Он бежал на женский крик, который повысился до визга, но вдруг умолк. И тут, возле тонущей во мраке спортивной площадки Дэн разглядел три силуэта: женский, на коленях, и два мужских над ним. Один из мужчин склонился, замахиваясь, и женщина вновь взвизгнула, закрывая лицо руками. Не размышляя, Дэн налетел сзади на второго, коротко рубанул ребрами ладоней по шее – злоумышленник осел. Пока бьющий женщину разгибался, Дэн успел припечатать ему ботинком в челюсть, сбивая с ног, а когда тот упал, добавил острием плотно сведенных пальцев в нужную точку на горле. Парень отключился. Его жертва подняла голову и ошарашенно оглядывалась. Дэн дотронулся до ее плеча, прихлопнул немного, приводя в чувство.

– Они скоро очнутся, а через минуту здесь будет полиция. У меня нет желания ее дожидаться.

– У меня тоже, – всхлипнул срывающийся девичий голосок.

Девушка ползком обогнула парней на асфальте, дотянулась до валяющегося в стороне рюкзачка и наконец встала на ноги.

Дэн схватил ее за руку, потащил в сторону ресторанной стоянки, втолкнул в свой автомобиль и тронулся с места, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не давануть по газам. Он петлял по улицам, не глядя на соседнее сиденье, и только удалившись от места происшествия не меньше чем на милю, остановился под фонарем, чтобы посмотреть, кого спас.

…Возле него сидела та самая девушка с Рыбачьей пристани. Правда, уже не в лазурном платье, а в облегающих джинсах и желтой майке, и русая грива теперь была забрана в хвост. Но он не мог перепутать: тот же прямой носик с едва заметной горбинкой, соболиные брови вразлет и глаза под стать им – широко посаженные и опушенные густыми ресницами. На левой скуле краснеет пятно – будущий синяк.

Глядя на него, девушка пролепетала:

– Спасибо… Вы мне жизнь спасли!

– Ну уж, прямо и жизнь… – хмыкнул он. – Скорее всего, на вашу жизнь они не покушались. Правда, вас могли изнасиловать или вообще превратить в сексуальную рабыню. Месяц назад по телевидению трубили, что в Фриско накрыли банду сутенеров. Видно, не всех изловили… Мне кажется, симпатичным девушкам вообще не стоит искушать судьбу и разгуливать по ночам!

– Какая ночь? – возразила она и кивнула на светящийся циферблат посередине приборной доски. – Начало десятого, детское время.

– Обычно вы гуляете еще позже, – не то спросил, не то констатировал Дэн, вспомнив танцульки на набережной. И вдруг сообразил: – Или это были ваши друзья?

– Нет, вы что! – возмутилась девушка. – Какие друзья, просто…

Она запнулась, умолкла и стала рыться в рюкзачке. Видимо, изыскания ни к чему не привели, потому что, дернув за шнурок рюкзака, она обиженно тряхнула его, шипя сквозь зубы по-русски:

– Вот черт! Черт! Черт!!!

– Ты русская? – поразился Дэн, и только сейчас сообразил, что крики раздавались на его родном языке.

– А вы что – тоже?

От удивления глаза девушки стали почти круглыми, как у кошки. Затем она улыбнулась, а после рассмеялась:

– Свой свояка видит издалека!

– В данном случае больше подойдет другая поговорка: «Сам пропадай, а товарища выручай».

– Не слышала такой…

– Ну, конечно, про товарищей теперь не актуально. Ты откуда?

– Из Москвы.

– Давно?

– Уже год. Учусь в университете.

– На кого?

– Адаптивная социализация. А вы давно здесь?

– В Штатах – десять лет, до этого жил в Германии. А родом из Ленинграда.

– Да? Я тоже там родилась, но никогда не бывала.

– Как это?

– Мы переехали, когда мне еще года не исполнилось, а позже как-то не выдалось съездить. Мама отчего-то Питер не любит. И говорит, что там не любят москвичей.

– Это точно, – кивнул Дэн и протянул руку: – Ну, давай знакомиться, землячка. Дэн Сэндлер.

– Надя Петрова.

– Хорошее имя, а главное, редкое… – пробормотал Дэн себе под нос, но Надя неожиданно откликнулась.

– «Ирония судьбы»! Ее до сих пор под Новый год по телику обязательно показывают.

– Ее и в восьмидесятых показывали, – улыбнулся он, – и в девяностых. Вечное кино.

– А вы знаете, что ремейк сняли? В ролях Безруков, Хабенский, Лиза Боярская…

– Боярская? Дочь Д’Артаньяна, что ли?

Девушка покивала и продолжала перечислять:

– И Барбара Брыльска, и Яковлев, и Мягков. Боярская – дочка Брыльской и Яковлева, а Хабенский – сын Мягкова, и все как бы повторяется…

– И что, хорошее кино?

– Нормальное, – пожала плечами Надя.

– И ты будешь смотреть его каждый Новый год?

– Не-а, – помотала она головой.

– То-то же, – назидательно заметил Дэн.

Девушка вновь недовольно тряхнула рюкзаком.

– Телефона нет, представляете?

– Выронила?

– А может, эти гады вытащили…

– Зачем им твой телефон?

– Не знаю. Я вообще не очень понимаю, отчего Наиль взбесился.

– Так ты их знаешь?

– Одного. Наиль – он из Дагестана, учится на третьем курсе, на востоковедении. Все мы, кто из России, немного знаем друг друга.

– Мне кажется, русской девушке не стоит связываться с кавказцами.

– Да я и не связывалась. Просто знакомый. А дня три назад я сидела возле общежития, к последнему экзамену готовилась, и тут подходит ко мне мужик, лет под сорок, смуглый такой, черноволосый, и спрашивает по-русски, но с акцентом: не знаю ли я Наиля Мурзаева? А я как раз накануне столкнулась с ним в кампусе, и он похвастал, что едет в Принстон, на межуниверситетские соревнования по борьбе. Ну, я и сказала этому мужику, что пару дней Наиля не будет. И тогда он попросил передать ему небольшую посылку. Сказал, от родственников из Дагестана, отправили с оказией. Он всего день в Сан-Франциско, надеялся увидеть земляка лично, но пакет должен передать обязательно. И предупредил: там деньги. Я, если честно, не хотела связываться. Хранить эту посылку, потом Наиля искать… Но мужчина очень просил: не бойся, мол, не бомба – и я согласилась. Пакет обычный, небольшой, полиэтиленовый, с логотипом Reebok. Он даже специально попросил заглянуть: там был пухлый конверт – деньги, пять тысяч, так он сказал, и обычная флэшка, он объяснил, что родственники фотографии прислали. Я еще подумала: вот дикие, фото можно по электронной почте отправить, можно разместить в интернете, файлохранилищ полно. Ведь правда?

– Правда, – подтвердил Дэн.

Увидев, что он с ней согласен, Надя продолжила:

– Дядька проследил, чтобы я пакет в рюкзак засунула и шнурок затянула. В тот день до своей комнаты я только к ночи добралась, и сразу переложила пакет из рюкзака в нижний ящик стола. У нас с Дэби – это моя соседка – ящики и полки поделены. Она высоченная, ей верхние, мои нижние. А сегодня днем встречаю Наиля в универе, и он сразу: «Мне ничего не передавали?» Передавали, говорю, пусть попозже в общежитие зайдет, отдам посылку. Отдала. И что? За свою же доброту и огребла!

Она покачала головой и сокрушенно вздохнула.

– Дэби завтра с утра вместе с братом из Сан-Франциско в горы едет, на каникулах она всегда матери помогает, она в Йосемити в каком-то отеле работает. Я проводила ее до поезда, а на обратном пути решила уголок срезать, через спортивную площадку пройти: там дырки в заборе с двух сторон. И вдруг натыкаюсь на Наиля с дружком – понятия не имею, кто такой… Черный, но не из наших.

– Негр? Вроде оба белые были…

– Тьфу ты! У нас черными называют всех с Кавказа и из Средней Азии. Вы что, не в курсе?

Дэн покачал головой: при нем так не называли.

– Они как налетели на меня: «Где флэшка, где флэшка?!» Совсем спятили, из-за фоток дурацких руки распускать… Я говорю: в пакете была. Я пакет как в ящик положила, так на его глазах достала. Если бы вывалилась – мы бы оба заметили. А Наиль: «Откуда в пакете дырка?» Ну, идиот! Может, она там была, я ведь не присматривалась. Он орет: «Сейчас искать пойдем. Если не ты взяла, так значит, соседка твоя». А на фига Дэби его дурацкая флэшка, ну подумайте? И сроду она у меня ничего без спросу не брала…

Девушка умолкла на пару секунд и вдруг задумчиво проговорила:

– А может, дырка пилкой для ногтей проткнулась?

Она вновь сунулась в рюкзак, пошарила там рукой, вытащила пилку, посмотрела, пихнула обратно, опять пошарила. Обреченно выдохнула:

– Нет телефона. А я ни одного номера не помню…

Девушка рассказывала с недоумением, страха как будто не чувствуя, зато Дэн испугался вместо нее.

– Странная история. Из-за семейных фотографий никто не станет так психовать…

– Да ну, эти кавказцы на голову больные, все почти, кого я знаю! Правда, их тут не так и много.

– И как ты теперь вернешься в кампус? Тебе есть, где переночевать?

– А вы что, думаете…

– Не факт, что Наиль с приятелем не очнулись до приезда полиции. Тебе лучше не показываться им на глаза, пока не остынут.

– Некуда мне идти, все друзья разъехались… Могла бы Дэби позвонить и махнуть с ней в горы, но я же говорю, трубку посеяла…

– Может, вернемся, поищем?

Она смотрела на него с сомнением, в котором проглядывал страх.

– А если эти психи все еще там?

– В лучшем случае там полиция. Съездим, посмотрим.

Он повернул ключ зажигания, проехал чуть выше по улице и развернулся в обратном направлении.

Спортивная площадка пустовала. Если полиция и приезжала на вызов, то уже уехала.

Дэн прикинул место, где уложил кавказцев, достал телефон, включил подсветку, склонился. Надя ходила вокруг, приглядывалась к каждому камешку, едва не ползала по земле, но все впустую.

– Они телефон забрали, больше некому, – вздохнула она.

– Ну, когда все утрясется, пойдешь к этому Наилю и заберешь. В конце концов, телефон стоит значительно дороже флэшки. Так куда тебя отвезти?

– Не знаю…

– Тогда поехали ко мне.

Она посмотрела недоверчиво, и он добавил как можно убедительней:

– Не могу же я бросить землячку в беде?

Она неуверенно двинулась к машине, но, не дойдя до нее, остановилась и обернулась, вначале пригибая голову, затем вскидывая подбородок. Такое странное движение, захочешь, а не повторишь.

Он будто споткнулся об испытующий взгляд темно-серых глаз, и сказал зачем-то:

– Не стоит меня бояться. Я тебе помогу.

Спустя десять минут он открыл перед Надей дверь своего дома.

– Проходи.

Она зашла, скинула у порога балетки и дальше пошлепала босиком.

– Если хочешь, тут тапочки есть.

– Нет, спасибо.

Он предупредил, что живет один, и ему показалось, девушку это слегка насторожило.

– Есть хочешь? Правда, холодильник почти пустой. Но бутерброды можно сделать.

– Давайте. И чаю.

Он по привычке включил телевизор, настроенный на российскую программу, и раскрыл холодильник в поисках сыра и ветчины. Надя с интересом уставилась на экран. Шло ток-шоу с Малаховым.

– Я так давно нашего ТВ не видела! У нас с Дэби вообще телевизора нет.

– Поколение планшетов и айфонов ТВ не смотрит?

– Это я здесь перестала смотреть. Дома смотрела.

– У тебя дома кто? Мама, папа, дедушка, бабушка?

– Мама. И отец. Бабушек-дедушек нет. Была баба Лена, но она давно умерла, я ее почти не помню.

– После учебы вернешься к ним или здесь останешься?

– Не знаю. Здесь клево. Но… Когда ехала учиться, думала: Америка, круто! А приехала, и вначале даже разочаровалась. Знаете, как ребенок, которому рассказывали сказку о волшебной стране, а оказалось, что никаких особых чудес там нет.

– Как же? А небоскребы?

– В Москве тоже небоскребы. Москва-Сити, слышали? Этим нас не удивишь. Мы зимой в Нью-Йорк ездили, целая компания собралась из разных стран. Ребята восхищаются: «Вау, Бродвей, вау, Таймс-Сквер!» А меня не впечатлило. Ну да, много небоскребов. Но у нас тоже свой Эмпайр есть. Зато в Москве магазины покруче и улицы пошире.

– «У советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока», – с усмешкой процитировал Дэн и поинтересовался: – Маяковского в школе еще проходят?

– Пока проходят. Но мама говорит, теперь по литературе программа совсем другая.

– Сколько лет твоей маме?

– Тридцать девять.

– А тебе?

– Девятнадцать, двадцать третьего февраля исполнилось, в день Вооруженных сил, представляете? Мама думала, мальчик родится. А вам сколько? Такие вопросы можно задавать мужчине?

Он поставил перед ней кружку с чаем и кивнул на тарелку с двумя бутербродами.

– Можно. Сорок два. Ешь.

– А вы?

– Я только что поужинал. Чаю выпью.

Он прихлебывал из своей кружки, поглядывая, как Надя уплетает белый хлеб с сыром.

– Завтра утром я тебя до кампуса провожу. Днем не так опасно.

– Там почти все уже разъехались.

– А ты что же?

– Вначале хотела съездить куда-нибудь. Может, в Йосемити, к Дэби, или в Лос-Анджелес – я там еще не была. А потом уж в Москву. Я, если честно, хоть и соскучилась, но билет до сих пор не купила.

– Что, денег нет?

– Не в деньгах дело. Я летать боюсь – каждый раз трясусь, как заяц. А после еще несколько дней в себя прихожу.

– Глупо. В авиакатастрофах гибнет значительно меньше людей, чем на дорогах.

– Особенно у нас в России, это я знаю, и все равно… Каждый перелет так.

– А ты много летала?

– Мы с мамой по два раза в год куда-нибудь летали.

– У тебя состоятельные родители?

Он все никак не мог привыкнуть к мысли, что многие в России теперь летают в разные концы света.

– У отца своя юридическая фирма. Мама, пока я не уехала, не работала, а сейчас опять бухгалтер – она экономический закончила.

– А ты почему здесь решила учиться?

– Интересно ведь. Другая страна, другие люди. Очень разные, у нас такого нет. Мама вначале не хотела меня отпускать, а потом сдалась.

– А отец?

– Ему фиолетово! По-моему, он даже не знает, в каком городе я живу. Сан-Франциско запомнил, а Пало-Альто – нет.

Дэн еще немного порасспрашивал Надю. Узнал, что живут они почти в самом центре в четырехкомнатной квартире, имеется загородный дом под Москвой. Не средний класс, почти буржуазия, понял он по ее рассказу. При этом избалованной девочка не казалась. Он спросил про знаменитые московские клубы, но там она не тусовалась: до окончания школы почти все время проводила с мамой.

– Мы с ней настоящие подружки. Если честно, по ней я очень скучаю.

– А по отцу?

– Не-а.

Наверное, это естественно для девушки, подумал Дэн, вспоминая, как ему, парню, долго не хватало отца. Он очень любил маму, но разлука не оказалась катастрофой. Сейчас они общаются по скайпу не чаще раза в месяц, а виделись за последние десять лет всего трижды, на нейтральной почве курортов. Заставить себя поехать в Тель-Авив он так и не смог.

Часы показывали одиннадцать, когда Дэн проводил Надю в гостевую спальню.

– Туалет и душ рядом. Комнату можешь запереть, здесь защелка.

– А можно я дверь открытой оставлю?

– Клаустрофобия?

– Нет, я с рождения боюсь спать одна. Мама лет до семи спала со мной в одной постели. Потом в разных, но все равно в одной комнате.

– А как же…

Дэн запнулся. Он хотел спросить, как к этому относился отец Нади, но решил, что его это не касается. В каждой избушке свои погремушки…

Но девушка объяснила сама.

– Пока была маленькой, я думала, что так и надо, но потом услышала, как отец с мамой на эту тему ругается, мол, сколько это будет продолжаться? А мама ему: психическое здоровье дочери для меня важнее, чем твое удовольствие.

Дэн сделал вид, что такие подробности его не интересуют, но она продолжала:

– Я думаю, мама его не любит. Мне кажется, она хочет развестись.

– А что у тебя с психикой? – спросил он, чтобы перевести разговор.

– Ничего. Просто не засыпаю одна. Мне надо знать, что рядом есть кто-то.

– Ты трусиха, – сделал он вывод, усмехаясь. – Летать боишься, спать одна боишься…

В голову вдруг пришло – а спала ли она с парнем? Ее непосредственная манера, безо всякого женского кокетства, почему-то подсказывала: нет, скорее всего, нет.

– А можно, вы тоже в свою комнату дверь закрывать не будете?

Вот так номер! Неужели она не понимает, что он мужчина, и может не заснуть, зная, что в двух шагах на гостевой кровати лежит молодая девушка. Симпатичная. Соблазнительная? Пожалуй, да. Но он поймал себя на том, что оценка эта внешняя, позывами плоти не подтверждается. Старею, усмехнулся он про себя.

– Я открою дверь после того, как выключу свет.

– А я с ночником сплю. Можно?

– Конечно. Чистое полотенце и халат найдешь в шкафу.