Глава 5
Грамматика чувств

– Компьютерный задрот, – сказал я, когда за директором айтишников закрылась дверь.

Вика фыркнула:

– Это очевидно. Что еще?

– Ну еще ты написала слова «ТЯЖЕСТЬ» и «СПУГНУТЬ». У меня есть кое-какие догадки, но, может быть, ты сократишь время?

Виктория встала, прошла к окну и захлопнула открытую настежь створку. Солнце давно село за гору, город сиял ночными огнями, а с улицы дохнуло неожиданным холодом.

– Какой перепад температур тут, однако, днем было не меньше двадцати пяти, – поежилась она, извлекая из чемодана кофту и поспешно одеваясь.

Я уже заметил, что обогревателя, как и центрального отопления, в наших удобнейших апартаментах нет.

– Тяжесть – это Бобруйск, – сказала Виктория и замолчала.

Конечно! Прекрасное объяснение! Что тут еще добавить нашему лингвистическому Ниро Вульфу и самому ужасному педагогу в мире.

– Спонтанные речевые реакции приводят его в растерянность, – вдруг продолжила Вика, приглашая к дальнейшему обсуждению. – Скорее всего, занимался не с живыми учителями, а по книгам. Тренированная память, привык запоминать большие объемы информации. С живым общением явно проблемы. Эдакий Моцарт от программирования, но в остальном – как будто вчера родился.

– Типичный случай, – заметил я, вспомнив многих и многих своих знакомых компьютерщиков. К сожалению, ни одного миллионера среди них пока не числилось, но почти для каждого – от домашнего сидельца-фрилансера до сисадмина в какой-нибудь фирме – подходило определение, явившееся мне в результате случайной опечатки: айтишник-аутишник. Да, все мои знакомые компьютерщики ведут довольно замкнутый образ жизни и имеют специфический круг знакомств. Но Виктория тут же возразила сама себе:

– Типичный, да не типичный. При таких, мягко скажем, скромных навыках общения товарищ перебрался из Бобруйска в Канаду, организовал собственную фирму и более десяти лет остается ее бессменным директором.

– Почему Бобруйск – тяжесть? – поинтересовался я.

Вика посмотрела с удивлением и недоумением, как, наверное, взглянула бы антилопа на черепаху, если бы та предложила пробежать стометровку наперегонки.

– Он сам несколько раз это сказал. В теории номинации известен «закон двух миров». Видимый и ассоциативный. Линии сходства держатся языком «в секрете», но происхождение слов или их связи друг с другом многое открывают. Скажем, стыд происходит от студ, стужа, то есть для тех, кто говорит по-русски, ощущение стыда сравнимо с ощущением холода, пронизывающего тело. Или, например, сочетаемость с другими словами. Огонь и любовь могут вспыхивать и угасать. Взгляд и камешек можно бросить, поймать, перехватить. Мысли, как люди, могут приходить, не покидать, преследовать. Бобруйск у Паши – это гиря на ноге, тяжелая ноша и груз на душе. Грамматика чувств раскрывает эмоции, которые человек скрывает или даже не осознает. Почему-то ему тяжело вспоминать родной город, и при этом он у него постоянно всплывает. Скорее всего это не имеет отношения к делу, но не отметить я не могла.

Она помолчала и продолжила:

– А теперь самое интересное. Паша приехал из Торонто специально, чтобы встретиться с нами.

– У него тут проблемный филиал фирмы, – напомнил я, но Вика отрицательно помотала головой.

– На фирму он даже не заглянул. Не получается по времени. Судя по расписанию рейсов, он прилетел в семнадцать часов. Это был регулярный рейс, потому что на его рюкзаке наклейка на ручную кладь американских авиалиний. Пересаживался в Майами. Сейчас девятнадцать тридцать. Приехал к нам он в седьмом часу. Вчера мы ехали из аэропорта около часа, значит, он явился прямиком сюда, даже не заехал сменить испачканную одежду, хотя у него здесь есть служебная квартира. Ехать сейчас на фирму уже нет смысла, все разошлись, а завтра с утра Павел должен быть в Торонто, то есть обратно летит сегодня ночью. Вот и я спрашиваю – зачем? Он мог прекрасно обсудить все с нами по скайпу, как делали до этого, а информацию о ребятах передать по почте.

Здесь она права. Наш технологичный мир дает возможность комфортного общения на любом расстоянии, а личная встреча – это что-то сродни игре на раздевание. Если директор айтишников опасался, что его почту могут взломать, то почему не отправил данные с фейкового аккаунта? Загадка.

Вика уже достала ноутбук и вставила флешку.

У Павла действительно работала исключительно молодежь с просторов развалившегося Союза: коктейль «Затупившийся серп и проржавевший молот».

Анатоль, как он и сказал, был родом из промышленного городка Чапаевск под Самарой, который никак не ассоциировался с глуповатыми толстопузыми бородачами типа хипстер, но факт оставался фактом.

Были еще Михаил из Полтавы, Евгений из Москвы, Олег из Нижнего Новгорода, Петр из Новосибирска, Рустем из Казани, Искандер из Минска, москвички Анна и Камилла. Лиля тоже из Казани. Роксана – из Киева.

Все выглядели симпатичными, жизнерадостными, модными.

Я вдруг вспомнил про персиковые носки с самолетиками. Не знаю почему, но мне казалось, что это какой-то важный симптом. Вика выслушала меня безо всякого интереса:

– При чем тут носки?

– Как думаешь, у него есть семья? – спросил я.

Виктория пожала плечами:

– Не знаю. Наверное. Тут сказано, что ему тридцать восемь лет. Он богат, красив…

Красив?! Человек, которому можно без грима играть грустного французского мима?! Впрочем, долларовый миллионер, создатель компьютерной империи, наверное, должен казаться женщинам привлекательным.

– Если бы ты была женой Паши Кнопкина, ты бы разрешила ему надеть на деловую встречу такие дурацкие носки?

Виктория нахмурилась. На лице ее отобразилось удивление. Впрочем, возможно, она права: в современном обществе гендерные роли настолько перемешались, что не до носков.

Вместо ответа тетка открыла файл директора – видимо, ради чистоты эксперимента он записал в число подозреваемых и себя тоже. Фотограф был молодец, всеми возможными средствами постарался превратить Пашин недостаток – опущенные уголки глаз – в достоинство. Фотография была сделана немного сверху, при сложном свете, в результате чего у Кнопкина появился пронзительный строгий взгляд и выразительные скулы.

– Безусловно, человек с судьбой, – сказала Виктория, разглядывая фото.

Судьба у таких ребят обычно шла по одной простой схеме. Родители отправили умненького мальчика учиться за рубеж, где он зря времени не терял, пробивался своими мозгами, примкнул к команде хакеров, взломал с десяток-другой ресурсов, срубил на этом деле бабла, а чтобы бабло отмыть, создал фирму, легализовался…

– Кстати, почему он Паша? Не Павел Николаевич, не Павел…

– Слава богу, что не Павлик, – скривилась Виктория и добавила: – А семейное положение тут, кстати, нигде не указано. Только фоточки-фоточки и данные с сайтов его компании.

– Про слово «СПУГНУТЬ» тоже небезынтересно, – напомнил я.

– В этой эквадорской команде всего одиннадцать человек, – проговорила Вика, одновременно пролистывая резюме ребят. – Для многотысячной корпорации – сущая ерунда. Этот Паша мог бы просто распылить ребят по другим проектам или уволить всех, но ему важно именно поймать крысу. Посмотреть ей в глаза – это же явно что-то личное. Хотя, может быть, он просто мстительный урод и собирается скормить вора амазонским пираньям. Что мы можем о нем знать на самом деле? Нужны еще данные.

Наконец мы отправились досыпать то, что украл джетлаг, а я получил свое первое задание на этом проекте. Ох, как удивился бы наш работодатель, если бы узнал, что нанятый им эксперт первым делом решил проверить его самого! Вика поручила мне собрать все публикации о Павле Кнопкине в интернете за последние десять лет.

Глава 6
Дерево вариаций

– О чем, например, говорит частая смена работы? – Я аж вздрогнул. Не очень-то ожидаешь в шесть утра по дороге в туалет столкнуться с таким вопросом.

Вика сидела за столом на кухне, завернувшись в плед по самый подбородок, и согревалась кофе, аромат которого только сейчас достиг моих полусонных рецепторов. Пахло неплохо, но не действовало: мысли о сне были слаще и ароматней.

– Хуан Вальдес – местный бренд, говорят, лучший во всей Латинской Америке, – блеснула новыми познаниями Вика.

– Тебе же было сказано не вставать в пять утра, а то козочкой станешь!

Виктория только махнула рукой:

– Так о чем нам говорит частая смена работы?

Я заглянул через ее плечо: так и есть, с утра пораньше она просматривала резюме членов команды.

– О непостоянстве, склочном характере, не позволяющем уживаться с коллективом, о том, что кандидат не слишком надежный, – ответил я, продолжая свой путь.

– Но Паша же сказал, что у него таких людей нет. Все работают больше двух лет.

Она дождалась моего возвращения из туалетной комнаты и продолжила как ни в чем не бывало:

– Но есть один парень, который прыгал с работы на работу до устройства в «Айтишники».

В комнате было чудовищно холодно и почему-то сыро.

– Да, я приняла душ, теперь не знаю, как высохнуть и согреться, – пожаловалась Вика, сморщила нос и глубже зарылась в плед.

Я хотел открыть окно, на котором образовалась густая испарина, но с улицы, несмотря на то что уже рассвело, дунуло такой свежестью, что желание проветривать комнату тут же пропало. Горы есть горы, пусть и экватор. Любопытно, как здесь люди живут без отопления и кондиционеров, которые могут просушить этот влажный воздух? Дети природы, Маугли какие-то. Залезть в теплую постель и снова заснуть хотелось больше всего на свете, но Виктория ухватила меня за край футболки:

– Вот этот! Посмотри на него!

С экрана на меня уставился молодой человек лет тридцати. Черные волнистые волосы, яркие темные глаза, крупный нос, большие щеки. Наверное, любитель хорошо покушать. Хитроватая полуулыбка добавляла парню сходство с мультяшным бородавочником Пумбой из мультфильма «Король Лев». Он производил впечатление скорее приятное, чем наоборот.

– Михаил Богатько из Полтавы, – пояснила Вика. – Занимался частным бизнесом, видимо, прогорел, потом организовывал торжественные мероприятия: свадьбы, дни рождения, банкеты, делал программы под вентиляционное оборудование, год сидел без работы или работал неофициально…

– И что? – Если честно, мне сейчас хотелось ее чем-нибудь стукнуть.

– У остальных рабочая биография, как железная дорога в степях Казахстана: прямая и незатейливая. Девчонок четыре, и все они очень молоды – от двадцати четырех до двадцати семи лет, «Айтишники» либо их первое место работы, либо второе. Рустем, Искандер, Евгений и Петр – двадцать семь, двадцать восемь, двадцать восемь и двадцать девять лет соответственно – после окончания вузов сразу стали работать в «Айтишниках». Петр даже вырос до руководителя проекта. Олег – самый старый, если можно так выразиться, член команды – ему тридцать пять, работает в фирме дольше всех, почти восемь лет, до этого работал на одного из крупнейших российских операторов связи. И вот остается Михаил…

Я вспомнил одну историю, которую и рассказал Вике в надежде, что она наконец отстанет от меня.

– Родители одного парня отдали его на усыновление. Вырос он в чужой семье. Университета так и не окончил. Скакал с работы на работу. Ездил в Индию на поиски себя. Кроме прочего, чувак страдал дислексией, то есть был полностью не обучаем. Хороший ли это работник?

Виктория насупилась:

– Даже не знаю, сколько проектов в Латинской Америке отдал бы Паша Кнопкин японцам или хоть голубоногим олушам за возможность поработать с этим, как ты выражаешься, чуваком.

Она попала в точку, потому что я только что вкратце изложил биографию Стива Джобса.

– Может быть, скакать с работы на работу – признак гениальности или напряженной борьбы с обстоятельствами, и вот Михаил из Полтавы наконец победил, устроившись на крутую высокооплачиваемую работу? – бросил я, отправляясь в сторону своей спальни с чувством небольшой, но все-таки победы.

Вика не ответила.

Стоит ли говорить, что, проснувшись в десять утра, я обнаружил Викторию в глубоком коматозе рядом с компьютером и недопитой чашкой кофе?

Разбудить уважаемого эксперта оказалось не под силу даже ее будильнику. Пришлось тащить эту раннюю пташку в спальню и воссоединять с кроватью.

Несмотря на то что солнце давно взошло, комната все еще не просохла, и тут я вспомнил, что хозяин удобнейших апартаментов говорит по-английски. Видимо, Павел Кнопкин не зря вчера поделился этой ценной информацией.

Хорхе, так звали нашего рантье, взял трубку после первого же гудка, как будто ждал моего звонка, однако, несмотря на наличие языка-посредника, наш разговор с квартирным хозяином не заладился с самого начала.

– Это климат такой, – сообщил мне голос на том конце провода.

Обладатель голоса говорил по-английски действительно неплохо, с забавным испанским акцентом. Хотя акцент оказался в этом случае только на руку, потому что делал речь более понятной. Хорхе старательно выговаривал все буквы, в том числе те, которые не читались.

– Климат снаружи мы исправить не можем, зато можно исправить ситуацию в доме. Почему бы вам не привезти нам обогреватель? – поинтересовался я.

Хорхе ненадолго завис, помолчал, но тем не менее прекрасно меня понял и ответил предельно вежливо:

– Я здесь родился, вырос, тут всегда так. Мы очень редко используем обогреватели.

– Это очень странно. У нас в России тоже климат. И гораздо суровее вашего, поверьте мне, но мы научились отапливать помещения пару тысяч лет назад.

Хорхе вежливо усмехнулся.

– Вот и я удивляюсь, вы же вроде бы русские. У вас там даже снег есть, – проявил осведомленность наш квартирный хозяин.

Черт побери, кажется, раздобыть обогреватель становилось делом чести!

– Есть, – согласился я. – Но неужели вы думаете, будто из-за того, что у нас есть снег, русские кардинально отличаются от эквадорцев? Уверяю вас, Хорхе, русским бывает холодно точно так же, как всем остальным людям на земле, просто мы умеем тепло одеваться и не привыкли жить в сырости.

Мой собеседник как-то неопределенно хмыкнул в трубку. В его интонации мне послышалось какое-то невысказанное расистское замечание.

На словах же он искал компромисс:

– Я мог бы заехать к вам и привезти дополнительные одеяла и пару свитеров.

– Эту проблему невозможно решить с помощью свитера. У меня тут мокрые полотенца и запотевшие окна.

Хорхе то ли искренне не понимал, то ли придуривался:

– Я, конечно, могу поговорить, но боюсь, что не разрешит управление зданием, так как обогреватель может перевернуться.

Я все больше заводился от этой беседы, повороты которой были не менее лихими и неожиданными, чем маневры шайтан-автобуса на дороге.

– Кто же его перевернет, неужели я или Виктория?

Хорхе спохватился.

– Только не обижайтесь, сеньор Александор. – Он делал ударение на последний слог. Испанцы это умеют. Даже банальное и скучное слово «компьютер» в испанском языке похоже на лихого тореадора, укротителя быков: компутадо́р! Александо́р, вне всяких сомнений, звучало гораздо брутальнее, нежели Александр, наверное, он пытался подольститься.

– Это не мои домыслы, сеньор Александор, – оправдывался Хорхе. – Такие законы. Только и всего.

Поняв, что правила эффективной коммуникации не действуют на этого прохиндея, я поставил вопрос ребром: или обогреватель, или мы найдем другую квартиру.

– Я попробую сделать все от меня зависящее, – не слишком убедительно заверил Хорхе и повесил трубку.

Почувствовав себя немного Александо́ром, я поставил вариться кофе и вышел на балкон.

С высоты нашего седьмого этажа взору открывалась совершенно потрясающая картина, которую мозг, оправившись от джетлага, смог наконец оценить по достоинству. В долине между горами лежали проспекты «делового пузыря», а чуть на отдалении – улочки и скверики колониального Кито.

Кито – первый в мире город, взятый под охрану ЮНЕСКО, потому что здесь почти в нетронутом виде сохранилась европейская застройка шестнадцатого-девятнадцатого веков. Если рай понимать как место без войны, то Эквадор – это рай. Правда, с небольшой поправочкой. Раем эта страна стала с того момента, как испанцы пленили, а потом в 1533 году казнили Великого Инку Атауальпу, предводителя одной из мощнейших индейских империй – царства Киту. Кстати, произошли эти события, радикально изменившие ход истории Южной Америки, как раз где-то в районе нынешней столицы Эквадора. Несмотря на то что сопротивление индейцев на территории Анд продолжалось вплоть до 1572 года, фактически поражение эквадорских индейцев кечуа стало началом конца этой некогда могущественной цивилизации.

В общем, приблизительно с первой трети шестнадцатого века Франсиско Писсаро совершенно поработил местное население, и на территории Эквадора больше не воевали. За все время новой истории южноамериканского континента индейцами были сделаны три попытки отстоять территорию вокруг реки Амазонки, но все безуспешно. В одном из этих конфликтов чем-то и отличился генерал Карлос Тобар, имя которого увековечили в названии нашей улицы. Правда, чем именно он прославился, ни англо-, ни русскоязычный сектор интернета не поведали.

Благодаря почти райскому спокойствию в Кито сохранилась испанская застройка, какой не увидишь и в самой Испании. Церкви и базилики пятнадцатого-шестнадцатого веков в знаменитом стиле мудехар: эклектика мавританского, готического и ренессансного стилей. Самые богатые аббатства во всей Латинской Америке, улочки и домики, расписанные индейскими орнаментами, украшенные европейской лепниной. Собор Дель Вото Националь (Национальной клятвы) – копия парижского Нотр-Дам де Пари, только в несколько раз больше. Все это щедро обещали путеводители. Так что после известия о том, что я не увижу океан, мне было чем утешиться.

На столе валялось несколько листов формата А4, исписанных Викиной рукой, а в компьютере был открыт вордовский документ.

Доброе утро, Паша! Вы предупреждали про пять утра, но на меня такие штуки вряд ли подействуют, – писала самоуверенная Вика, мирно посапывающая теперь в соседней комнате. – Так что вот вам краткий отчет о методике, которую я собираюсь применить.

Японцы, которые не очень сильны в бизнес-анализе, как Вы сегодня пояснили, сильны кое в чем другом. Методика «Дерево вариаций», которая нам поможет найти крысу, по иронии судьбы разработана именно в Стране восходящего солнца. Кармический случай, если хотите. Так вот, японским лингвистам было поручено очень необычное задание от правительства: им нужно было зафиксировать и описать все трагические случаи на строительных объектах, которые происходят из-за коммуникативных неудач. Дело в том, что в Японии 40 % от всех смертных случаев во всех отраслях промышленности – это смерти на стройках. При этом 90 % из них связаны именно с проблемами понимания. Такой вот удивительный и малообъяснимый для меня факт.