Взгляд Макса лениво скользил по ее лицу, казалось, он считает веснушки на ее носу. Помолчав целую вечность, выжидая, когда она совсем смутиться, он ответил таким ледяным тоном, что девушке показалось, будто все молекулы в воздухе собрались вокруг нее в кристаллики льда:

– Ты. Останешься. Здесь. Так надо.

Под его пристальным взглядом всякое желание отстаивать право на свободу моментально замерзло и раскололось на тысячи хрустальных осколков. Он не стал дожидаться, когда она придет в себя, через перчатку взял ее за плечо, развернул и, довольно чувствительно, подтолкнул к выходу.

– Теперь иди, найди себе какое-нибудь занятие.

***

Так началось ее заключение в Успенском особняке. Макса в тот день она больше не встретила. Отчего вовсе не расстроилась, напротив, была этому несказанно рада. Воспоминания об утренней встрече вызывали непроизвольную дрожь и невнятное чувство, что не замолчи она вовремя, встреча могла для нее закончиться куда хуже, чем просто толчок в спину.

Без особого труда Шерил выяснила, что из прислуги в доме постоянно находилась только Марина и неразговорчивая женщина-повар на кухне. За ухоженным садом и изумрудным газоном на обширной территорией вокруг дома, следил садовник, пожилой мужчина, любитель чайных роз.

Юра коротко, внятно и доходчиво разъяснил ей правила. Шерил дозволялось бродить везде, где вздумается и развлекать себя, как сумеет. Условие было одно – не делать бесполезных попыток покинуть территорию усадьбы. За ней никто специально не присматривал, только чувствовать себя наедине с собой не позволяли многочисленные камеры наблюдения.

Первым развлечением Шерил выбрала прогулку вдоль ограды. Захотелось узнать, насколько "далеко" простирается ее свобода. Свобода оказалась равна нескольким гектарам идеально ровной и ухоженной земли, большую часть которой занимал сосновый бор. Хозяева усадьбы могли гордиться своим неприступным забором с видеокамерами и датчиками движения на всем протяжении.

Солнце поднялось в зенит, и очень скоро непринужденная прогулка на свежем воздухе перестала быть приятной. Шерил, обливаясь потом, щурясь от солнца, срезая углы, поспешила кратчайшим путем к дому. Так получилось, что к особняку она вышла с обратной стороны.

Половину первого этажа особняка загораживал пристрой с такими большими окнами, что стены, как таковой не было. Перед пристроем протянулась терраса, выложенная природным камнем. На ней два плетеных шезлонга, под углом к столику между ними, прятались под тенью бело-голубого полосатого зонта.

Изнемогая от жары, Шерил без сил опустилась на один из шезлонгов. Не прошло и нескольких минут, как Марина, без лишних вопросов, принесла ей запотевший бокал с безалкогольным коктейлем. На немое удивление на лице Шерил, Марина охотно ответила:

– Увидела тебя в окно. Сейчас не совсем подходящее время для прогулок без головного убора. Нынче на редкость жаркое лето.

– Это ты, верно заметила – со временем я не угадала.

– В доме есть бассейн. Если хотите, можете воспользоваться преимуществами гостьи, – Марина указала на пристрой за спиной Шерил и быстро добавила, – Купальники на любой вкус в раздевалке, перед душевой.

Шерил не стала отказываться и в одиночестве, утешая свою гордость, остаток дня провела на шезлонге у крытого бассейна. Чередуя прохладные объятья голубой воды с солнечными ванными. Томиться от скуки было все же лучше, чем чувствовать на себе чужие мужские руки. Открытое пространство дарило иллюзию свободы, и положение пленницы не сильно давило на сознание.

Вечером выяснилось, что помимо любезно предоставленного купальника, Марина оставила на ее кровати пару блузок, домашние брюки, несколько комплектов нижнего белья. Все абсолютно новое, с необрезанными ярлыками.

Не удивляясь совпадению размера, Шерил с удовлетворением переоделась. Ее несвежая застиранная блуза и потертые джинсы давно просились в мусорный бак.

Еще днем Марина предупредила ее, что ужин по обыкновению будет готов в семь. Шерил отважилась на ужин в столовой, лишь после того, как лично убедилась, что Макса в доме нет. Для этого она не поленилась заглянуть в просторный гараж на четыре автомобиля. Ни там, ни на площадке перед домом она не обнаружила автомобиль Макса. Не успокоившись на этом, она разыскала Марину. Та подтвердила, что Максим Владимирович отбыл в неизвестном направлении, не обещая, что вернется к ужину. "Он вообще редко здесь ночует" – добавила Марина.

Ужинать в единственном числе в пустой зале, было одиноко, тоскливо и глупо. Не радовал даже чудный вид сада через панорамное окно. Фигурные туи зелеными солдатиками образовывали полукруг возле тщательно подобранных по цвету и форме декоративных растений. На заднем плане набирали цвет шары гортензии под рассеянной тенью молодых кленов.

После настойчивой просьбы Шерил, Марина все же присела, но есть решительно отказалась. Перебирая руками подол фартука, она сидела на самом краешке стула, готовая в любой момент вскочить.

– Мы обедаем на кухне. Мальчики из охраны – тоже.

– Пожалуй, я тоже буду есть с вами. Здесь мне не по себе.

– Дело ваше. Только Максиму Владимировичу это не понравиться. Если он узнает, нам может влететь. Мы не должны фамильярничать с гостями хозяев.

– А мы ему не скажем.

– Хорошо, – согласилась Марина, после непродолжительного раздумья. – Только, когда он будет в доме, ты не будешь есть с нами.

***

Следующим утром, Марина, спугнув настойчивым стуком в дверь сладкий сон, разбудила Шерил в девять утра.

– Максим Владимирович приехал. Велел тебе немедленно спуститься в столовую.

Шерил торопливо оделась, пригладила непослушные волосы, и уже через пять минут была внизу, в надежде услышать хорошие новости и объяснение ее странного плена. Встречаться со своим похитителем утром, да еще в присутствии посторонних, не причастных к этому делу людей, в лице Марины, было совсем не страшно.

– Доброе утро, – с порога поздоровалась она. Макс, в бежевых легких брюках, в белой льняной рубашке с закатными рукавами, стоя у стола, пил кофе. Высокомерный, надменный, неприступный. Увидев ее, он недовольно поморщился. На приветствие безразлично кивнул.

– Я могу уехать домой? – обрадовалась Шерил проявленному равнодушию в свою сторону. Она ему не интересна!

– С чего ты взяла? – остудил ее радость Макс.

– Тогда, может, пояснишь, что тебе от меня надо?

– Ничего. Но, пока, ты останешься здесь. Считай это моей прихотью.

– Никто не имеет права держать человека взаперти против его воли! – повысила голос Шерил, горечь от неоправданных ожиданий приглушила осторожность. – Даже такой самовлюбленный, надменный невежа, как ты!

Макс дал ей выговориться, спокойно допил свой кофе.

– Следи за языком. Иначе в один из дней нечем будет облизывать губы.

Шерил машинально кончиком языка зачем-то лизнула верхнюю губу. Опомнилась, сжала губы, спрятав язык во рту. Слова Макса неприятно поразили. Не неся в себе открытой угрозы, они пугали.

Макс удовлетворенно кивнул, заметив, что его совет произвел на девушку должное впечатление и, не попрощавшись, вышел.

– Слава богу, он уехал, – Марина подхватила пустую чашку со стола. – Раз его нет, будешь завтракать на кухне?

– Да, – согласилась Шерил. – Зачем он приезжал?

– Не знаю. Может проверить, на месте ли ты?

Девушки переглянулись. Одинаковые чувства тревоги и беспокойства в присутствии Макса, на время объединили девушек, позволив зародиться доверию друг к другу. Во дворе, где росла Шерил, такие отношения назывались "против кого дружим".

Марина проживала в усадьбе, в домике для прислуги, вместе с кухаркой. Молодой девушке было скучно в обществе пожилой женщины, и она с радостью обнаружила в Шерил любознательного слушателя. Довольно скоро Марина, не таясь, выложила ей все, что знала о Максиме Владимировиче.

– Максим Владимирович не мой хозяин и дом это не его. Эта усадьба Мохова.

– Ох, – удивилась Шерил. – Того самого, яхту которого в новостях показывали?

– Ну, у него не только яхта крутая. Большую часть в году он за рубежом живет, как и его сестра. Максим Владимирович здесь бывает с позволения Мохова, когда захочет. Я его боюсь до жути. Он как змея, посмотрит своим черным взглядом и жить не хочется. Я случайно подслушала, как парни из охраны о нем болтали. Он на войне был, ему человека убить, что плюнуть.

– На какой войне? – недоверчиво спросила Шерил.

– На Востоке, то ли Ирак, то Иран, а может Сирия. Я точно не знаю. Так что, ты даже не проси телефон, я тебе не дам. Мне тебя, конечно же, жалко, но своя жизнь дороже.

– Да брось, не думаешь же ты, что если дашь телефон, тебя убьют?

– Убить может и не убьют, а с работы уволят точно. У меня размер зарплаты здесь, как у директора строительной организации, а работы в разы меньше. Нет, не помощница я тебе с телефоном.

– Может, тогда подскажешь, кто здесь будет посмелее? – не оставляла надежды Шерил.

– Другим вообще разговаривать с тобой запрещено. Юрка, так он личный халдей Мохова, тем более тебе не помощник. А дядька в саду, говорят, не просто садовник, а бывший сотрудник спецслужбы. У него мозг взорвется, если он приказ нарушит.

– М-да, последняя надежда лопнула, напоровшись на шипы роз, – грустно заключила Шери.

– Жди. Не вечно же он будет тебя здесь держать. Надоешь ему, он тебя отпустит.

– Вот как, – встрепенулась Шерил, – а теперь уточни, что значит "надоешь"?

– Только не надо строить из себя принцессу. Известно, для чего молодая девка мужику нужна. Все знают, что тебя из борделя вытащили.

– Я не проститутка, – твердо сказала Шерил.

– Ты не обижайся на меня, да только здесь столько баб перебывало и все прям королевны, – смешно задрав нос и обмахивая себя ладонью, словно веером, изобразила их Марина.

Не вняв предупреждениям Марины, Шерил все же издалека подступила с расспросами к своим тюремщикам. Кухарка разговаривать с ней отказалась напрочь. Только зло зыркнула узкими глазами и демонстративно отвернулась. Юрий с садовником оказались не такими простаками, как Марина, и ничего кроме совета вести себя тихо и послушно, она от них не услышала. Было заметно невооруженным глазом – перечить приказу Макса здесь никто не осмелится. И уже не имело значения, было ли это следствием большого размера заработной платы или страх перед наказанием.

Неожиданно, впервые за несколько последних лет, летние месяцы стали для Шерил по-настоящему летними каникулами. Ее никто не беспокоил, не приставал и не допрашивал. Заняться было абсолютно нечем, и дни лениво тянулись, словно в сутках было сорок восемь часов. Она неспешно гуляла по территории усадьбы, вдоволь насмотрелась сериалов и научилась с садовником черенковать розы. Он был готов часами рассказывать о правилах ухода за цветами, но стоило Шерил задать любой вопрос не относящийся к ботанике, как садовник замолкал, укоризненно качая головой.

По утрам, пока солнце не начинало яростно жарить землю, Шерил загорала, валялась с книгой на шезлонге. Днем болталась в прохладных комнатах дома. Ночью никто не врывался к ней с непристойными предложениями и постепенно душевное состояние девушки стало сродни душевному состоянию ленивой домашней кошки. Ни каких забот и хлопот.

Проведя несколько скучных дней в усадьбе, Шерил лично убедилась, что Макс не остается в доме на ночь. Он вообще старался надолго не задерживаться в усадьбе. Являлся каждое утро, выпивал чашку черного кофе, иногда завтракал и, взглянув на Шерил, к счастью Марины, неизменно убирался прочь. Спустя несколько таких утренних встреч, Шерил согласилась с Мариной: он приезжал, чтобы лично удостовериться, что она еще здесь. Но вот причину такого внимания к своей персоне, она разгадать не могла. Единственное, что она отметила – при взгляде на нее Макс перестал раздраженно хмурить брови.

Тревога о своей роли в деле Щербакова продолжала терзать Шерил, но сделалась тусклой и не важной. Почему ее не разыскивает полиция? Панамаренко просто обязан был сообщить о ней. Ему без сомнения известно, что она у Макса и в его корыстных интересах слить эту информацию следователю. Или он обнаружил таинственно исчезнувшие деньги и Шерил стала не нужна? А, может, он и есть безжалостный убийца, полиция это выяснила и упрятала его за решетку?

Не имея точной информации, предположений можно накидать целый вагон, и может случиться так, что ни одно из них не окажется правдой, кисло подумала Шерил.

Любой человек хоть раз в жизни на себе испытывал, что время – понятие относительное. Бывают дни, что оно несется бешенным галопом сквозь минуты и часы, и ты с ужасом наблюдаешь как стрелки на циферблате стремительно обгоняют друг друга. Мучительные мысли, что ты не справишься, не успеешь, не уложишься в срок, только подгоняют время, делая такие дни невыносимыми. Бывает и по-другому. Тогда время превращается в солидную, громоздкую черепаху и неторопливо, с достоинством ползет по кругу, а в худшем случае и вовсе погружается в кому, вытягивая каждую минуту в часы. И ты, чтобы выдернуть себя и время из этой бездонной вечности начинаешь придумывать какие-нибудь дела. Сначала небольшие, легкие. Полить цветы, сходить за хлебом, помочь соседу поклеить обои. И вот время вновь поднимает голову, подтягивается, сбрасывает тяжелый панцирь и уже мчится галопом на встречу твоему концу.

Полторы недели под панцирем подействовали на Шерил, как передозировка самого мощного успокоительного средства. Настолько сильно, что у нее даже не возникло желания придумывать себе заботы, чтобы придать ускорение часам. Суматошное колесо последних лет, учеба – работа, работа – учеба впервые остановилось. Воспоминания о Панамаренко и деньгах окончательно растворились в кристально-чистой воде бассейна.

Ежедневные встречи с Максом за завтраком не повлияли на ее положение. Он небрежно, короткими насмешливыми фразами отделывался от ее настойчивых попыток выторговать себе свободу. Она же осмелела, привыкла к нему, перестала прятать глаза в его присутствии.

Однажды, в редкое, этим летом, пасмурное утро, когда привлекательность неограниченного доступа к бассейну сводилась к нулю и маета от неопределенности достигла вершины, Шерил выскочила к нему на встречу, едва он успел выйти из машины.

– Ты очень медленно думаешь, – невежливо заявила она, испытывая на нем свою новую теорию. Возможно, если вызвать у него хоть какие-то эмоции, пусть даже отрицательные, он назовет причину ее заточения?

– И тебе здравствуй, – ответил Макс. – Ты завтракала?

– Когда же ты, наконец, решишь, что со мной делать, – Шерил издевательски улыбнулась. – Или ты настолько медленно думаешь, что быстрей наступит второй ледниковый период, чем ты выберешь булочку себе на завтрак? Уверена, одежду тебе покупает специальный человек, иначе ты состаришься в магазине, но так и не сумеешь выбрать себе галстук.

Макс не улыбнулся, но и не рассердился.

– Так себе шутка, – он прошел мимо, направляясь в дом. Она нагнала его в столовой. Макс мимолетом мазнул по ней взглядом, мгновенно понял, что она не собирается останавливаться.

– Помни про язык, – предостерег он ее от дальнейших шуток.

– Ну да, язык. Больше мне терять нечего. Свободу я уже потеряла, – отчаянно не унималась Шерил. Она присела на край стола, лихо, вполоборота развернувшись к Максу.

– Твою честь, а может и жизнь, – вполголоса произнес Макс. – Мне стоило не малого труда вытащить тебя из того дерьма, где ты оказалась.

– Вот так новость, – обрадовалась Шерил. Впервые за все время он проговорился. – Ты решил мне помочь? Но почему?

– Тебе не обязательно знать.

– Опять двадцать пять. Обидно слышать, что мое будущее планируют без моего участия, – объявила Шерил. – Наводит на нехорошие размышления.

Она поражалась собственной смелости, адреналин приятно щекотал нервы. Ее мнение о Максе стало склоняться в другую сторону. Он терпит шутки, ни пытается затащить в постель, и не о чем не спрашивает. Он вовсе не такой опасный и жестокий, как о нем отзывалась Марина. Может, настала пора проявить настойчивость? Как бы ни пришлось остаться здесь до конца своих дней.

– Думаю, на самом деле, ты мне не помогаешь, а хочешь обмануть меня, – забросила она приманку.

– И как же? – он заинтересованно приподнял бровь, ожидая пояснений.

– Думаю, что тебе тоже нужны деньги Щербакова, – Шерил кокетливо наклонила голову, волосы блестящей волной скатилась с плеча, занавесив одну руку.

Макс негромко, но вполне искренне засмеялся, обнажив белоснежные зубы. Шерил впервые видела, как он смеется. На мгновение он показался ей красивым. Пока он смеялся, глаза его не прожигали насквозь, а весело блестели из-под черных ресниц. Шерил не удержалась и тоже заулыбалась, забыв про свой план, вывести его из себя. Хотя, если разобраться, не обязательно злить человека, чтобы выбить его из равновесия, смех – тоже проявление сильной эмоции.

– Так значит, ты считаешь, что я, как и Панама хочу выпытать у тебя, где деньги Щербакова? – произнес он, откинувшись на спинку стула, не переставая улыбаться.

– Ну да. Зачем же еще меня здесь держать?

– Потом я, как хотел Панама, тебя изнасилую и убью, а тело ночью закопаю на заднем дворе? – сделал он предположение.

– О, прошу не надо, я ни кому не расскажу, что ты похитил все деньги, – натянуто смеясь, Шерил театрально прижала руки к сердцу. Не показывая, как вдруг ей стало страшно, как мгновенно, словно бешеное цунами, обрушились на нее те чувства, что она испытала при первой встрече с Максом. Она успела отметить, как искренняя улыбка Макса превратилась в натянутую маску, и стало казаться, что губы не улыбаются, а растянуты в зверином оскале.

– Что же ты можешь предложить, чтобы я сохранил твою жизнь? – неожиданно серьезно спросил Макс.

– Я сделаю все, что скажешь. Буду стирать твои рубашки в реке, буду готовить еду на костре, буду помогать твоей жене, – пряча за иронией свой страх, ответила Шерил. – Могу даже помыть твою машину. Вот. А потом ты меня отпустишь, и я забуду о твоем существовании.