бригадир Матвей Макарович Громов…
10–15. Инт. Клиника/кабинет профессора. День.
(Вера, Белозерский, Концевич, Кравченко, Нилов, Порудоминский, Ася, Матрёна Ивановна, Бельцева.)
Рабочее совещание подходит к концу. Последней заканчивает докладывать Ася.
Ася:
Операционная укомплектована всем необходимым, готова к работе.
Вера обращается к Матрёне:
Вера:
Матрёна Ивановна?
Матрёна одобрительно кивает, не поднимаясь с места, с лёгким ворчливым скепсисом, хотя и очевидно всем довольна, просто из характера и суеверий:
Матрёна Ивановна:
Всё нормально. Пока. Там увидим.
Вера:
Коллеги, вопросы есть?
Поднимается Кравченко. Вера внимательно слушает, с уважением.
Кравченко:
Вера Игнатьевна, вы уверены, что операцию на мозге стоит производить столь скоро?
Вера:
(корректно, но холодно) Я не уверена, что её стоит откладывать до завтрашнего утра.
Кравченко:
Возможно, стоит привлечь для консультации…
Чуть запинается. Вера вклинивается, «подсказывая»:
Вера:
…кого-нибудь более осведомлённого в вопросах хирургии?… Возможно, моя рука не так быстра, как рука Пирогова, но американец Мортон избавил нас от необходимости работать на скорость. Точнее: сортировать организмы на способных перенести болевой шок и неспособных.
Кравченко:
Я ни в коем случае не ставил под сомнение вашу хирургическую квалификацию.
Вера:
Тогда кого вы хотели привлечь? Кого-то более осведомлённого в вопросах мозга? Интересно, кого? Единственный в отечестве, кто не боялся оперировать мозг, – Николай Васильевич Склифосовский. Но он умер в прошлом году. Да и он был «всего лишь» хирург. Так кого привлекать, Владимир Сергеевич?
Кравченко:
Вера Игнатьевна, я всего лишь…
Вера:
(мягче) Вы всего лишь хотите меня подстраховать. Защитить. Я понимаю ваше желание. И благодарна вам за заботу. Но – не надо. Вы не боялись и не боитесь принимать решения. И я… Я не взяла бы на себя руководство клиникой, если не была готова отвечать за каждое своё решение. За каждое! За всё и всех здесь.
Смотрит на него со значением – именно она его выдвинула на должность зав терапией и именно она вручила ему бразды управления финансами. Тем самым «профессиональный» наезд нивелирован абсолютным доверием. Кравченко садится, кивнув, с достоинством, но без позы. Нет никакого ощущения, что кто-то в ком-то сомневается или кто-то на кого-то давил. Просто один из многих непростых рабочих моментов лекарской практики. Присутствующие сохраняют нейтральные лица. Вера встаёт – все встают.
Вера:
И последнее: все сегодня – кроме дежурной смены, разумеется, – приглашены в ресторан. Я была против, но Николай Александрович Белозерский настоял. И он прав. Подобный обед – не просто гулянка, а возможность привлечения новых меценатов и акционеров. Так что… Ну не знаю. Оденьтесь прилично. В соответствии случаю.
Вера усмехается. Эта её усмешка – в первую очередь обращена на себя. Она менее всех прочих любит «одеваться прилично», «в соответствии случаю».
10–16. Нат. Клиника/задний двор. День.
(Кравченко, Концевич, Георгий, Госпитальный Извозчик.)
Кравченко курит. Невдалеке Георгий и Извозчик занимаются каретой. Выходит Концевич. Закуривает. Смотрит на Кравченко.
Концевич:
Как вас княгиня… на место поставила.
Кравченко так же спокоен, даже холоден – взгляд на Концевича.
Кравченко:
И была совершенно права, Дмитрий Петрович.
Выбрасывает окурок, заходит в клинику. Концевич продолжает курить – лицо бесстрастное. Георгий всё слышал, обращается к Извозчику.
Георгий:
Не любят друг друга?
Госпитальный Извозчик:
Они тебе красна девица с добрым молодцем, чтоб друг друга любить? Да и не твоего ума дело, что там у господ докторов.
Георгий оставляет дела, смотрит на Извозчика.
Георгий:
Это ты меня сейчас на место поставил?… Так, Иван Ильич. Давай разберёмся.
Извозчик, прищурившись, смотрит на Георгия – тоже оставляет работу.
Госпитальный Извозчик:
На кулачках, значит?
Георгий:
На кулачках.
10–17. Инт. Клиника/коридор. День.
(Вера, Матрёна Ивановна, Бельцева.)
Вера и Матрёна идут.
Вера:
Матрёна Ивановна, ты новенькую бабичьему делу обучай. Она сообразительная и руки способные.
Навстречу им бежит Бельцева.
Бельцева:
Кучер с санитаром драку затеяли! Я бельё вышла развесить…
Матрёна ахает. Вера, посуровев, стремительно – к выходу на задний двор, Матрёна – за ней.
10–18. Нат. Клиника/задний двор. День.
(Георгий, Госпитальный Извозчик, Вера, Матрёна Ивановна, Бельцева.)
Перевёрнутая корзина с бельём – мутузятся Госпитальный Извозчик с Георгием, держатся на равных, Георгий только в ногах потяжелее, но руками – вполне, Извозчик тоже силён. Тягают друг друга за грудки. Не бой, но сопящая ближняя драчка. Выносится Вера – сразу к ним. За ней – женщины. Вера легко разнимает пыхтящих мужиков, вклинившись между ними и неуловимым движением вывернув обоим руки так, что они вынуждены застыть в «нижнем поклоне». Матрёна и Бельцева выбежали следом.
Вера:
(обращаясь к Матрёне, резко) Выбирай!
Матрёна Ивановна:
Я?!
Вера:
Не из-за меня эти добры молодцы дерутся.
«Молодцы» трепыхаются, стараясь высвободиться. Вера чуть сильнее выворачивает им руки. Они застывают в ещё более глубоком «поклоне». Она окорачивает их окриком:
Вера:
Была команда?!
Строго смотрит на Матрёну. Та, что называется, в противоречивых чувствах. Бельцева наблюдает. Матрёна к Бельцевой:
Матрёна Ивановна:
Бельё собери!
Без паузы, к Вере:
Матрёна Ивановна:
А ни один предложения не делал!
Бельцева кидается собирать бельё. Матрёна горделивой павой – заходит в клинику. Вера отпускает мужиков. Они недовольны – одна баба двоих «бойцов» скрутила. Оправляются, друг на друга не глядя, но фыркая. Она смотрит на них – то на одного, то на другого, – с недоумением, пытаясь скрыть разбирающий её смех.
Вера:
Что, ни один?!
Госпитальный Извозчик:
(прорывает) Я – чего?! Она ж такая важная! Командирша вся из себя! Да и перед этим задом крутит!
Вера уставляется на Георгия. Тот тоже отвечает с нервом.
Георгий:
Я – чего?! Я почём должен знать, что он меня из-за бабы невзлюбил?! Я привык с товарищами плечом к плечу, а не с… интриганами боками тереться!
Последними словами Извозчик оскорблён до глубин.
Госпитальный Извозчик:
Ну знаешь!.. Ты говори, говори, да не заговаривайся!
И вот тут никто не ожидал от него: он бросается на уже расслабленного Георгия с рыком, толкает его двумя руками в грудь – тот не был готов, падает навзничь – брюки задираются, в ботинках видны деревянные протезы. Немая сцена. Эмоции Извозчика понятны – он хороший мужик. Вера только головой качает, вздыхая.
10–19. Нат. Клиника/задний двор. День.
(Госпитальный Извозчик, Георгий.)
Сидят на ступеньках, курят самокрутки – Извозчик угощает. Он чувствует себя крайне неловко. Муки совести, хороший русский мужик.
Госпитальный Извозчик:
Чего не сказал?!
Георгий:
Что это меняет?
Госпитальный Извозчик:
Всё это меняет!
Георгий:
Ничего это не меняет…(Подмигивает, после паузы) Во всяком случае – с бабами.
Госпитальный Извозчик:
Тьфу! Дурья твоя башка!.. Давай по новой: Иван!
Протягивает руку. Рукопожатие:
Георгий:
Георгий!
Госпитальный Извозчик:
Тот самый? Который: держит ангел копиё…
Георгий подхватывает:
Георгий:
…бьёт дракона в жопиё!
Смеются. Курят дальше.
Госпитальный Извозчик:
Теперь Матрёшка нам устроит. Показательную гастроль. Бабы страсть любят, когда за ними по двое сохнут.
Георгий:
Это если гниды.
Госпитальный Извозчик:
Есть бабы не гниды?
Георгий:
Мне не попадались…
Госпитальный Извозчик:
Вот и мне…
Смеются. Очевидно, это начало крепкой дружбы.
10–20. Инт. Зал ресторана. Ночь.
(Вера, Белозерский-Старший, Белозерский, Хохлов, Кравченко, Ася, Концевич, Матрёна Ивановна, Ася, Покровский, Метрдотель, гости, официанты.)
Банкетный зал. Во главе – Хохлов. Справа и слева от него – Белозерский-Старший и Вера. Рядом с Верой сидит Белозерский. Рядом с Белозерским-Старшим – Кравченко. Дальше Концевич, Ася, Матрёна Ивановна, профессура, ординатура, возможные меценаты и прочие гости. Белозерский-Старший стоит с бокалом. Одеты все в соответствии случаю, Вера – в женском платье, и даже Концевич выглядит весьма пристойно – на нём неожиданно костюм ничуть не хуже, чем на Белозерском.
Белозерский-Старший:
…И я уверен – клиника станет лучшей в городе!
В сопровождении Метрдотеля в зал заходит Покровский. Делая знак: без помпы. Но Белозерский-Старший уже заметил (заметила и Вера – никак не проявляет; заметил и Белозерский – слегка нахмурился).
Белозерский-Старший:
Илья Алексеевич! Рад, рад! (сыну, тихо) Саша! Пс!
Он даёт понять сыну: освободи место почётному гостю. Белозерский поднялся, в растерянности, ретируется неловко – беспомощно ища взгляда Веры – Вера смотрит не на него, намеренно избегая зрительного контакта и с ним, и с Покровским. Старший продолжает, обращаясь к публике.
Белозерский-Старший:
Господа!.. Дамы и господа! Хочу представить вам Илью Алексеевича Покровского! Человека не только богатого, но и щедрого. Не только умного, но и великодушного! Господин Покровский изъявил горячее желание пользовать своих фабричных в клинике Святого Георгия, и уже приобрёл как бы сказали заокеанские капиталисты – кор-по-ративную страховку! Мало того, я пригласил его стать акционером нашего предприятия – и он согласился!
Аплодисменты. Возгласы: «браво социально-ответственному капиталу!» Покровский уже пробрался на место рядом с Верой, и на протяжении речи Белозерского-старшего всем своим видом показывал, что он скромен – хотя и с достоинством, – на последних словах Белозерского-Старшего берёт бокал – уже наполненный бокал Белозерского, который тот держал в руках, когда папа начинал говорить, но к содержимому которого ещё не притронулся, – говорит алаверды, обаятельно, в меру шутливо и обманчиво простодушно:
Покровский:
Николай Александрович преувеличивает, как это свойственно действительно добрым людям. Я, да будет вам известно, фабрикант, отъявленный мироед, и в любом предприятии меня интересует прежде всего выгода. Здоровые рабочие и служащие – здоровая фабрика. Здоровая фабрика – богатая фабрика. Так что выпьем за здоровье и, соответственно, процветание!
Чокаются с Белозерским-Старшим. Аплодисменты. Звон бокалов. По Вере невозможно ничего сказать, она ровна, чокается с Хохловым, с Белозерским-Старшим, в сутолоке будто бы не замечает протянутого Покровским бокала. Дальше за столом: Белозерский оказывается напротив группы Ася/Кравченко/Концевич. Чокается с ними, вид – обиженно-обескураженного щенка. Ася смотрит на него с сочувствием. Концевич – чуть насмешливо. Кравченко – нейтрален.
Концевич:
Больше денег – лучше клинике. Лучше клинике – лучше нам. Мне уже жалованье подняли.
Белозерский вдруг срывается на Концевича:
Белозерский:
А как же – общее благо?! Как же твоё: «этот кабак – оплот „кадетов“, которые игрушечные и пособники власти сатрапов!»?! Как же твой со-ци-а-лизм?!
Концевич слегка сатанеет. Его окорачивает спокойный голос Кравченко (далее Кравченко говорит с интонацией слегка насмешливой, и его никак нельзя заподозрить в симпатиях к господам социалистам; напротив – любые сомнения подобными интонациями развеиваются):
Кравченко:
Господин Концевич социалист? Не знал, не знал…
У Белозерского немедленно раскаивающийся вид: «вот я, сука, выдал приятеля! Чего сорвался? Не на него же я раздражаюсь!» Кравченко же протягивает Концевичу руку:
Кравченко:
Позвольте засвидетельствовать самое искреннее почтение, Дмитрий Петрович. Вы открылись мне с новой неожиданно приятной стороны. Я и сам, признаюсь, социалист. Нет-нет, вне партий и фракций. По убеждениям. (Обращается к Белозерскому) В социализме, Александр Николаевич, нет ничего плохого. Как в идее. Другое дело, ЧТО нам (с сарказмом) всяческие деятели пытаются навязать. Возможно, в вашем батюшке и в фабриканте Покровском куда больше социализма, чем в каком-нибудь праздном негодяе, от скуки воображающим себя звонящим в колокол на батюшкины средства; или же в нищем мерзавце, жаждущим отомстить за брата-убийцу, а пока живущим заграницей, вытягивая матушкину жалкую пенсию и деньги за перезаложенное именьице…
Кравченко отвлёк внимание Белозерского на себя, он вовлечён в беседу. С удивлением переводит взгляд с Кравченко на Концевича – те после монолога Кравченко молча сверлят друг друга с таким пылом, что красноречивее слов. На том конце, где Вера и Покровский: Белозерский-Старший беседует с Хохловым, – это даёт возможность Покровскому обратиться к Вере, тихо, и не привлекая внимания:
Покровский:
Это всего лишь выгодные для меня вложения, ничего личного, не беспокойся. Я никоим образом не собираюсь на тебя давить или…
Вера:
(перебивая)Ты и не сможешь.
Покровский:
А ты не сможешь отказаться от денег. Потому что ты в клинике, как бы это сказать, при всём уважении к твоим талантам и успехам – всего лишь управляющий. Настоящий руководитель, а точнее сказать: фактический владелец – теперь вот он. (Указывает подбородком на Белозерского-Старшего)
Вера:
(поднимаясь) Я и не собираюсь отказываться от денег.
О проекте
О подписке