– Ну, доброго всем вечера, – грянуло в дверях так, что Василий Васильевич вздрогнул. – А я думаю, чего это нас никто не встречает?! А в тюряге ужин по расписанию!..

Два мужика, поразительно похожие друг на друга, в абсолютно одинаковых костюмах и галстуках, ввалились в столовую, где моментально стало тесно и нечем дышать.

– А где хозяин-то?

– Приветствую! – Виктор Захарович пошел им навстречу, вид у него был растерянный. – Как раз к столу.

– Постоловаться мы всегда рады, – прохрюкал один из мужиков.

Они и впрямь были похожи на свиней – откормленные, гладкие, слегка щетинистые. Выразительные пятачки и закрученные хвосты.

– Добро пожаловать, Александр Федорович!

– Да ладно тебе, отец, – окончательно развеселился свин. – Очки протри! Федорыч – это он, а я Николаич!.. Иван Николаич я!

– Проходите, мы гостям всегда рады!..

– Да какие же мы гости, отец! Мы, считай, уже хозяева, а?! – И свины вновь радостно захрюкали.

Меркурьев принялся хлебать лапшу. Она была огненная, золотистая, из прозрачного бульона в звездочках навара выглядывала бодрая утиная нога.

Его решительно уж точно, уж никак не могло касаться происходящее, но любопытство, отчего-то смешанное с беспокойством, разбирало. Против воли он то и дело оглядывался на высокие двери, за которые Виктор Захарович увлек вновь прибывших. Оттуда раздавались непривычно громкие голоса – куда там китайцам!..

– …Поужинаем, пока все горячее, а завтра за дела.

– …Нам рассиживаться некогда, отец, чего тянуть, когда дело, считай, сделано!.. Да не дрейфь, Захарыч, держи хвост пистолетом! Мы тебя не обидим!

– Нет, нет, поужинаем сначала.

– Да че ты заладил-то? Мы уже в приличном месте поужинали!..

– Пришла беда, – сказала, принимая у Меркурьева тарелку, Нинель Федоровна. Лицо у нее потемнело, постарело. – Я все не верила…

– Что такое?

– Продает дом наш Виктор Захарович, – выговорила домоправительница и вся перекосилась. Видно, сдерживаться ей было нелегко. – Совсем продает, окончательно.

– Зачем?

Глаза у Нинели налились слезами, и одна все же пролилась, капнула в тарелку.

– Не справляется, – с сердцем сказала она. – Никак не справляется. Говорит, стар стал, сил нет. Мы все ему помогаем, как можем, а он… Видите? Продает. И кому! Этим!..

В тарелку капнула еще одна слеза.

Меркурьев молчал, не зная, что сказать.

– Вы меня извините, – спохватилась Нинель Федоровна. – Что-то я… раскисла. Вы тут ни при чем, вы отдыхать приехали!.. Сейчас горячее подам.

Василий Васильевич проводил ее глазами.

Вот тебе на!.. Похожий на английского помещика хозяин продает такой славный, так хорошо устроенный дом на взморье! А Василий Васильевич уже надумал, как через год приедет вновь – в таком же дождливом ноябре, и встретится с домом и с хозяином, как со старыми знакомыми!..

Нельзя ни на что рассчитывать всерьез, когда-то учила его бабушка. Ко всем своим планам и мечтаниям нужно прибавлять: как бог даст.

Не даст, и ничего не будет.

– Случится страшное, – возвестила Антипия. – Очень скоро.

– Да бросьте вы дурака валять, – сказал Стас с досадой.

– И так аппетит испортили, – поддержала его Софья. – А кухня тут почти как в Москве!.. Вызовите лучше дух этого вашего и спросите, когда их черт унесет! Так орут, аж голова заболела.

– Канта, – подсказал Стас.

– Да хоть кого! – возмутилась Софья. – Лишь бы эти убрались.

– А я и не знала, что дом продается, – сказала Кристина. – Мне Виктор Захарович ничего не говорил.

– Да мы-то все тут при чем? – удивился Стас. – Мы приехали и уехали, какое наше дело?!

Он прошагал к буфету, нажал кнопку на кофемашине, которая сразу ожила, замигала, заворчала, настраиваясь на работу.

– Мы спросим, – пообещала вещунья так же громко. – Мы спросим, что нас ждет. И может быть, нам расскажут…

По комнате поплыл острый и свежий запах кофе.

Василий Васильевич расправился с печенью по-берлински, подумал и попросил еще малиновый мильфей.

Не может быть ничего лучше холодного малинового торта с горячим кофе. Особенно вечером в ноябре, когда на улице идет дождь.

Но почему-то мысль про дождь, ноябрь и кофе показалась ему не такой радужной, как всего час назад.

Собственно, за этот час ничего не изменилось!.. До того, как Виктор Захарович продаст дом, Меркурьев успеет десять раз уехать в Бухару.

Тогда в чем дело?..

Громкие голоса заговорили еще громче, и нужно было делать над собой усилие, чтобы не слушать каждое слово.

– Пойдемте в гостиную, – предложила Софья и поднялась. – Если все поужинали. Так невозможно!..

Меркурьев в гостиную не пошел.

Он забрал свой мильфей и кофе, темным коридором вышел к чугунной лестнице и устроился в кресле возле круглого столика с книгой, так и лежавшей страницами вниз.

Здесь было тихо, темно и пахло дождем, цветами и немного углем, должно быть, из пасти камина.

Василий Васильевич сделал глоток, зажмурился и откинулся на спинку кресла.

Если бы у него был такой дом, он ни за что бы его не продал. Так и жил бы здесь постоянно. Нет, постоянно не выйдет, на такой дом нужно зарабатывать. Он зарабатывал бы, а дом его ждал. А потом он приезжал бы и жил.

– Да ладно тебе, – сказали в темноте, очень близко. Меркурьев сел прямо и оглянулся. – Все уже готово.

– Готово, не готово, – раздраженно отозвался второй голос. – А если все пойдет не так?!

– Что тут может не так пойти?!

– Да что угодно. Вдруг старик не справится?.. А если он упустит?

– Ничего он не упустит.

Голосов Меркурьев не узнавал. Впрочем, он был уверен, что говорят жизнерадостные покупатели дома. Только… где они?.. За поворотом коридора? Или забрались в камин?!

– Давай, давай, – поторопил один из говоривших. – Времени мало!

Василий Васильевич вспомнил разговор, который он слышал из своей комнаты. Тогда речь тоже шла о времени, о том, что его мало! Но в тот момент в доме еще не было ни Александра Федоровича, ни Ивана Николаевича!..

У Меркурьева была прекрасная память на имена.

Одним глотком он допил кофе, встал и огляделся по сторонам. Никого и ничего. В глубине длинного коридора теплится желтый свет из гостиной, по всей видимости, там готовятся к спиритическому сеансу и визиту духа Иммануила Канта. В высокое и узкое готическое окно заглядывает луна – небо поднялось и очистилось, видно, идут холода.

Василий Васильевич, осторожно ступая, подошел к входной двери и потянул. Она отворилась – неожиданно легко.

Он вдохнул холодный воздух, прикрыл дверь и немного постоял, прислушиваясь.

Никого.

Где могли прятаться те двое, голоса которых он слышал так отчетливо? Не в камине же на самом деле!..

Он взялся за перила чугунной лестницы, задрал голову и посмотрел вверх. Ничего не было видно, только терялись во мраке затейливые литые перила. Должно быть, на втором этаже тоже горит свет, но отсюда, снизу, его не видно.

Василий Васильевич двинулся по коридору к гостиной.

Позади него что-то звякнуло, и тихий звук разорвался у него в ушах как удар грома. Он замер. Потом молниеносно оглянулся.

Никого.

Меркурьев немного постоял, не шевелясь и прислушиваясь, потом вернулся к столику с оставленной кофейной чашкой.

Луна по-прежнему лила в узкое окно дрожащий синий свет, и море вздыхало за толстыми стенами: шу-уф, шу-уф!..

Василий Васильевич потрогал чашку – чуть теплая. Кофе из нее он допил совсем недавно. Ложка брякнула о блюдце, и он узнал звук. Именно этот звук остановил его!

Но кто мог переставить чашку у него за спиной в пустом вестибюле?!

Что-то еще тревожило его, и он никак не мог понять, что именно. Неверный лунный свет? Звуки осеннего моря?..

Внезапно ему стало страшно – одному в темноте, – так страшно, что он едва справился с собой. Больше всего ему хотелось помчаться со всех ног туда, где светло и люди, но Василий Васильевич удержался.

Громко топая – на этот раз специально! – он вернулся к входной двери и запер ее на задвижку. Чугунный штырек отчетливо клацнул.

Меркурьев решительно пошел в сторону коридора и вдруг остановился и замер.

Книга. На столе лежала книга.

Когда он впервые вошел в этот дом, сразу увидел книгу на резном старинном столике, лежавшую страницами вниз.

Только что он пил кофе и время от времени посматривал на нее!..

Василий Васильевич подошел и посмотрел еще раз.

Книга по-прежнему была на столе, но лежала страницами вверх.

– Я не брал ее в руки, – сказал Меркурьев вслух. – Точно не брал!.. И здесь никого не было!..

Голос его потерялся, пропал в дубовых панелях стен, в вышине чугунной лестницы, в провале гигантского камина.

Он еще помедлил, а потом взял книгу в руки.

Она называлась «Философия Канта» и была открыта на пятьдесят седьмой странице.

Меркурьев поднес ее к окну и с трудом разобрал:

«Итак, философ не испытал в жизни ни сильных радостей, ни сильных страданий, которые приносят с собой страсти. Его внутренняя жизнь всегда находилась в состоянии равновесия. Сам Кант полагал, что в такой спокойной, правильной жизни, проникнутой нравственным началом, и заключается счастье человеческое, и действительно, Кант был счастлив. В глазах современников Кант представлял образец мудреца, и таким же он будет в глазах грядущих поколений, вознесенный на эту высоту своими заслугами и чистотой своей жизни».

– И чистотой своей жизни, – дочитал Василий Васильевич последнюю на странице фразу.

Что получается? Как только он повернулся спиной, некто, в данную минуту невидимый, неслышимый и неизвестно куда скрывшийся, подкрался к резному столику, зачем-то взял книгу, перевернул ее и задел при этом чашку.

Чашка звякнула, Меркурьев оглянулся, человек исчез, растворился во тьме.

Какая-то ерунда получается, и больше ничего!..

Интересно, где здесь включается свет? Нужно будет спросить у Виктора Захаровича!..

Решительно захлопнув «Философию Канта», Василий Васильевич вернул ее на столик и пошел по коридору на свет.

Из гостиной выглянула студентка и, увидев его, помахала рукой:

– Идите к нам! На улице холодно, в столовой банкет, а у нас интересно!.. Идите!

Меркурьев махнул рукой в ответ и, повинуясь духу старинного романа о привидениях, охватившего его в вестибюле, приоткрыл дверь в столовую.

Там пировали.

Двое одинаковых свинов, скинув с плеч одинаковые пиджаки, одинаково чокались стаканами. Виктор Захарович притулился рядом на краешке стула, как воробей рядом с орлами-стервятниками, терзающими добычу. Казалось, стервятники вот-вот перекинутся на воробья, только доедят павшую лань!

Вместо лани на столе были наставлены бутылки, тарелки, судки, салатники, миски, чашки. Особенно поразило Василия Васильевича заливное – огромная рыбина с пучком петрушки в зубастой пасти, словно карикатура! Из середины рыбины было уже порядочно выедено.

– Давай, Захарыч, – говорил один из пирующих, – тяпнем за наши успехи! Что бы ты без нас делал, Захары-ыч?! Кому твоя развалюха нужна! А я ее покупаю!

– Пс-ст, пс-ст! – перебивал его второй. – Не ты один покупаешь, мы обое! Чего такое!

– Обое, да! Я ж и говорю!

– Какая разница, кто покупает, – Виктор Захарович махом опрокинул в себя стопку водки. – Главное, что я продаю.

– Еще бы ты не продал, голуба! Времена сейчас тяжелые, денежки-то все тю-тю, в трубу улетели! А я покупаю, наликом плачу, без дураков, без налоговиков!

– Обое мы покупаем, сказано!

– Да ладно, спокуха! Слышь, Захарыч, не дрейфь, мы тут нормальный комплексок забубеним, с банями, с номерочками на почасовой оплате, с девчонками-поскакушками!.. Поедет к нам народ, чего не поехать! Море – вот оно! В леске беседок под шашлыки наставим, пожарники все свои, не прицепится никто!

– Не, не, – вступил второй. – Ну правда, отец, чего место пропадает! Оно, может, и не нужно никому, но у тебя тут вода подведена, газ, трубы проложены, все дела! Чем сначала начинать, лучше вообще не начинать.

И гости рассмеялись.

Из кухонной двери вышла Нинель Федоровна с огромным подносом, за края которого торчали острые пики шампуров.

За столом завыли от радости и снова столкнулись стаканами.

Заметив Меркурьева, Нинель Федоровна кивнула и тихонько к нему подошла, как только утвердила шашлыки в центре пиршественного стола. Она слегка подтолкнула Меркурьева в коридор, вышла следом и плотно прикрыла за собой дверь.

– Давно они закусывают? – спросил он.

Домоправительница вздохнула:

– Минут двадцать. Да как вы ушли, так они сразу и сели. Двадцать минут, а водки уже как не было. Сейчас велю еще одну в морозилку положить, там всего две осталось…

– После еще двух бутылок им будет наплевать, холодная водка или кипяток!..

Нинель Федоровна улыбнулась.

– Может, еще десерта хотите, Василий Васильевич? Есть шоколадный торт с вишней, «Черный лес». Не желаете? Дурной сон, – добавила она и вздохнула. – Куда нам всем деваться? Где работу искать? Да не в том дело! Я в этом доме всю жизнь провела, вот с таких лет!

Она показала рукой, с каких именно лет.

– А… остальные гости? – спросил Василий Васильевич. Он точно знал, что в темном коридоре за ним кто-то следил, но кто?.. – За ужином были все или в доме еще кто-то есть?

Нинель Федоровна покачала головой:

– Все. У нас места мало, да и не сезон. Еще одна особа должна пожаловать, но предупредила, что будет поздно. А почему вы спрашиваете?..

Меркурьев сказал, что интересуется спиритическими сеансами, а по его сведениям, на таком сеансе должно присутствовать как можно больше людей.

– Да какие там сеансы!.. Все глупости, дамские штучки! Или вы тоже… в духов верите?

Меркурьев пожал плечами.

– Хозяйка, – заревели из столовой. – Хозяйка, водку неси!

– Извините меня, – шепнула Нинель Федоровна. – Я должна подать.

Странное дело. Выходит, в вестибюле никого быть не могло. Но ведь кто-то переложил книгу и задел при этом чашку!

Василий Васильевич вошел в гостиную, где все было приготовлено для спиритизма – круглый стол в центре под лампой, какие-то бумаги с нарисованными символами, тарелка со стрелкой, похожая на часы.

Меркурьев взглянул на тарелку.

– Любопытство одолело? – спросила Софья. – Или скука? Заняться нечем? Пойдемте гулять! Дождя нет, сейчас на море так романтично и страшно! Вы любите, когда страшно?

– Вы все время были здесь?

– То есть?!

– После ужина вы перешли в гостиную все вместе?

Софья взглянула на него иронически.

– А что такое?

– Да, да, мы все пришли сюда, – нетерпеливо сказала Кристина. – Только вас ждем! Без вас наша колдунья вызывать Канта отказывается. Мы ее уговаривали, уговаривали, а она ни в какую!..

– Я не колдунья, – возразила Антипия. – Я посредник между мирами. Так научил меня великий Сантана. Слишком тонка междувселенная ткань, но зато как прочна! Преодолеть ее могут единицы. И я преодолеваю, когда мне позволяют высшие силы.

Меркурьев прошел к буфету, подумал и налил себе джина и тоника. Лед приятно клацал и шипел в газированной воде.

– Странная штука, – сказал он. – А мне показалось, кто-то разговаривал в коридоре. В том, что ведет к чугунной лестнице.

– Правда, классная лестница?! – спросила Кристина. – Между прочим, подлинный модерн, железоделательный завод во Франкфурте, там клеймо стоит. Начало двадцатого. Века, я имею в виду! Я потом непременно ее сфотографирую.

– Да этого модерна по всей России сколько угодно. – Стас пожал плечами. – Кругом один модерн!

– Да ладно. И потом, тут немецкий модерн!

– Он везде одинаковый.

Софья, которой надоели дети с их препирательствами и Василий Васильевич с его тугоумием, взяла его под руку и спросила, когда они пойдут на маяк.

– Прямо завтра, – немедленно согласился Меркурьев. – С утра.

Софья тонко улыбнулась.

Выходит, обстановку она оценила правильно, и ее ожидает осенний прибалтийский легкий роман с привкусом тумана и кофе, с запахом опавших буковых листьев. Осталось только придумать, как утром нарядиться, чтобы поразить инженера. Софья была уверена, что поразить его ничего не стоит.

– Давайте свет гасить, – сказала Кристина. – Антипия, мы же должны выключить свет?

– Духи приемлют только тьму. Из тьмы выходят, во тьме существуют и во тьму возвращаются. Свет для них слишком беспощаден.

Стас выключил электричество, а Кристина поплотнее задернула шторы. Последовательница великого Сантаны и посредник между мирами затеплила свечу в бронзовом канделябре. Василий Васильевич наблюдал с большим интересом и заметил, что свечу она зажгла обыкновенной пластмассовой зажигалкой, очень деловито, и так же деловито спрятала зажигалку в недра своих шелков.

– Садитесь вокруг стола, – произнесла Антипия особенным голосом. – Беритесь за руки и думайте о том, что хотите узнать. Ни один из вас не должен сомневаться, иначе дух не явится.

– Никто ни в чем не сомневается, – пробормотал Василий Васильевич.

Справа от него оказалась Софья, сразу же вложившая в его ладонь пальцы, а слева Стас. У него рука была большая и до того влажная, что Меркурьеву немедленно захотелось вытереть свою о брюки.

Светом свечи были озарены только середина стола и лица сидящих. Антипия закрыла глаза.

– Мир теней и снов, мир тонких иллюзий, откройся перед нами, яви нам обитателей своих, – начала она, закрыв глаза. – Мы, находящиеся по эту сторону стены, смиренно просим отправить к нам посланника, дух великого Иммануила Канта. Пусть явится он на короткое время, ответит на наши вопросы, поможет разрешить неразрешимое, увидеть невидимое. Слышно ли меня там, по ту сторону?

Свеча потрескивала, и отдаленно шумело море: шу-уф, шу-уф.

– Слышит ли меня повелитель теней и снов?

Меркурьев вздохнул. И тотчас же его правую руку легонько сжали тонкие пальцы Софьи.

«Неужели это я сижу тут в темноте и жду, когда мне явится дух Канта, – подумал Василий Васильевич. – Что со мной такое?!»

Свеча затрепетала, пламя заметалось из стороны в сторону.

– Понимаю, – нараспев произнесла Антипия. – Ты близко. Я жду тебя.

Она покачивалась из стороны в сторону как заведенная. Слабый отсвет пламени то ложился на ее лицо, то оно совсем исчезало во мраке.

«Что я знаю про Канта? – продолжал думать Василий Васильевич, которому совсем нечем было заняться и стало неинтересно. – Знаю, что он философ, написал «Критику чистого разума», жил в Кенигсберге, и горожане сверяли по нему часы – он всегда в одно и то же время проходил по одним и тем же мостам и улицам. Больше ничего не знаю. Философию в университете нам читали плохо, без огонька. Да мне было не до философии!..»

Свеча неожиданно погасла, словно ее задули. Стало совсем темно, и нежные пальчики Софьи впились в его ладонь. Василий Васильевич осторожно пожал их в ответ – мало ли, может, на самом деле боится!..

– Я жду, – раздался голос Антипии. – Ты здесь, дух? Если здесь, подай знак.

Стол под локтями Василия Васильевича вздрогнул, приподнялся и опустился со стуком. Видимо, Кант подал знак.

– Мы ждали тебя! – провозгласила вещунья ликующе. – Скажи, что нас ждет завтра? Добро?

Ничего не происходило. По всей видимости, дух Канта раздумывал, что ждет завтра столь разношерстную компанию.

– Нас ждет зло? Ответь! Зло рядом с нами?

На этот раз Кант собрался с мыслями, потому что стол подпрыгнул и стукнул.

– Зло придет от нас? – продолжала вопрошать Антипия.

Стол подпрыгнул дважды.

– Зло придет не от нас, – констатировала вещунья. – Оно постучит в двери?

Канта, по всей видимости, забавляло происходящее, потому что стол опять ощутимо подпрыгнул!..

«Вот как она это делает, – думал Василий Васильевич. – Никаких ее движений не заметно, хотя темно, конечно, но глаза уже более или менее привыкли. И стол довольно тяжелый, плотного старого дерева, на монолитной слоновьей ноге. Или в мистификации участвует хозяин дома и к столу подведен некий механизм?..»

2 3 4

...

Премиум

4.1

(126 оценок)