– Те чё, жить надоело? – выбираясь из машины, заорал он в духе пошлейшего «братка», что ему, в общем-то, было совсем не свойственно. Просто так все сложилось нынче: и задержка с багажом, и откапывание собственного авто, и снег такой, что непонятно, доберешься до дома или нет, и вот на тебе – еще психи под колеса бросаются.

При ближайшем рассмотрении копошащееся существо в сугробе оказалось женского пола, мало того – попутчицей по самолету. Около четырех часов он лицезрел этот курносый профиль в соседнем ряду. Девушку нельзя было назвать потрясающей красавицей, он и внимание-то обратил лишь потому, что вид у нее был грустный, даже обреченный, убитый какой-то. Особенно заметно это было на фоне развеселой загорелой публики, заливающей страх перед воздушной бездной дармовым слабеньким вином, а кое-кто и более крепким спиртным, благоразумно запасенным на обратный путь. Девушка летела одна, ни с кем не разговаривала, не читала, по сторонам не смотрела. Поданный ужин съела до крошки, но от вина отказалась. Он, естественно, тоже не пил, а беспокойство, всегда испытываемое им в воздухе, мешало смежить веки и вздремнуть, поэтому глазел по сторонам и развлекался тем, что придумывал истории жизни товарищам по полету.

Рядом с ним расположились две дамы постбальзаковского возраста, чуть помладше его матери. Обе давно разведены, а может, одна из них вдова? Дети выросли, зажили своей жизнью, и у подруг, работающих пенсионерок, появились средства и время посмотреть мир. Возможно, каждая из них лелеет в душе надежду найти во время путешествия спутника жизни, этакого бодренького иностранного старичка, потому что наши одинокие старички на заграничные курорты как-то не ездят.

Еще парочка, впереди. Одно кресло было откинуто, в щели то и дело мелькала пьяненькая физиономия мужика лет под пятьдесят, добрейшей наружности, хотя, может, доброта эта определяется количеством спиртового эквивалента в крови? Его супруга явно не разделяла любви спутника жизни ко всем подряд, то и дело одергивала: «Да уймешься ты или нет? Оставь людей в покое! Больше никогда с тобой никуда не поеду, так позориться…»

За грустной девушкой расположились двое голубков, похожие на молодоженов. Она что-то ворковала спутнику на ушко, а он улыбался, по-хозяйски прикрыв ее руку своей. Оба казались безоблачно счастливыми, особенно на фоне удрученной соседки.

Сейчас эта девушка выглядела не просто удрученной. Размазывая по египетскому загару слезы вперемежку с таящим снегом, девица в отчаянии бормотала, сидя в сугробе в обнимку с сумкой и пытаясь пристроить на место оборванный ремень:

– Ну вот, теперь и сумка… Как я ее дотащу без ремня? Вы что, слепой, человека не видели?

– У тебя с головой все в порядке? – немного сбавил он обороты. – Может, ты ею ушиблась? Какая сумка? Я тебя чуть не раздавил! Ты почему по шоссе в темноте шаришься?

– А где еще? Другой дороги нет.

Она попыталась выбраться из сугроба, не выпуская из рук сумки, но вновь плюхнулась в снег. Антон выхватил ее сокровище, поставил рядом и протянул руку. С его помощью девушка послушно поднялась и принялась отряхивать джинсы. Он смахнул снег с ее плеч и поинтересовался:

– Руки-ноги целы? Ничего не болит?

– Меня и не коснулось. Только сумка…

– Да плевать на твою сумку!

– Это вам плевать. Как я теперь ее потащу? В обнимку, знаете, не очень удобно.

– Я тебя подвезу. Садись в машину.

Все еще злой, он раскрыл перед ней дверцу, втолкнул на переднее сиденье и кинул злополучную сумку на заднее, рядом со своей. Мельком подумал, что обивка промокнет, но перекладывать на резиновый коврик не стал. Сзади уже сигналили машины, не имеющие возможности объехать место курьезного ДТП, и он, чертыхнувшись, поспешил занять место за рулем.

Несколько минут ехали молча, и лишь когда по сторонам от шоссе стали угадываться в снежном мареве жилые кварталы, он спросил:

– Тебе куда?

– К скупке. Где здесь ближайшая?

От неожиданности он чуть не тиснул по тормозам.

– К какой еще скупке?! Вроде головой не ударялась, а крыша едет. Что за скупка?

– Где вещи скупают, золото, драгоценности… – промямлила девушка.

После такого ответа он все-таки затормозил, правда, не резко, памятуя о гололеде. Они встали под фонарем на овальной площади недалеко от мемориала Победы.

– Ты что, ограбила кого-то, и, заметая следы, решила не пользоваться общественным транспортом, и поперлась пешком? Так, что ли? – вроде пошутил он, однако беспокойство щекотнуло сердце: кто ее знает, вдруг под внешностью девчонки-растяпы скрывается какая-нибудь Никита́?

– Никого я не грабила! У меня денег нет, только кулон на цепочке, а мне домой надо… – пролепетала девушка и вдруг заплакала.

– Да довезу я тебя до дома! – нетерпеливо воскликнул он, не понимая, чего она плачет. Он же обещал довезти!

– Не довезете… Мне в Пермь.

– Так чего ж ты от аэропорта… – оторопел он, но тут же сообразил: – Ах да, денег нет.

Он смотрел на всхлипывающую девчонку, которая утирала нос рукавом куртки, как детсадовская. Потянулся к «бардачку», достал пачку салфеток, сунул одну ей.

– Утрись и объясни, чего ты из Египта прилетела не в свою Пермь, а в Питер.

– У меня дальше билета нет…

– О таких вещах надо заранее позаботиться. На курорте очень легко деньги тратятся.

– Я не одна была… А оказалась одна…

Постепенно, по несколько слов, он вытряхнул из нее всю историю и протянул: «Ну, подлец…», – мысленно похвалив себя за то, что никогда не ввязывается в длительные отношения и ему не грозит скандал с беременной подружкой в заморском отеле.

Девушка молчала, пошмыгивая носом, и он вздохнул: «Шесть часов, домой надо, выспаться, а тут эта безмозглая дурочка на мою голову».

– Тебя как зовут?

– Катя.

– А я Антон. Ну что, Катя-Катерина, поехали?

– Куда?..

– Ну не в скупку же! В шестом-то часу утра… – раздраженно выговорил он, поворачивая ключ зажигания. – Ко мне домой.

– Нет! – вдруг испугалась Катя. – Я лучше выйду… Я лучше где-нибудь, до утра… пока откроется…

– Где – до утра? В парадной? Так парадные нынче с домофонами. Можно в каком-нибудь круглосуточном гипермаркете пересидеть, но заметут тебя там, как пить дать, заметут, – усмехнулся он и добавил с характерной интонацией: – Загремишь под фанфары!

– Под какие еще фанфары? – ошарашено спросила она, все еще держась за ручку двери.

– Под такие! – непонятно ответил он и вздохнул, будто древний старик: – Эх, молодо-зелено…

Вырулив в колею и пристроившись в погустевшей веренице автомобилей, Антон продолжил:

– Что у тебя там по плану было? Кулончик продать, чтобы маме позвонить?

– Еще зарядку купить.

– Телефон какой модели?

– Nokia.

– Найдется, у меня их несколько от старых телефонов, какая-нибудь подойдет. Позвонишь из моего дома. Все понятно?

– Понятно. Только… – она с некоторой опаской взглянула на него.

– Боишься, что ли? Раньше надо было бояться, когда без башни на другой конец света намылилась.

Катя покаянно опустила голову и вздохнула. Он прав. И мама права. Она зеленая дурочка. Да и в самом деле – чего бояться? Он ее чуть не раздавил, однако не уехал, в машину посадил. И на насильника совсем не похож. Украдкой она кинула на него взгляд. В профиль очень даже ничего. Сколько ему? Лет тридцать пять, сорок?.. Она плохо определяла возраст по внешности, все старше двадцати пяти казались ей стариками. Ухоженный, стрижка нормальная, не бандитская, одет прилично. По курортам раскатывает, тачка крутая. Она в иномарках не разбирается, вот «жигули» – другое дело, понятное. Папа только «жигули» признает, их чинить дешевле.

Антон, почувствовав ее взгляд, на мгновение обернулся. Она смутилась, и с опозданием поблагодарила:

– Спасибо вам. Что не бросили и…

– Спасибо на хлеб не положишь, – буркнул он любимую поговорку, а она опять испугалась – на что он намекает?

– Кстати, о хлебе, – вспомнил вдруг Антон. – У меня в холодильнике мышь повесилась. В смысле пусто абсолютно. Где-то здесь был магазин «24 часа», небольшой, но приличный.

Стараясь не упускать из виду разъезженную колею, он посматривал вправо и вскоре притормозил.

– Пошли.

– Может, я посижу?

– Еще чего! А вдруг ты профессиональная угонщица, прикинувшаяся безденежной туристкой, и тачку легко заводишь при помощи заколки для волос?

Катя невольно тронула рукой дешевую, в стразиках, заколку, в которую были собраны ее русые волосы.

– Шутка, – фыркнул он и стал выбираться из машины. В кроссовки сразу набился снег, и он чертыхался, обходя автомобиль кругом. – Прошу, – распахнул ее дверцу и протянул руку.

От руки Катя отказалась и, увязая в снежной каше, добралась до утоптанного тротуара самостоятельно.

В небольшом универсаме было светло, тепло, по-новогоднему нарядно и пустынно. Только охранник дремал в углу, да усталая продавщица сидела на кассе. Антон стремительно несся среди стеллажей и холодильников, бросая в корзину почти без разбора: сыр, нарезку рыбную, мясную, колбасу, йогурты, хлеб с булкой. Катя плелась за ним, таращась по сторонам и невольно сравнивая ассортимент с родным, пермским. Разница получалась небольшая. Только то, что местных фабрик, а импортные упаковки один в один. Возле мясного холодильника она невольно притормозила. Утка. Как раз такая, какую мама всегда старается купить. Французская. Сине-красный лэйбл фирмы пристроился на сытом утином брюшке.

Антон уже прошел вперед, но вернулся.

– Чего застыла?

– Утка, – она коротко вздохнула. – Мама всегда на Новый год утку готовит.

– Правда? – по его лицу будто скользнула тень. – Моя тоже готовила.

– Она что?..

– Нет. Она замуж вышла, в другой город. А отец давно умер. Один я теперь.

Тогда, тринадцать лет назад, у него было ощущение, что мама его бросила. Ревновал, бесился, долгое время на звонки не отвечал. Двадцатипятилетний мужик, а вел себя, как мальчишка. А потом у него случился роман с женщиной значительно старше. Выглядела она на пять с плюсом, и он вначале не знал, а когда понял, что она моложе его матери всего на семь лет, стал смотреть на мамино замужество иначе. Ведь и ей, наверное, хотелось тепла и ласки, и секса, в конце концов. Она долго хранила память об отце, и его научила помнить, и он привык думать, что так надо, так будет всегда. А надо ли навсегда? Роман с той женщиной длился совсем недолго. Чувствуя пропасть в возрасте, которая с годами будет только разрастаться, она сама закруглила его. Но он успел привязаться к ней и страдал, и в первый же день после разрыва позвонил маме. С тех пор они часто перезваниваются, хотя видятся раз в пару лет. На другой конец страны не наездишься. На Кипр дешевле.

Из задумчивости его вывел Катин наивный вопрос:

– Совсем один? Вы что, не женаты?

– Нет. И не был, не участвовал, не состоял. Ну что, берем утку? Ты ее умеешь готовить?

Катя почему-то радостно кивнула.

– Надо еще капусты и яблок кислых.

– Вон яблоки зеленые, по виду очень кислые, а капуста… – он огляделся и приметил пластмассовые литровые контейнеры с квашеной капустой. – Одного хватит?

– Лучше два. Она утушится, есть нечего будет.

В корзинку легли капуста и яблоки. Он оценил взглядом содержимое. Вновь пошел между рядов, кинул туда же свежих помидоров, перцы, огурцы, зелень. Корзина оказалась переполненной и когда они подошли к кассе, минералку он держал в руках. Стоимость покупок показалась Кате огромной, но Антон, не взглянув на нее, спокойно расплатился карточкой.

После магазина Катя осмелела и повеселела. Может, не так все и страшно? Она позвонит маме, и ей вышлют денег. Она купит билет и, может быть, к Новому году домой поспеет? Хотелось бы поспеть. А девчонкам ничего не станет говорить. Можно насочинять, что отдохнула отлично, была безумно счастлива. Она может описать им и отель, и шведский стол, и бассейны и море. А почему кроме отеля ничего не видела?.. Скажет, что обстановка в Египте не такая, чтобы на экскурсии ездить, и кроме того они слишком были увлечены друг другом. Но на обратном пути поссорились. Надо только правдоподобную причину ссоры выдумать.

Антон сосредоточено вел машину, а она глазела в окно. За ним мелькали старые дома, некоторые красивые, но ни одной из известных достопримечательностей она не увидела. Вскоре опять пошли однообразные кварталы современной застройки. На улицах появились автобусы, за сугробами на обочине изредка мелькали головы спешащих на работу людей.

Антон свернул в проезд меж двух высоченных, этажей по двадцать, домов. Два раза, увязая в снежной каше и мысленно проклиная коммунальщиков самыми последними словами, он объехал двор, ища местечко пристроить свою тачку. Отчаялся найти, но тут заметил дымок в ряду вставших на зимний прикол машин. Собираясь уезжать, кто-то прогревал свой автомобиль и откапывался. Несколько минут подождав, пока освободится место, Антон с трудом забрался меж двух основательных сугробов и заглушил мотор.

– Все, приехали. Выгружаемся. Вытаскивай свою сумку, а я остальное прихвачу.

Он достал из багажника чемодан, пристроил на плечо ремень своей небольшой сумки, щелкнул брелком, машина в ответ щелкнула замками и мигнула. Антон взял раздувшийся от продуктов пакет и, утопая в снежном месиве, двинулся к своему подъезду. Катя семенила следом, обхватив свою сумку обеими руками.

Спустя минуту лифт вознес их на четырнадцатый этаж, еще немного и они оказались в тепле долго запертой квартиры. Зажглись светильники под потолком, Катя огляделась. Двери находились по всем сторонам просторного полуовального коридора.

– Какая интересная планировка, – невольно высказалась она.

Антон ничего не ответил, он скидывал промокшие кроссовки и попутно носки. Нырнув в теплые тапки, снял, наконец, куртку и стал шарить в нижнем отделении большого зеркального шкафа, занимающего единственную прямую стену.

– Держи, – кинул он к Катиным ногам мягкие розовые тапочки. – Носки тоже сними, а то простынешь еще, чего доброго.

Оставив ее раздеваться, он подхватил пакет и вошел в одну из распахнутых дверей. Кухня, догадалась Катя. Она быстро повесила куртку, расшнуровала кроссовки, с наслаждением сунула холодные ступни в мохнатое нутро тапок. Тут же вспомнила, что давно хочет в туалет.

– А где у вас?.. – заглянула она в кухонную дверь.

Антон разгружал продукты, ответил не оборачиваясь:

– Справа, прямо перед тобой.

Туалет оказался чудны́м, с крохотным умывальником. Удобно, оценила Катя, справила свои дела, помыла руки и прошла на кухню.

Электрический чайник уже кипел. Антон успел налепить бутербродов. И с колбасой, и с ветчиной и с сыром.

– Кофе, чай? – кивнул он вопросительно.

– Чай, – сказала она, оглядываясь. – Красиво у вас. Дизайнера нанимали?

Он повел взглядом вокруг, будто оценивая, усмехнулся:

– Я сам себе дизайнер. Когда продал родительскую и бабушкину квартиры и сюда перебрался, здесь даже внутренних стен почти не было – свободная планировка. Я много по интерьеру перечитал в Интернете. Сам все придумал.

– Красиво, – повторила она, усаживаясь на высокий стул возле мраморного на вид стола посередине.

– Виски будешь? Я выпью, в самолете не пил.

– А это крепкое? Я никогда не пробовала.

– Тогда лучше коньяк. Понятнее как-то. Выпей, тебе расслабиться надо, и в порядке профилактики против простуды.

Антон плеснул в один бокал из пузатой бутылки, в другой из длинной.

– Ну, слава богу, долетели, – выдохнул он и опрокинул виски в рот, не дожидаясь ее.

Тут же схватил бутерброд с ветчиной. Катя пригубила свой коньяк, замерла, распробывая, он кивком поторопил: давай-давай, до дна. Прикрыв глаза, она проглотила, разинула от крепости рот, по его примеру выбрала бутерброд с ветчиной.

– А теперь чай, – посоветовал Антон.

Прихлебывая свой кофе, он гадал, какого черта притащил домой эту девчонку. Джентльменом себя показать хотел? Этаким героем-спасителем? Каким, к черту, спасителем, когда он чуть не раздавил ее? И герой (из какого-нибудь кино) купил бы девочке билет и отправил домой с миром. Купил?.. А, собственно говоря, с чего он взял, что сейчас, меньше чем за двое суток до Нового года, можно купить билет – куда бы то ни было? И что делать, если она его не купит? На улицу выставить? Ну, свяжется она с мамашей, та вышлет ей на дорогу, а на гостиницу? В Питере гостиницы недешевые. По ее одежде не похоже, что родители состоятельные. Да и с гостиницами сейчас та же история, что и с самолетами. Все занято. Ох, ввязался он в историю!

Допив, Антон вышел на минуту из кухни, вернулся с городским телефоном и карточкой для междугородних разговоров, положил перед Катей.

– Маме звонить будешь?

– Да, конечно, – отодвинула она кружку и взялась за трубку. – А как? Я код не помню.

Покачав головой – ввязался! – он отобрал у нее телефон и набрал по памяти номер оператора, проговорил в трубку длинный ряд цифр, почти не заглядывая в карточку, попросил: «С Пермью соедините, пожалуйста, номер…» Вопросительно кивнул Кате, та торопливо продиктовала, он повторил и, вложив трубку ей в руки, деликатно покинул кухню. В прихожей он расстегнул чемодан, вынул фотоаппарат и несколько египетских сувениров. Туалетные принадлежности заняли свое место на полке в ванной, грязная одежда отправилась в стиральную машину. Разбирая, что куда, он невольно прислушивался.

– Мамочка, это я! Из Петербурга… Нет, не задерживают… Мне отсюда не улететь, у меня билета нет… Нет… Я сейчас не могу говорить, не со своего телефона звоню, неудобно чужие деньги тратить. Мамочка, ты не могла бы мне выслать?.. Ну займи, я с зарплаты отдам… Каким-нибудь моментальным переводом – ты узнай, как быстрее… Да нет, не голодная… Все нормально. Ты мне эсэмэску скинь, как вышлешь… Спасибо, мамочка, прилечу, все расскажу.

– Позвонила, – немного виновато сказала Катя, появляясь в коридоре.

– Я понял.

– Деньги она скоро вышлет. Мне бы зарядку теперь…

– Поищем. Только вряд ли ты улетишь в ближайшее время, – довольно мрачно заметил он.

Она непонимающе смотрела, в глазах опять мелькнул испуг. Антон раздраженно вздохнул.

– Пошли, сейчас узнаем, – и, развернувшись, вошел в одну из распахнутых дверей.

В комнате не было ничего, кроме книжных шкафов и компьютерного стола, на который взгромоздился широкодиагональный монитор. Антон запустил машину, уселся в кресло и стал ждать, пока загрузится. Катя стояла рядом, стула не было, а единственное кресло в другом конце комнаты.

Пальцы Антона привычно стучали по клавишам, она едва успевала следить за его запросами. «Пулково». Выплыл сайт аэропорта. «Пермь» – билет – дата – купить. 30 декабря – нет билетов, 31 – нет, 1 января – то же. Второе, третье, четвертое… На одиннадцатое января можно было купить билет.

– Так это же почти через две недели, – растерянно прошептала Катя.

– Угу, – вздохнул он невесело и переключился на железные дороги.

Картина была примерно та же, и билеты дешевле всего на тысячу, зато в пути больше двух суток. Антон раздраженно откинулся в кресле и посмотрел на девицу. Она плакала!

Этого только не хватало! Он не подряжался утирать сопли всяким дурочкам, которые кидаются под машины, а потом садятся на шею. На две недели! Конечно, он не выгонит ее помирать от голода на улице, зимой. Точно ведь, помрет. Может, все же гостиницу поискать, или комнату ей снять на это время? Дать денег на еду – пусть сама разбирается, коль вляпалась. Только вдруг подумалось, что за две недели такая беспомощная, неопытная, зеленая, вляпается еще больше, по самые помидоры, как сказали бы про мужика. А про женщину как сказать?

«Что ж делать-то?» – тоскливо подумал он и вернулся на кухню. Дохлебал остывший кофе и уселся перекурить. Вскоре в арке дверного проема показалась Катя, она маячила там, не решаясь зайти.

– Вы мне зарядку обещали, – промямлила, наконец.

– Сейчас докурю, поищу. А потом спать. У меня голова трещит от недосыпа. И вообще, утро вечера мудренее.

– Так уже утро, – справедливо заметила Катя, указав на настенные часы, которые показывали половину восьмого.