Глава 6

Марьяна закрыла за собой дверь, кажется, рассердившись на его глупое предложение. Зачем он это сказал? Только спугнет ее, поломает доверие, а ему после сегодняшнего нужен еще как минимум один сеанс «электролечения».

И тем не менее смутный, неясный образ того, что могло бы выйти, прими она его предложение, все равно закрался в мысли.

Неужели его собственные шутки Диту обернулись против него?

Да ну, бред какой-то. Он ученый и должен думать прежде всего о деле, а не о низменных плотских желаниях. Раньше так и было…

И вообще, зачем он сказал брату, что не хочет чувствовать себя подопытным? Это все чертов бес, разбередивший душу, заставивший вспомнить, воскресить то, что он считал давно забытым, истлевшим… Мало ему было за что себя ненавидеть.

А впрочем, вышло удачно, на Дита это произвело впечатление. Тот наконец поумерил подозрения.

– Какой позор. Один ползает на брюхе перед арбитрами, а другой перед ним унижается. – Голос отца над ухом вызвал скорее раздражение, чем удивление.

– Я ни перед кем не унижался, – процедил Платон сквозь зубы.

– Ну как тебе сказать, сынок, – язвительно выделил обращение Серп. – Клянчить семейный дар как подаяние – это и есть унижение.

– Просто заткнись и дай мне помыться. – Он демонстративно взял банку с гелем, выдавливая на губку.

– Не хочешь смотреть правде в глаза? Можешь отвернуться и просто слушать. Убей Дитриха, и тогда дар выберет другого достойного в вашем поколении.

– И это точно буду не я, – парировал Платон. Он уже давно догадывался, как именно отец заполучил свой дар. Ведь не просто же так все кузены Серпа Адрона погибли при таинственных обстоятельствах.

– Делов-то, останешься один, и выбора у дара не останется. Он будет твой. – Серп восторженно сверкнул глазами. – Ты ведь умеешь обходить его силу, я ведь не просто так научил тебя этому. Все ждал, когда ты сообразишь своим отсталым умишком, как использовать знания по назначению. Ты ведь единственный сын, которым я всегда гордился. Так похож на меня.

– Я не похож на тебя! – не выдержал Платон, банка геля для душа полетела в сторону мрачной фигуры Серпа. Но лишь прошла насквозь и отскочила от стены. – Я не ты.

– Да ладно тебе. От своей сути не уйдешь. Кровь не обманешь… Себя не обманешь. Ты – это я.

– Заткнись! – Даже в горячей ванне он ощутил озноб. Это было хуже, чем навязчивые мысли, хуже, чем чувство вины, преследующее его ежесекундно. Отец сейчас говорил все то, чего он на самом деле боялся больше всего на свете. Стать таким же монстром, как Серп Адрон.

– Ну-ну. Просто подумай об этом, – легко отступил отец, словно почувствовав, что его слова достигли цели и больше давить незачем. – А Дит… Пусть сходит, пообщается с Нику. Это будет как минимум весело. Когда кто-нибудь умирает, это же всегда весело!

– Ты его знаешь? – На мгновение Платон даже забыл, что перед ним галлюцинация, а галлюцинация знает только то, что знает он.

Серп хищно оскалился.

– Ты забываешься, сынок. Папа знает все обо всем. И обо всех. Так что от меня бесполезно что-то скрывать. Помнишь ваш со Златоном жалкий план по моему устранению? Думаешь, через сколько минут после того, как вы лишь подумали о нем своими скудными умишками, я уже был в курсе?

– Ты не мой отец, ты просто галлюцинация. – Платон задержал дыхание, уходя полностью под воду. Может быть, когда он вынырнет, Серпа уже рядом не будет?

Он провел под водой, наверное, минуту или даже больше. Орки могут задерживать дыхание гораздо дольше, чем обычные люди, но здоровье сейчас не позволяло ему даже такую малость.

Вынырнул, ощущая, как горят легкие, тяжело отдышался. Серпа рядом не было.

Платон долго еще лежал в тишине, ни о чем конкретном не думая. Пытаясь абстрагироваться вообще от всех мыслей. Но почему-то воспоминания о прошлом не давали покоя, не отпускали, глодали его с неимоверной силой. Закрывал глаза – и перед ними стоял образ мальчишки из прошлого.

Мальчишки, благодаря которому у него самого, возможно, будет будущее.

Если все получится.

Закончив с мытьем и насухо обтеревшись, Платон заперся в своей спальне. Взял в руки телефон.

Мамин номер был забит в быстром доступе, хотя его он помнил наизусть. Пусть и не очень часто звонил ей, даже в лучшие годы предпочитал редкие встречи общению по телефону, но как-то так получилось, что номер въелся в память намертво.

– Платоша?.. – недоверчиво спросила мама, когда в динамиках гудки сменились ее голосом.

За все время заточения он не набрал ее ни разу. Сначала не хотел оправдываться за свои поступки – а пришлось бы. Мама начала бы отчитывать, уверять, что никакие эксперименты не стоят того, чем все обернулось.

Платон был с этим не согласен. Последний его опыт пошел не по плану, но он не считал его ошибкой. Он многому научился благодаря тому, что произошло.

К сожалению, потерял тоже слишком многое. Свою сущность, свою магию, свою свободу.

В общем, первое время он не звонил сознательно. А потом ушел в опыты, погрузился в них весь, целиком, в горячей надежде вернуть себя прежнего. В этот момент звонить маме было бы вообще кощунственно. Она за него переживает, ночами не спит, а он истязает себя током и рвется за пределы особняка проводить запрещенные ритуалы.

Вот станет орком, тогда другое дело – можно пообщаться как раньше. Не чувствуя себя неполноценным, не сгорая от стыда перед матерью, которая места себе не находит.

Так думал Платон, пытаясь тем самым хоть как-то себя выгородить.

Но сегодня слишком уж накатили воспоминания о прошлом.

– Привет, мам. – Он вздохнул, потер переносицу. – Как твои дела? Как здоровье?

– Да я-то нормально, что со мной будет. – Она, кажется, всхлипнула, услышав его голос. – Соскучилась только по тебе до ужаса, каждый день думаю, как ты там. Совсем один же. Надеюсь, не голодаешь?!

– Поверь, с твоими запасами провианта голод мне точно не светит, скорее – ожирение.

– Скажешь тоже. Тебе надо здоровье поправлять, вот и кушай. Все свежее, фермерское, витаминчики. Я морепродуктов закупила на днях, а еще взяла какую-то модную йогуртницу. Хочу тебе молочные продукты тоже готовить, а то магазинное-то совсем не то.

Платон тепло улыбнулся. Мама любила готовить и всегда с легкостью переходила на тему еды. Это хорошо. Раз она заговорила об этом, значит, не злится на него за молчание.

Значит, простила за то, что он так долго не звонил. Возможно, он и не лучший сын, но мама у него определенно самая-самая.

– Только не перетруждайся. Не ночуй на кухне.

– Да ну тебя! Мне ж в радость! Платош… – Она помолчала. – А чего ты звонишь? Ничего не случилось у тебя? Ты не подумай, я очень рада. Но ты же просил время подумать… я не торопила…

– Все хорошо, – твердо уверил мужчина. – Я как раз успел о многом подумать. Прошлое вспоминал, наше с братьями детство. Как-то накатило. Ты так старалась для нас, а мы и не ценили, наверное.

– Ценили, конечно! Вы такие хорошенькие были, смешные, зелененькие мои мальчуганы.

– Я еще кое-что вспомнил, как раз в тему детства… – Он подумал, задавать ли вопрос, но решил, что назад дороги нет. – Помнишь, у нас мальчишка недолгое время жил? Марком звали. Ты не в курсе, что с ним случилось после?.. Ну, ты сама знаешь после чего.

Дело в том, что после разговора с Виктором Платон постоянно прокручивал в голове образ того мальчика. Вроде и сказал, что ничего к нему не испытывал, – а какое-то странное ощущение сосало под ложечкой.

Все-таки разбередил бес душу своей «психотерапией», сумел пробраться в самое сердце и прогрызть там дыру. Никак не получалось забыть взгляд мамы, когда Платон ей сказал ту страшную фразу про бездомных собак.

Не получалось просто сделать вид, что ничего не было.

Да и от судьбы этого Марка так или иначе зависел исход его собственного ритуала.

Он ожидал, что вопрос может расстроить маму, но она удивительно благодушно ответила:

– У него все хорошо. Я сама за него волновалась, все же пацаненок еще, сиротинушка. Думала, с ума сойду, найду и обратно заберу вопреки воле отца. Но Серп сказал подождать, не пороть горячку. Мы его увидели потом на похоронах его деда, где-то через полгода после произошедшего. Окреп, серьезный такой стал, обращаться научился. Стая его приняла.

– А что с его… разумом?

– Все восстановилось, – успокоила мама. – Абсолютно нормальный ребенок, мы поговорили немного. Умненький, хорошенький. Серп еще сказал: «Видишь, я ему новую жизнь подарил, а ты слезы лила». Так что… иногда твой отец своим злом умудрялся совершать добро.

Платон облегченно выдохнул. Эти слова его успокоили. Значит, даже последствия ритуала на разум обратимы. А если его усовершенствовать, если изначально вплести защиту разума в корень ритуала – можно минимизировать все риски.

Главное – результат достигнут. Марк стал оборотнем, хотя природа лишила его этой возможности.

– Это отличные новости, – ответил Платон искренне. – Мне не давала покоя его судьба.

– Это потому, что ты у меня всегда был очень отзывчивый и восприимчивый к чужому горю.

Он не стал ее разубеждать.

– Ты так и не ответила про здоровье, – перевел тему разговора. – Как твоя спина?

– Да опять защемило. – Мама недовольно фыркнула. – Совсем развалина стала, то одно ломит, то второе отваливается.

В тоне чувствовалось легкое кокетство. Орки были гораздо сильнее и выносливее многих других рас, поэтому мама скорее просто по-женски просила внимания, чем говорила о реальной проблеме.

– Да какая ты развалина, мам. Ты у нас здоровее всех на свете.

– Ну разумеется, подлиза. – Она довольно рассмеялась. – В общем, не волнуйся. Помажу чем-нибудь – все пройдет. Твое здоровье сейчас куда важнее моего.

– А баба Рая как поживает?

Благодаря ее связям – а за несколько сотен лет жизни связей баба Рая накопила вдоволь – Платона не посадили в Теневерс, а заменили наказание домашним арестом. Бабушка была уже очень плоха, много лет не выходила из дома, да и характер ее только портился с каждым новым годом. Но все без исключения Адроны ее уважали, даже Серп не лез к бабе Рае, предпочитая держаться от нее на почтенном расстоянии.

– Не скажу, что здорова, но жива, собирается вот женить всех вас, лоботрясов, на детишек ваших поглядеть – и только тогда помирать.

– Значит, ближайшие лет пятьдесят смерть ей не грозит, – прыснул Платон. – А то и вообще бессмертной останется.

– Чего это не грозит? – возмутилась мама, но тотчас поправилась: – Нет, я в том смысле, что пусть баба Рая живет подольше, здравия ей доброго. Но если ты удумал меня без внуков оставить – я тебя отхлестаю розгами, не посмотрю, что лоб здоровенный. Вон, Дитушка женился, Тасенька малыша ждет. Злат тоже остепенился. Только ты и остался.

– Взаперти довольно сложно найти себе пару, – хмыкнул Платон, отгоняя возникший вдруг перед глазами образ Марьяны.

Нет уж, что-что, а они точно не поженятся. С делами закончат и разбегутся.

– Ну вот выйдешь на волю – и чтоб не затягивал, – пригрозила матушка и опять всхлипнула, видимо, вспомнив о положении сына. – Пожалуйста, береги себя, не перетруждайся.

– Мам, перестань. Где я буду перетруждаться? В библиотеке? Тут даже спортзала толком нет, чтобы физически себя нагрузить.

– А ты умственно не перетруждайся! – тут же нашлась мама. – Ладно-ладно, ты же знаешь, я просто всегда очень нервничаю за вас с братьями. Спасибо, что позвонил мне. Услышала твой голос, и сразу на душе так радостно стало.

– Спасибо, что любишь меня любым, – ответил ей Платон.

^{За месяц до этого}

Розовый кадиллак, подъехавший к стенам Теневерса, смотрелся рядом с магической тюрьмой на редкость неуместно и чуждо.

Сама тюрьма, которую среди нечисти еще называли «Потемками», выглядела, как обветшалый европейский средневековый замок – с многочисленными башенками, бойницами, конусообразными крышами и лепниной.

Вокруг простирался заросший парк, до которого уже не одно столетие не было никому дела.

Из кадиллака у самых границ охраняемой зоны вышел совсем молодой парень. Подросток лет семнадцати-восемнадцати на вид.

Он был одет в розовый короткий мундир-доломан, напоминающий гусарскую форму, черные рейтузы и длинные сапоги. Платиново-белые волосы подчеркивали бледность лица. Под каждым глазом имелась маленькая красная татуировка в виде слезинки. Пожалуй, это были единственные слезы, которые Нику проливал когда-либо.

Вампир вытащил жетон-пропуск, висевший на цепочке на шее. Воздух вокруг Теневерса дрогнул, открывая в зеленом металлическом профильном заборе, которым был обнесен замок, большую кованую арку.

На ней затейливым каллиграфическим шрифтом было сложено из огромных металлических букв: «Теневерс».

У дверей замка вытянулись по струнке две высокие тени. Осязаемые, плотные. Они было потянулись к Нику, но, едва задели его ауру, тут же отпрянули, разлетевшись в стороны.

– Господин Альбеску. – Голос начальника тюрьмы, ее единственного добровольного обитателя, звучал как скрип ржавых ворот. Нику подождал, пока тот изобразит поклон. Было видно, что у мужчины болят суставы и лишние движения даются болезненно.

Позволив себе немного насладиться чужой мукой, он взмахнул ладонью:

– Какие условности, Георг. Мы же столько знакомы. Зачем же по фамилии? Можешь звать меня просто Повелитель всея мира, – звонким мальчишеским голосом поддразнил вампир.

На лице мужчины отразилось непонимание. М-да. Похоже, здешние сквозняки выдули ему весь мозг.

– Шучу, – поморщился Нику. А потом резко повернулся, смотря в глаза тюремщика. – А может и нет. В любом случае веди меня.

Последнее уже было сказано подобающим приказу тоном.

– Георгом звали предшественника моего предшественника. Я Освальд, – тихо поправил мужчина, к его счастью, все же двинувшись с места.

– Ты слышал? – Нику изобразил удивление и сделал вид, что прислушивается. – Кажется, кто-то сказал «бла-бла-бла».

У тюремщика дернулась щека, но он все же был хорошо вымуштрованным. Ну или, что скорее, получил приказ от арбитров с ним не ссориться.

– Идемте, господин Альбеску, я провожу вас.

– Другой разговор, Георг. – Нику закатил глаза и пошел следом.

Они направились через длинный извилистый коридор с множеством запертых дверей. Когда у власти были его братья, за каждой из этих дверей билось чужое сердце. Или не одно. Или не билось, но хотя бы имелось в наличии. А тут даже трупной вони нет. Беспредел.

Раньше тюрьма была заполнена до отказа. Подвалы, где проходили пытки, не утихали от криков страждущих наказаний. Да что там. Как-то и его самого пытались запереть здесь. Уголок рта чуть дрогнул. Он сам не ожидал, что будет рад этим воспоминаниям. Тени, оказывается, до сих пор его помнят. Помнят и боятся.

Сейчас от былого величия тюрьмы остались только старые выцветшие гобелены да портреты на стенах. Некоторые из взиравших на него с дурно написанных картин колдунов и колдуний даже смутно казались знакомыми.

Впрочем, сдохли – туда и дорога.

Они спустились на уровень ниже, прошли за тяжелые, украшенные рунами двери. Похоже, теперь узников содержали только здесь.

Наконец он услышал биение жалких сердец брошенной сюда нечисти. Их стоны, запах страха, боли и безысходности, пропитавший эти стены. Сырость и холод были могильными. Смерть летала по коридорам тенями темных стражей.

Чудное местечко. Как ни потрепало время Теневерс, а возвращаться сюда Нику всегда было приятно. Даже когда братья пытались поместить его в тюрьму в качестве узника.

Лязгнул засов, открывая небольшую комнатку три на два метра. Его уже ждали. Как мило.

– У вас час, – пробормотал не-Георг, закрывая дверь снаружи.

Нику раздвинул губы в стороны, обнажая зубы, и несколько раз ударил в ладоши:

– Привет, привет. Старый друг.

Перед ним сидел мужчина, которого жизнь явно потрепала. Он и раньше был сух, а теперь и вовсе казался тощим бледным призраком себя прошлого. Длинные седые волосы свисали так, будто неделями не видели горячей воды (возможно, это недалеко от истины). На впалом осунувшемся лице выделялись только глаза. В них читалось могущество и желание биться до последнего.

Ну и какого дьявола Адрон позволил засадить себя сюда?

– Альбеску, присаживайся. – Узник, несмотря на кандалы, которыми он был прикован к металлическому кольцу, вмурованному в стол, старался держаться. Он кивнул на стул напротив себя, словно бы они были на деловом ужине. – Будь как дома.

– Я везде как дома, – отмахнулся Нику, плюхнувшись на предложенное место и закинув в излюбленной позе сапоги прямиком на стол, под нос Адрону. Тому было не отодвинуться из-за кандалов, но когда Нику волновали чужие неудобства? Особенно неудобства тех, к кому у него есть счет. – Хреново выглядишь, Адрон. Впрочем, помнишь, лет тридцать назад ты выглядел еще хуже, да? Я тогда думал, ты сдохнешь, ан нет, смотри-ка, до сих пор жив.

– И дальше буду живее всех живых.

– Любопытно будет понаблюдать, – пожал плечами Нику без малейшей заинтересованности.

Сам бы он с куда большим удовольствием понаблюдал, как тот сдохнет.

Затем заметил жавшуюся в углу тень, которая должна была присматривать за узником, но в итоге тряслась от близости ауры древнего.

– А ну брысь отсюда.

Он подобрался, делая вид, что вот-вот прыгнет. Сработало. Тень задрожала и юркнула в щель между кирпичей.

– Мне очень дорого обошлось отправить тебе весточку, – тем временем осторожно выбирал слова Адрон.

– Ой, Азур, не набивай цену. Ты же знаешь, поглумиться над слабым мне всегда за счастье. – Нику заливисто хохотнул, краем глаза высматривая теней. Разбежались, трусишки.

– Серп.

– И молот? – откликнулся вампир, не понимая, о чем он.

– Нет, просто мое имя, – спокойно пояснил Адрон.

– Ты настолько двинулся на всей этой коммунистической фигне? – Нику выделил голосом «настолько» и в притворном ужасе прижал руки к сердцу, изображая припадок. Смешно, между прочим, изображая, а хмурый Адрон даже не улыбнулся. И чего, собственно, тогда звал, раз не подыгрывает?

Узник же лишь закатил глаза и отмахнулся.

– Ладно, называй как хочешь.

– Думаешь, мне нужно твое разрешение? – На этот раз Нику схватился за живот. Ох и затейник этот Адрон. Надорваться можно. От смеха.

Может быть, пусть правда поживет подольше? Будет его, Нику, развлекать подобными шутейками.

– Конечно, нет. – Азур улыбнулся, явно понимая, что он сейчас не в том положении, чтобы возражать. – В общем, как я уже передавал, у меня есть просьба. И есть то, что могу предложить тебе в качестве цены.

– Подожди. Подожди. Ничего не говори, – запротестовал Нику, затем зажмурился, весь подобрался, сжал руки в кулаки, чтобы взорваться в следующий момент безумным криком, широко распахнув глаза и раскинув руки в стороны. – Ты таки согласишься стать моей игрушкой?! Кровная клятва вечной верности? Или нет. Рабский браслет. Так куда унизительней.

Вампир радостно захлопал в ладоши, как ребенок, получивший долгожданный подарок. Но, что греха таить, дар Адронов занимал его не одно столетие. Предсказатели на его пути попадались за тысячу лет всякие, а вот такие, как члены этой семейки, способные, ко всему прочему, удерживать чужие души от смерти, не прибегая при этом к черной магии и запрещенным ритуалам, пожалуй, никогда больше.