Вероника всегда приходила в клинику рано, но этим утром она появилась почти на час раньше обычного. Нестандартный запрос не давал ей покоя – она плохо спала, а проснувшись, первым делом перечитала материалы дела Кирилла Бутовского.
«Комплексная диссоциативная амнезия» – гласил диагноз. В переводе с медицинского на человеческий это означало полное отсутствие личных воспоминаний. Случай действительно редкий и тяжёлый.
Клиника встретила её пустыми коридорами и приглушённым светом. Её шаги гулко отдавались в тишине, пока она шла к своему кабинету. Активировав рабочий терминал, Вероника погрузилась в изучение научной литературы по созданию искусственных биографических линий – направлению, которое находилось в экспериментальной стадии и балансировало на грани этичности.
– Доброе утро, Вероника Андреевна, – голос директора клиники застал её врасплох. – Вы сегодня необычно рано.
Руководитель «Мнемозины», Алексей Павлович, стоял в дверном проёме, сжимая в руке неизменную чашку кофе. Седеющие виски и острый взгляд придавали ему вид человека, который знает больше, чем говорит.
– У меня сегодня нестандартный случай, – Вероника указала на экран с открытым файлом. – Полная биографическая амнезия.
Алексей Павлович приподнял бровь.
– Да, я видел ваше подтверждение. Хотел поговорить об этом. Случай действительно… особенный. Я бы сказал, на грани наших возможностей.
Вероника выпрямилась в кресле.
– Вы считаете, я не должна браться за него?
Директор помедлил с ответом, делая глоток кофе.
– Скажем так – я считаю, что вы должны быть предельно осторожны. Этот пациент направлен к нам по особой рекомендации. Выше моего уровня, если вы понимаете.
Вероника нахмурилась. «Выше уровня» директора клиники могло означать только одно – государственные структуры.
– Что конкретно вы имеете в виду?
– Только то, что все ваши действия должны строго соответствовать протоколам, – Алексей Павлович сделал ударение на слове «строго». – Никаких экспериментов. Исключительно консультативный формат на первых этапах. И полный отчёт мне лично после каждого сеанса.
Он пристально посмотрел на неё, словно пытаясь передать какое-то невысказанное сообщение, затем кивнул и вышел, оставив Веронику с растущим чувством тревожного любопытства.
Что это было? Предупреждение? Намёк? Простая формальность? Она не могла понять, но теперь её интерес к новому пациенту только усилился.
В 9:45 система оповестила её о прибытии Кирилла Бутовского. Вероника сделала глубокий вдох, успокаиваясь, и вышла в приёмную.
Он оказался не таким, как она представляла. В её воображении человек без памяти должен был выглядеть потерянным, неуверенным, с блуждающим взглядом. Но перед ней стоял подтянутый мужчина среднего роста, с короткой стрижкой и внимательными серыми глазами. Одет просто, но аккуратно – тёмные джинсы, серый свитер, лёгкая куртка. Взгляд – цепкий и собранный, совсем не похожий на взгляд человека, потерявшего себя.
– Кирилл Александрович? – Вероника протянула руку. – Я Вероника Андреевна Корецкая, архитектор памяти. Пройдёмте в мой кабинет.
Его рукопожатие оказалось сухим и уверенным.
– Благодарю вас за согласие встретиться, – голос звучал ровно и спокойно.
Когда они вошли в кабинет, Вероника активировала протокол конфиденциальности. Стеклянные стены затуманились, отсекая их от внешнего мира.
– Прежде чем мы начнём, я должна уточнить некоторые формальности, – начала Вероника, указывая Кириллу на кресло. – Ваш случай выходит за рамки стандартных протоколов нашей клиники. Мы специализируемся на коррекции травматических воспоминаний, а не на создании новых биографических линий.
Кирилл слегка наклонил голову, изучая её.
– Мне сказали, что вы лучшая в своём деле, – произнёс он, и Вероника не смогла определить, был ли это комплимент или констатация факта.
– В своём деле – да, – согласилась она. – Но то, что вы запрашиваете, находится в серой зоне. Этический кодекс архитекторов памяти запрещает создавать полностью искусственные воспоминания.
– Но ведь вы создаёте их каждый день, – спокойно возразил он.
– Нет. Мы модифицируем существующие воспоминания, смягчаем их эмоциональное воздействие, восстанавливаем вытесненные детали. Но не создаём то, чего никогда не было.
Кирилл слегка улыбнулся, и эта улыбка показалась Веронике странно неуместной, словно он научился ей недавно.
– А что, если я попрошу вас не создавать ничего нового, а просто… восстановить то, что было утрачено?
Вероника подняла бровь.
– Это разные вещи. Если у вас есть диссоциативная амнезия, значит, ваши воспоминания где-то есть, они просто заблокированы. В таком случае нам нужно работать с психиатром над их восстановлением, а не конструировать новые.
– А если их действительно нет? – тихо спросил он.
Вероника замерла. В его голосе прозвучала такая глубокая печаль, что у неё сжалось сердце.
– Давайте начнём с простого, – сказала она, переходя к профессиональному тону. – Я задам вам несколько вопросов, и мы посмотрим, что у вас сохранилось. Согласны?
Кирилл кивнул.
– Что вы помните о своём детстве?
– Ничего конкретного.
– Имена родителей?
– В моих документах указано, что мать – Бутовская Марина Сергеевна, отец – Бутовский Александр Петрович. Но я их не помню.
– Место рождения?
– По документам – Новосибирск.
Вероника сделала пометку. Всё «по документам», но ничего из личных воспоминаний.
– А что самое раннее, что вы помните? Не из документов, а именно помните?
Кирилл на мгновение задумался.
– Больничная палата. Белый потолок. Врач говорит мне, что я перенёс черепно-мозговую травму и потерял память. Это было примерно год назад.
– И с того момента – ничего из прошлой жизни?
– Ничего определённого. Иногда бывают… фрагменты. Ощущения. Как будто снимки без контекста. Лицо женщины с каштановыми волосами. Запах свежих газет. Звук печатной машинки. Но я не могу связать их ни с чем.
Вероника сделала ещё одну пометку. Это было похоже на правду – при амнезии часто сохраняются сенсорные фрагменты, не связанные с конкретными событиями.
– Как вы справляетесь с повседневной жизнью? Вы помните, как пользоваться бытовыми приборами? Как оплачивать счета?
К её удивлению, Кирилл уверенно кивнул.
– Процедурная память сохранилась полностью. Я умею готовить, управлять автомобилем, пользоваться компьютером. Я помню, как составлять сложные тексты, анализировать информацию. Но не помню, где и как я этому научился.
Это было интересно. При тяжёлых амнезиях чаще всего страдают и процедурные навыки.
– У вас есть работа?
– Я пишу аналитические статьи для нескольких информационных порталов. Под псевдонимом. Ничего личного или связанного с биографией – чистая аналитика.
Вероника кивнула. В этом был смысл. Человек без прошлого выбрал работу, где его личная история не имела значения.
– Что привело вас ко мне? – спросила она, переходя к сути. – Что вы хотите получить?
Кирилл долго смотрел на неё, словно решаясь на что-то.
– Целостность, – наконец произнёс он. – Вы знаете, каково это – существовать без прошлого? Это как… как жить на плоту посреди океана. Нет берега, нет ориентиров. Только настоящий момент. Я не знаю, кем я был, что любил, чего боялся. Кто были мои друзья, были ли у меня отношения. Врачи говорят, есть шанс, что память никогда не вернётся.
– И вы хотите, чтобы я создала вам искусственные воспоминания вместо настоящих? – осторожно уточнила Вероника.
– Я хочу, чтобы вы помогли мне построить связный нарратив. Историю, которая объяснила бы, кто я такой. Как я стал таким, какой я есть сейчас.
Вероника встала и прошлась по кабинету. Это была дилемма. С одной стороны, Этический кодекс архитекторов памяти был однозначен: нельзя создавать то, чего не было. С другой – перед ней сидел человек, страдающий от отсутствия той самой основы, которая делает нас людьми – личной истории.
– Кирилл Александрович, то, что вы просите, находится за гранью стандартных процедур. Я не могу просто взять и сконструировать для вас детство, юность, первую любовь. Это было бы… неправильно.
Она ожидала разочарования, может быть, даже злости. Но он вдруг улыбнулся – на этот раз искренне.
– Я и не просил об этом. Я просил о помощи. А форму этой помощи я оставляю на ваше профессиональное усмотрение.
Вероника пристально посмотрела на своего необычного пациента. Что-то в нём казалось неуловимо неправильным. Слишком собранный для человека с амнезией. Слишком точно подбирает слова. Слишком… осознанный.
О проекте
О подписке