34

Дёрнулись двери, и мужчины начали возвращаться, помогая друг другу залезть в вагон. Запахло табачным дымом. Последним втащили бомжа, он мелкими шажками проследовал к своему углу вагона и там затих.

Мужчины снова стучали камнями по обломкам тоннеля. Но результат оставался тем же.

Никакого результата.

Затем в тоннель начали спускаться женщины. Потихоньку, с помощью мужчин. Фонарик взяла Наталья Сергеевна.

– Идите направо, – сказал Василич. – Слева вода подтекает.

– Жрать охота, – вздохнул Саша, когда женщины покинули помещение.

– Потерпи. Женщины вернутся, тогда с этим и разберёмся. Долго человек может без пищи прожить? А, доктор?

– Дней сорок, если пить. И если ещё… всякие факторы, в том числе и моральные.

– Да… если очень хочется жить, то можно терпеть, – заключил Павел.

– Как мы цепляемся за жизнь, когда чувствуем, что она… закончиться может, – медленно протянул доктор. – А вот когда живём, то так её ругаем, эту жизнь. И то нам не так, и это не так…

– Да… На войне совсем по-другому. Там смерть на каждом шагу. И всё лишнее как бы уходит в сторону. На своей шкуре испытал, – сказал Сергей.

– Это так, – поддержал Николай Васильевич. – На войне как на войне. Только нашему человеку обязательно надо войну, чтобы он не забывал, что он человек.

– То, что с нами произошло, покруче войны. – Макс подошёл к говорившим и сел на пол, откинув голову на лавку и вытянув ноги.

– Может, и покруче, – согласился Павел.

– Как знать, как знать, – вздохнул Николай Васильевич. – Где и рядом с кем придётся умирать – вот боевое братство. А у нас… Разве могли мы предположить, где и с кем рядом будем умирать? Так-то… Не знаю я тебя. Как я с тобой последнюю затяжку делить буду?

– Вы же не курите.

– Какая разница?

Николай Васильевич посмотрел на Макса, как будто и вправду что-то делил с ним. Долго так, протяжно посмотрел.

Макс опустил голову. Зато Василича поддержал Сергей:

– Да, последнюю затяжку делить – это не просто так. С этим, что ли, делить, который ноги на Чеченской войне потерял? Сволочь! – Сергей сплюнул в сторону инвалидного кресла.

– Прости, – почти прошептал Толик.

– Или, ёлки-палки, с этими… кавказской национальности? Да я в Чечне…

– Ты что-то разошёлся, Серёга, – попытался остановить Сергея Николай Васильевич.

– А какая у вас национальность, Алик? – спросил Павел.

– Азербайджанцы мы, – ответил Алик. – Мы не воевали в Чечне.

– Вы все не воевали! Утром не воевали, а ночью воевали! Как стемнеет, так автомат в руки – и неверных крошить! Так или нет? – Сергей потирал руки. Было такое впечатление, что у него чесались кулаки.

– Говори что хочешь! – Алик блеснул глазами.

– Да уж, тут последнюю затяжку делить сложно, – заключил доктор.

– А я вообще ни с кем не собираюсь ничего делить, – сказал Дмитрий Ильич. – Я и умирать не собираюсь. Я надеюсь, что нас спасут.

– Надежда умирает последней. – Николай Васильевич усмехнулся. – Последней – сразу после последней затяжки.

– Ну ладно, – не унимался Сергей, – в Чечне вы не воевали. А что вы делали, когда мы воевали в Чечне? Вы у нас тут, под самым носом… свою вели войну. Подлую войну, партизанскую. Захватили рынки, захватили магазины. Чиновников продажных подкупили, а непродажных убрали.

– Это точно, – вставил Николай Василич.

– Я вернулся – а всё уже захвачено. Город мой захвачен, вами захвачен. Куплен и поделён. Армянская группировка, азербайджанская группировка. Чеченская группировка, чёрт возьми! Что произошло, Василич? А? Я в Чечне воюю, а чеченская группировка покупает мою страну!

– Да… А молодых, дураков этих, тоже купили. Кого на секс, а кого и просто на иглу подсадили. Чтобы глаза их ничего не видели, а уши ничего не слышали, – сказал Василич.

– Кроме попсы, – усмехнулся Сергей.

– Скажите ещё, что нас купили на попсу, – возмутился Макс.

– И на попсу тоже. И на рэп, и на тяжёлый рок… и на прочее… Выше бери. На сникерс нас купили, – сказал доктор и обратился к Максу с вопросом: – А ты сам-то где учишься?

– В институте. Изучаю бизнес, – ответил Макс.

– Ну-ну, изучай. А если изучаешь, то не можешь не знать, что такое управление массовым сознанием. Что такое формирование мировоззрения, в конце концов, и как оно происходит, – как-то грустно сказал доктор.

– Я на втором курсе. Мы ещё такого не проходили.

– Не проходили… А что вы вообще проходили?! И почём нынче зачёты? Экзамены почём? А? Небось за бабки сессию сдаёте?

– Не всегда, но… Какие по пятьдесят баксов, а какие и за сто. А что?

– Ничего. Жалко вас, вот что…

– А они вообще так у нас живут, как будто в Чапаева играют, – заметил Василич.

– Это как же?

– А так. Вот есть люди, которые так живут, как будто играют в шахматы. Комбинации просчитывают, размышляют. Что плохо, что хорошо. Как поступить в том или ином случае.

– Ну!

– Не нукай мне, сынок. Не запрягал. Так вот. Есть такие люди, что живут – как в шашки играют. То за «фук» пропадают, то в дамки рвутся. А есть и такие, что всю жизнь «в Чапаева» режутся. Бац! Куда попал, там и вылетел! Куда все летят, туда и я лечу! Думать некогда.

– Я в Чапаева последний раз в летнем лагере играл, в седьмом классе, – вспомнил Макс.

– А мне кажется, что ты никак не перестанешь играть в него, сынок. Ты бы хоть того… хоть бы в шашки… ходы выучил.

– Они теперь в компьютер играют, – сказал Дмитрий Ильич.

Строго говоря, сказал невпопад. Но он был неглупым человеком и тут же поправился:

– Хотя сути дела это не меняет.

35

– Да… Что-то не то происходит с нами, – задумчиво протянул Василич. – Что-то не то…

Все мужчины, кроме бомжа, сидели вокруг Василича. Только Сергей давно уже встал и ходил по проходу между лавками. Он не принимал участия в разговоре о студентах.

Его продолжала мучить другая проблема.

Наконец он остановился напротив старшего азербайджанца.

– Нет, ты мне скажи, – Сергей близко придвинулся, едва не схватил азербайджанца за грудки, – ты мне скажи, ты зачем сюда приехал? Тебе что, дома, в своём Азербайджане, не сиделось?

В голосе Сергея была злоба. Чистая, едва сдерживаемая злоба. И боль.

– Ты что? – отстранился азербайджанец.

– Это ты – что? Ты зачем приехал сюда, а?

– Все приехали, и я приехал. – Алик тоже поднялся. – Дэньги зарабатывать приехал. Я нэ виноват, что ты только кричать умеешь, а торговать нэ умеешь.

Они стояли друг против друга. Почти одного роста и почти одинаковые по сложению. Алик был чуть повыше, но похудее.

– Да я тебя…

– Тихо, тихо! Остановись, Серёга! Даже если ты набьёшь ему морду, ничего не изменится. В том, что произошло, не он виноват. Тут что-то глобальное происходит… Дьявольщина какая-то… Такое впечатление, что кто-то давно всё распланировал и действует. Причём действует умно и по всем фронтам. А мы, дураки, только сопли утираем. Пока опомнимся… А ведь и не опомнились ещё!

– Но умирать мне придётся… рядом с ним… сейчас, – глухо произнёс Серёга. – Не хочу! Мы по разные стороны фронта, понял? Понял или нет?

– Я тоже не хочу… с тобой рядом умирать… – тихо сказал Алик.

В это время младший его брат в очередной раз попытался позвонить по мобильному телефону. И во время небольшой паузы в тишине в очередной раз прозвучали слышные всем слова: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

– Хочешь не хочешь… – сказал Николай Васильевич, как бы в ответ Алику. Или Серёге. Или в ответ телефону…

Василич тоже встал. Тяжело так встал, упираясь рукой в колено. Усадил Алика движением руки. Потом другой рукой обнял Серёгу:

– Да… последняя затяжка… такая вот вещь… неподкупная… Уймитесь вы… и вправду, может, вместе придётся… того… помирать… А вы… Нельзя в злобе помирать-то. Серёга, Серёга… остановись…

– Да я…

– Да что вы заладили: «умирать, умирать»! Ещё никто не умирает!

Дмитрий Ильич всё ещё сопротивлялся серьёзности положения. Голос его прозвучал бодро, но чуть-чуть неестественно.

– Нас спасут, вот увидите! И каждый пойдёт своей дорогой. И все проблемы можно будет решить через суд, поверьте мне! – воскликнул он.

– Умирать неохота… охота пожить… хоть немного пожить… на воле… а не получается ничего, – тихо ответил Саша. – А суд ваш… Тьфу! – И Саша мастерски сплюнул сквозь зубы.

– Да, умирать неохота, – согласился Павел. – А вот насчёт суда… Я тут пытался гражданство получить… По закону! Даже вспоминать не хочется.

– А я купил. И гражданство купил, и прописку купил. – Алик сказал эту фразу неожиданно для себя. Может, что-то такое… про последнюю затяжку… всколыхнуло в нём душу, давно уже забывшую о службе в Советской Армии… об учениях… о стрельбах… о самоволках… о дембельском альбоме… Вот и захотелось вдруг… сказать, поделиться… несмотря на претензии Серёги…

– Купил, да, – повторил он. – Деньги были – и купил.

– Ах ты! – Сергей рванулся было в сторону Алика.

– Чего ты дёргаешься? – остановил его Николай Васильевич. – Он хоть правду говорит. А ты подумай, кто у него деньги брал. Наши же чиновники и брали. Что ж ты не бегаешь по городу, чиновникам морды не бьёшь?

– Эх!

– Тем, кто так дорого за экзамены берёт, тоже можно было бы морды набить, – вставил Макс.

Кто о чём…

– И тем, кто им деньги даёт, а учиться не хочет, – добавил Павел. – Хотя я сам… в трёх институтах учился, да еле-еле последний закончил. Заочно.

На это Макс только хмыкнул.

– Мы просто живём так, как будто над нами смерти нет, – сказал доктор. – Так живём, как будто собираемся жить вечно. Или так, что после нас – хоть потоп. Потому мы и боимся думать о смерти, что совесть у нас не чиста. Как только подумаем, что есть Бог и что будет над нами суд, так сразу и кричим, что Бога нет. Бога нет, и суда над нами нет. Вот и получается так – что хотим, то и воротим.

– А кто сильнее да наглее, тот сильнее и воротит.

– Почему это суда нет? Суд есть и всегда был! – возразил Дмитрий Ильич.

– Да не этот суд! Не ваш, извините, продажный суд, а Божий суд. Помните, учили в детстве… – Доктор потёр лоб. – Сейчас…

Но есть и Божий суд, наперсники разврата!

Есть грозный судия: он ждёт;

Он не доступен звону злата, И мысли и дела он знает наперёд…

– Да вы поэт, доктор! – удивился Макс.

– При чём тут я? Это Лермонтов! Вы что, это в школе не учили?

– Я – нет. Не помню…

– Ну ты даёшь, студент! В школе что, тоже за бабки стихи сдавали? Лермонтов это. «Смерть поэта». В наше время эти стихи каждый знал.

– А теперь уже наше время, – парировал Макс.

– Вот тебе и смерть поэтов, – усмехнулся Павел. – И смерть прозаиков тоже. Кушайте, доктор.

– Что-то нет аппетита, – тихо произнёс доктор.

Больше никто и ничего не сказал.

36

– Поднимайте нас, мальчики! – позвала из тоннеля Света.

Женщин подняли в вагон.

– Давайте еду делить! – не унимался Саша.

– Ладно, давайте. Я думаю, начать надо с того, что испортиться может. С моего обеда. Сколько нас человек-то?

Давай, Паша, посчитай.

Паша начал считать вслух, показывая на каждого пальцем.

– Раз, два, три… Шестнадцать. Шестнадцать нас человек, если без той женщины, что лежит, и без этого… которого ломает.

– Женщине бы надо оставить её долю, – предложила Наталья Сергеевна.

– Вот очнётся, тогда и будем оставлять! – отрезала Галя.

– Правильно, Галю, – поддержала дочку мать.

– Может, и так, – согласился Василич. – Вот очнётся, мы ей её долю выделим. Из другого чего-нибудь. И этот… как его…

– Антон.

– Антон… притих вроде. Может, заснул. Не будем его трогать. Так… Шестнадцать нас… А супа у меня две банки, по ноль-семь. Почти по сто грамм на брата и получается. Примерно, по две трети этой кружечки. И батон нарежем, по куску. Так, ну начнём. Сначала женщины. Мыть посуду нам негде, да и нечем. Так что… по очереди.

Василич разливал суп аккуратно, стараясь ложечкой регулировать количество гущи, попадающей в каждую чашку.

Когда женщины закончили есть, Дмитрий Ильич попросил:

– А этому… однокласснику моему… давайте в последнюю очередь, а?

Никто не возражал. Бомж, бывший Юра Горшков, и сам не подошёл к раздаче. Он спал, наконец-то сладко спал, в темноте и в тепле.

Много ли человеку надо…

Его порцию отдали Гале. И против этого тоже никто не возражал: всё-таки у неё срок беременности был наибольшим. Не возразили мужчины и против того, чтобы женщины выпили, по глотку, маленькую бутылочку сока. Ту, что приготовила себе Наталья Сергеевна.

– Пейте, – сказал Николай Васильевич, – всё равно нам тара нужна, куда воду переливать.

– Какую воду?

– А ту, что там, в тоннеле, по стенке капает.

Сок выпили. Каждый, вероятно, подумал при этом об одном и том же: «А что мы будем делать, когда закончатся все имеющиеся у нас скудные запасы? А?»

– Позвони, что ли… – попросил Павел младшего азербайджанца. – Позвони ноль-два, или ноль-три.

И снова в наступившей тишине прозвучали всё те же слова: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

– Осталось только молиться, – сказала Наталья Сергеевна.

– Кажется, Господь Бог нам уже ответил! «Аппарат абонента выключен» – и всё тут! – Макс со Светой продвигались на своё старое место, в слегка помятый угол вагона.

– Не волнуйся. У Бога никогда и ничего не отключается. Это у нас всё отключается. То сердце, то мозги, то совесть. Так отключается, что нам молитву воспроизвести – подвигу равносильно!

– Давайте отдохнём. Сэкономим освещение. Свет выключим да приляжем на лавки. У кого как получится. Подумаем, подремлем, – предложил Николай Васильевич.