1 января 2000 года
Лион, Франция. Общежитие беженцев

В длинном коридоре как выстрел раздался стук резко захлопнутой двери.

– Вот и старый век попрощался, – подумала Анна, глядя в закрытое ставнями окно.

Из дневника Анны

«В ту ночь мне приснился сон, который, наверное, никогда не забуду. Приснилось, что в небе – или в том месте, где обычно расположено небо, крутится огромная непонятная компьютерная программа. Меняется цвет и форма деталей, ритм этих перемен всё убыстряется и я должна успеть угадать логику перемен и принять нужную форму для того, чтобы эта программа приняла её в себя. Я тороплюсь изо всех сил, стараюсь, хотя чувствую, что у меня нет больше сил справляться с этой скоростью, но остановиться – значит умереть. Я становлюсь то красным кружком, то зелёным квадратиком, при этом знаю, что ещё немного – и я уже не выдержу, потому что скорость всех этих перемен становится сумасшедшей…»

* * *

Полежав немного, успокаивая дыхание, которое после этого сна было прерывистым, как плач, Анна попыталась перевести мысли на что-то другое.

«Вот и 2000 год! Какая-то нелепость – встретить новое тысячелетие в общежитии для беженцев во Франции… Где мои университетские друзья? Где мои подруги?»

Никакой радости от встречи 2000 года у неё не было. Даже любимый праздник не смог избавить от постоянной тоски в сердце. Кто-то из беженцев недавно посоветовал Анне просто жить – то есть жить одним мгновением – радоваться, если оно хорошее или печалиться, если нужно, но не замирать от постоянного страха перед будущим.

При этом никто в этом общежитии, кроме маленьких детей, не мог бы до конца забыть своё положение, которое на официальном языке звучало «Проситель статуса политического беженца»¹ и не мог бы радоваться от души, забыв про своё неудобное положение просителя в чужой стране.

Иногда в общежитии раздавался плач – и все уже знали, что эта семья получила отказ на свою просьбу о беженском статусе и значит в течение восьми дней им нужно будет покинуть своё жильё здесь. Куда пойдут эти люди – никто этого не знал. Даже они сами.

Кроме того, автоматически прекращалась выплата пособий и взрослые с детьми – семьи – получившие такую бумагу в официальном конверте с французскими гербами, плакали напролёт дни и ночи. Они выходили на кухню, ни на кого не глядя, с красными глазами и все соседи их сторонились, боясь из суеверия заразиться таким страшным невезением.

И в каждую комнату по ночам натоптанными тропами приходили ко всем обитателям этого общежития одни и те же душные мысли: «А если откажут? Что делать? Куда деваться?» В комнатах-шкафах как будто пульсировала сжатая энергия страха всех этих загнанных в угол людей.

Вот так встретили это новое тысячелетие несколько десятков семей семиэтажного общежития на окраине Лиона.

__________________________________

¹ Статус политического беженца – во Франции статус беженца выдаётся, когда гражданину удаётся доказать, что его преследовали именно по политическим или религиозным мотивам и именно со стороны государственной власти. Имеют место также: статус вспомогательной защиты и статус апатрида.

Июнь 1999 года
Москва

Анна приехала на станцию метро, которую она помнила под названием «Кировская»¹. «Чистые пруды» звучало красивее, но все в Москве продолжали ещё по привычке говорить «Кировская». Даже когда Анна позвонила в отделение милиции и спросила, куда обратиться ей, имеющей советский паспорт и вернувшейся из Прибалтики в Москву к родителям, куда нужно обратиться по вопросу гражданства и прописки, майор милиции, начальник управления ей так и сказал: «Ну это вам нужно подъехать в Совет по делам миграций² на Чистопрудном бульваре. Не знаете? Это же недалеко от метро Кировская».

Возле серого двухэтажного здания, расположенного в проходном дворе, вилась огромная очередь. Хмурые люди, понимавшие, что стоять тут придётся долго, раздражённо посматривая на каждого новенького, как будто считая его конкурентом в этой длинной неопределённой процедуре доказывания права на жизнь в России, всё же – хоть и нехотя, объясняли правила: стать в очередь, дождаться вызова в кабинет и там узнать, в какую очередь нужно встать ещё раз.

В этой очереди все люди рассказывали друг другу свои истории. Анна познакомилась с женщиной, которая приехала в Москву из Казахстана. Сначала Анна просто прислушалась: высокая яркая женщина средних лет рассказывала русской семейной паре, приехавшей из закавказской республики, о жизни Назарбаева:

– Вот сейчас наш хан строит себе новую резиденцию из золота и мрамора, которой могут позавидовать все султаны. Раньше это было недостроенное здание Музея Ленина³ в Алма-Ате. Теперь в нём три огромных зала, в том числе для массовых торжеств и приёмов иностранных послов, плюс рабочие кабинеты «хана» и его приближённых, помещения для обслуги и охраны, а также жилой блок с полным комплексом современных удобств. Для отделки помещений будущего дворца Назарбаева за «много тысяч долларов» пригласили французскую фирму «Буик», которой из Парижа рефрижераторами возили стройматериалы, оборудование и… питьевую воду.

– А к русским ваш хан как относится?

– Сейчас-то Назарбаев уже, конечно, не интернационалист-коммунист. Он и о демократии и рынке поговорить любит, и даже религией мусульманской усердно занимается: таковы же и его «коренные» баи, акимы и султаны из «кочевой знати» прошлого века. Они-то и разжигают оголтелое русофобство: русские «колонизаторы» во всём виноваты. Тут вот такая скрытая субординация: наш Назарбаев принадлежит к племени «шапрашты» Старшего Жуза и занимает в клановой иерархии одно из последних мест. Вышестоящие племена считают это «непорядком» и вынуждают «недосултана» Назарбаева постоянно доказывать свою полноценность усилением репрессий против русских. Моя семья просто чудом спаслась от погрома, убежали в чём дома сидели. Я вышла на дорогу чуть ли не в халате домашнем, остановила частника. Попросила отвезти меня в другой город за 200 км, договорилась о цене и тут муж с сыном вышли. Пришлось ему везти, но мы ему почти все деньги, что у нас были, отдали.

– А вы из какого города?

– Из Алма-Аты, я там в университете русскую литературу преподавала. Сейчас уже некому и нечего там преподавать.

Анна вступила в разговор:

– А вы давно приехали в Москву?

– Полтора года.

– У вас тут родственники?

– Нет. Живём у знакомых – скоро нас попросят уже уйти, наверное – сколько можно…

– Ну вам дали какие-нибудь бумаги? Вы по рождению русская?

– И я русская, и муж русский – попали туда после Свердловского университета – он историк, я филолог – приехали в Казахстан по распределению. Так полжизни там и прожили – почти 20 лет. Но нам здесь ничего не дали. Несмотря на то, что мы русские. Ни гражданства, ни прописки. Мы просились даже в Сибирь… Если у наших друзей кончится терпение и они попросят уйти – мы окажемся на улице.

– Ну разве русским не дают здесь ничего? – поразилась Анна.

– Вот, сыну дали, – усмехнулась женщина. – Сыну только что 18 лет исполнилось, ему дали повестку в военкомат. Я как раз пришла выяснить – может, дали нам уже что-то. Раз сына берут в российскую армию, может что-то там сдвинулось с места.

Женщину вызвали в кабинет и, выйдя оттуда, она сообщила Анне:

– Ничего нам не дали. Никакого статуса. И сын пойдёт служить без гражданства.

И она пошла – красивая и стройная женщина, в которой за интеллигентностью манер и речи нет-нет и проглядывала русская баба, набравшая силу во всех трудностях и лишениях, выпавших на долю её и её семьи. Загнанные в тупик люди становятся иногда невероятно сильными, открывая в себе неведомые в обычной жизни резервуары с дополнительными мощностями.

«Баба, которая коня на скаку остановит или в горящую избу войдёт – это же вовсе не от поиска дополнительного адреналина, повода раззудить плечо, размахнуть рукой. Эти экстремальные условия – конь, сорвавшийся с привязи и вполне способный затоптать дитё, или горящая изба, в которой, может быть, остались спящие люди – они способны пробудить к действию только благородные жертвенные натуры. Тут даже не о физической силе, а о благородстве женщины», – задумалась Анна под впечатлением от разговора с русской беженкой из Казахстана.

Наконец, Анна была вызвана в кабинет к чиновнице по фамилии Волкова. Худощавая женщина в очках с толстыми стёклами, роясь в бумагах, кинула Анне:

– Ну что, откуда приехали?

– Я приехала из Латвии, из Риги. Но я родилась в Москве, и родители мои тут живут.

– А чё ж вы уехали из Москвы в Латвию?

– Это была тогда одна страна – Советский Союз и я получила там работу, там жил мой муж, – не понимая, в чём ей приходится оправдываться, говорила Анна, пожимая плечами.

Чиновница Волкова была не дура, ей не требовалось таких объяснений. Ей нужны были деньги, а Анна была из числа замороченных интеллигентов, которым нужно всё объяснять открытым текстом. Иначе им в голову не придёт такое простое решение. Им почему-то сразу неудобно. Как будто сами без денег живут.

– Ой, как надоело мне всё это выслушивать! Я это каждый день слышу! – прикрикнула Волкова на Анну, стараясь запугать жертву, чтоб она стала сговорчивей. – Уехали, приехали, а что ж вы раньше-то думали своей головой!

Анна понимала, что это какой-то сюр, но, сделав серьёзную ошибку, отнесла его за счёт бюрократической бестолковой зацикленности Волковой на деталях, не уразумев цели этого неожиданного повышения тона.

– Вы же помните, что это была одна страна, – начала настаивать Анна, повышая голос. – Я не являлась предателем родины, когда уехала туда. (Волкова усмехнулась и подумала про себя: «Ой, какая же она дура!»). – В каждой стране мира, человек родившийся на территории этой страны, может получить гражданство автоматически. Я родилась на территории РСФСР⁴, значит имею право, – говоря всё это, Анна чувствовала себя так, как будто пляшет под чужую дудку – полной идиоткой. – Я не могу понять, почему и откуда такой следовательский тон по отношению к человеку, вся вина которого состоит только в том, что он посмел вернуться на свою родину, – сказала Анна и голос у неё жалобно дрогнул.

Выслушав наивное и горячее выступление молодой, но бестолковой дамочки, Волкова убедилась, что этот случай безнадёжен.

– Мы не можем дать вам ни гражданства, ни прописки, ни регистрации в Москве, – сказала Волкова бесцветным голосом. – Гражданство у нас получают по месту прописки. Где вы прописаны, туда и обращайтесь за российским гражданством.

– Я прописана в Риге. Была.

– Вот в консульство РФ⁵ в Латвии и обращайтесь.

В этот момент в кабинет вошли трое молодых чеченцев, одетые в кожаные пиджаки и оглядевшие присутствующих с презрением восточных князьков. Один из них, заметив Волкову, кивнул ей головой. Она постаралась поскорее избавиться от докучливой и недогадливой посетительницы.

– Всё, мне некогда. До свидания!

И тут же кинулась к чеченцам, улыбаясь и заглядывая в их жёсткие лица. Анна, поняв, что больше ничего не добьётся, вышла из кабинета.

Мать, с нетерпением ожидавшая Анну, заметила её издали: она с Митей гуляла возле песочницы во дворе дома.

– Ну как? Что тебе там сказали?

– Что гражданство нужно просить по месту прописки.

– А если у кого-то нет прописки? Что ему делать? Куда подеваться?

– Не знаю…

– Но ведь тебя без гражданства не возьмут ни на какую работу! Страховку медицинскую не дадут! А Митю не устроить в детский сад… Ну что ты молчишь?

– Я не знаю, что делать…

– Завтра пойдём туда вместе. Мне кажется, что ты что-то не так поняла или плохо объяснила сама.

Так началось время походов по разным учреждениям, так или иначе занимавшихся вопросами мигрантов, как называли людей, возвращающихся из бывших советских республик в Россию. Отстаивая очереди, Анна слышала везде одно и то же – российское гражданство выдаётся по месту прописки. Она уже не спорила в кабинетах чиновников, понимая, что всё это ни к чему не приведёт. Пошла на приём к адвокату, который сам собирался эмигрировать в США, но всё-таки постарался сделать для неё всё, что было в его силах. На адвоката ушли последние деньги Анны, из тех 4 тысяч долларов, что она привезла из Риги. Но и адвокат оказался бессилен перед системой, вернее, перед отсутствием всякой системы по приёму русских людей из бывших советских республик, возвращавшихся в Россию. Никакой системы не существовало.

На последней встрече, придя в адвокатскую контору, Анна услышала от него – молодого холёного еврея, эрудированного и очень пытавшегося помочь ей:

– Существует эмоциональная правота и существует юридическая правота. На вашей стороне первая. А вторая – неизвестно на чьей. Даже я – дипломированный юрист – не могу этого сказать точно. Поэтому я уезжаю из этой страны.

______________________________

¹ Станция «Кировская» – станция Московского метрополитена открыта в мае 1935 года в составе первого пускового участка – «Сокольники» – «Парк культуры». В ноябре 1990 года станция была переименована в «Чистые пруды».

² Совет по делам миграций – в период 2004—2016 гг. – Федеральная миграционная служба (ФМС России); с апреля 2016 г. – Главное управление по вопросам миграции МВД России (Москва, Чистопрудный бульвар, дом 12).

³ Резиденция президента Республики Казахстан – бывший музей Ленина в Алма-Ате. Героиня повести пересказывает статью Дениса Ломова «Секреты Семьи Назарбаева» из газеты «Время» (Омск) за май 2000 г. (www.compromat.ru).

⁴ РСФСР – Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика (1917—1991 гг.).

⁵ РФ – Российская Федерация (с 1991 г.).