– Елена –
Мама дорогая! На глазах у всего кафе, на глазах у дочери я целуюсь с мужчиной, которого вижу впервые в жизни от силы минут десять. Он ужасен! У него шрамы! Я даже не знаю, как его зовут! Какой пример я показываю дочери?
А он целует…
Долго, жадно, проталкиваясь языком в мой рот, сталкиваясь с моим, кружа вокруг, щекоча нёбо, отчего по всему телу идут сладостные импульсы… Я сижу на стуле, а такое ощущение, будто под ногами и попой нет опоры. Чтобы не упасть в пропасть, я хватаюсь за лацканы пиджака этого наглеца, как за спасательный круг, машинально тяну на себя.
Прикрыв глаза, парю, забывая обо всем на свете, в том числе и где я… Все мысли выбило одним махом, стоило чудовищу так нахально завладеть моими губами.
В нос бьет одуряющий запах классного одеколона, заполняет легкие, впитывается в кожу. М–м–м! Как вкусно!
И сам мужчина невероятно вкусный. А его язык вытворяет с моим такое… Это же секс в чистом виде…
Тяжелая широкая ладонь опускается на мой затылок, пальцы зарываются в волосы, притягивают ближе. Плевать на идеально уложенное каре.
«Продолжайте!»
Мы обмениваемся дыханием, сердце забывает, что надо биться.
Я парализованной мушкой, попавшейся в сети коварного паука, смиряюсь и предаюсь потрясным ощущениям, что растекаются кайфом по мельчайшим сосудам и венам. Низ живота закручивает, ноет, в конечностях онемение, а в подушечках пальцев приятное покалывание миллиардов иголочек. И это несмотря на то, что руки мои в какой-то момент переместились на каменные плечи этого гиганта, возвышающегося надо мной, и вцепились в них мертвой хваткой. Исключительно для удержания равновесия.
«Не останавливайся!»
– Что вы себе позволяете? – возмущаюсь, с трудом оторвавшись от самых классных наглых губ чудовища. Шлепаю вдобавок со всей силы ладонью по его груди. – Ай, больно! – трясу рукой. – У вас там что – бронежилет?
– Всего лишь мышцы. Увы, показать не могу, слишком много посторонних глаз.
Сзади кто–то хихикает. Наверное, те четверо – две девушки и два парня за соседним столиком – услышали нас.
А чудовищу все равно. Стоит надо мной глыбой, все еще согнувшись, и ухмыляется. Ухмылка выходит кривой – шрамы натягивают кожу на лице, и губы ползут не в улыбку, а в болезненную гримасу. Зато другая сторона лица симпатична и приветлива. Чудовище внимательно смотрит на гамму эмоций на моем лице – словно пытается прочитать, какое впечатление он на меня производит. Странно, но отторжения я не чувствую. И жалости тоже.
– Нахал! – единственное, что приходит на поплывший от поцелуя ум.
– Потрясающе…
Я не слышу, не понимаю слов, только вижу, как этот наглец шевелит губами.
А ресницы у него вблизи еще красивее – густые, длинные, и радужка глаз цвета темного шоколада вокруг расширенных чернющих зрачков. Нос с едва заметной горбинкой. Идеально выбритое лицо. Глубокие шрамы.
А вот и те самые наглые губы. Он дотрагивается до них кончиками пальцев. Это… сексуально и порождает совсем неприличные картинки.
– Что? – скидываю с себя морок, силой воли возвращая себя на планету Земля, в родной город, любимое кафе.
– Я говорю, мороженое у вас очень вкусное. Надо себе такое же заказать.
– Сливочное с шоколадной крошкой, – срывается с языка быстрее, чем я могу подумать.
– Отлично, я запомнил.
Его пальцы скользят от губ по щеке, задевают рубцы. Взгляд становится жестче.
Мужчина выпрямляется, разворачивается, отходит от меня. Я же растеряно наблюдаю, как он садится на свое место, потеряв ко мне интерес.
С одной стороны, слава богу, что потерял, с другой, обидно – поматросил поцеловал и кинул.
«Лена, Лена, – выговариваю сама себе, пытаясь привести в приближенный к обычному ритм сердца, – ты же почти замужняя женщина, а обижаешься на чудовище, что он отстал от тебя!»
Чудовище между тем складывает руки на груди, приготовившись к продолжению разговора с моей дочерью. А у меня под ребрами раздается бой колоколов на разные лады. Словно сердце размножилось и каждый кусочек зазвенел своей мелодией.
– Помогло? – изменившимся, с нотками льда, голосом спрашивает чудовище у Маринки.
– Неа, – дочь внимательно разглядывает лицо мужчины, хмурит белесые бровки.
– Видишь, не работает твоя версия, – так же хмурится сосед, поглядывая на широкий циферблат далеко не дешевых часов на руке. – Есть еще идеи?
«О нет!»
– Мильен! – оживляется дочь.
Мужик, не слушай ее, беги! У Маринки в запасе точно есть миллион, а то и парочка миллионов идей, которые на ком–то надо поэкспериментировать, а тут такой удачный экземпляр.
– Жаль, прелестное дитя, на исполнение твоего «мильена» у меня нет времени. Пора на работу.
Оставив недоеденный обед, мужчина поднялся.
– Приятно было пообщаться, барышни, – протягивает руку Марине, пожимает ее пальчики. – Спасибо за десерт.
Последнюю фразу чудовище бросил мне. Из его глаз исчезли те озорные искорки, что зажглись в самом начале общения с Мариной. Сейчас в них кроме необъяснимой пустоты и разочарования я ничего не увидела. Надеюсь, он на полном серьезе не поверил пятилетке, что поцелуй сотрет шрамы с его лица?
Мужчина развернулся и направился к кассе. Только сейчас стало заметно, что он слегка прихрамывает. Расплатился за обед и через несколько секунд колокольчик над дверью оповестил всех о том, что чудовище покинул кафе.
Ну вот. Испортили обед человеку. Будет теперь ходить голодный и злой. Нехорошо получилось.
Дочь подбежала к окну. Прилипнув к нему мордочкой, несколько минут смотрела на улицу, а потом разочаровано притопала на свое место и плюхнулась на стул.
– Проводила?
– Угу.
Маришка взяла ложку и, подперев кулачком голову, начала ковыряться в воздушной разноцветной пенке, что осталась от растаявших шариков мороженого. Глядя на ее потухшее личико, ругать и отчитывать свое чадо за неподобающее поведение с незнакомыми людьми мне расхотелось. Она сама расстроилась, что ничего не вышло. И у меня остался неприятный осадок от испорченного обеда незнакомому человеку.
Сидим, молчим, гипнотизируем пиалы.
Дети, взрослые, подростки группками – все вокруг ходят, разговаривают, едят. Музыка негромко играет. Все как всегда в кафе и ничего не напоминает о случившемся инциденте. Только у меня губы до сих пор горят, в голове кисель, да дочь в упадническом настроении.
– Мам, – Марина поднимает на меня синие–синие грустные глазки. – Почему поцелуй не сработал?
– Не знаю, доча, наверное, потому, что мы не в сказке живем, а в реальном мире?
Она упрямо качает головой – не то я говорю, не верит она.
– Знаешь, – выдвигаю еще одну версию, – когда–нибудь этого дяденьку полюбит хорошая девушка, и он для нее будет самым красивым мужчиной на свете, не смотря на все его шрамы.
– И ему не нужно будет превращения? Разве так бывает?
– Бывает. И очень часто.
Маришка надолго задумалась. Талое мороженое стоит нетронутым.
– Заказать тебе еще порцию?
– Не, – машет головой из стороны в сторону, отчего косички подлетают и падают. – Не хочу.
И продолжает смешивать ложечкой две разноцветные пенки растаявшего мороженого.
– Пойдем домой? – невыносимо больше смотреть на страдальческое лицо малышки.
– Пойдем, – вяло отзывается дочка, кладет ложку и тихо выскальзывает из–за стола.
Я тоже расплачиваюсь и через минуту над нашими головами раздается тот же раздражающе–переливчатый колокольчик.
– Прогуляемся пешком? – предлагаю Маринке. Мысленно строю маршрут, который может поднять нам ей настроение.
– Давай.
Беру дочь за руку, идем с ней к пешеходному переходу, чтобы перейти улицу. Шоркая сандалиями, грустная кнопка идет позади меня.
Теплый ветерок играется под ногами с тополиным пухом. Скопления белых пушинок вдоль бордюр всегда приводит в восторг мою кроху. Она зовет его летним снегом и хохочет, когда коварные пушинки залетают в нос, вызывая чих.
Мы прошли уже несколько довольно-таки больших кучек пуха, а дочь молчит. И вообще как будто ничего не замечает вокруг.
– Мариш, смотри сколько голубей. Хочешь, купим булку и покормим их?
– Не хочу.
Что–то я не припомню, чтобы дочь могла так долго быть в упавшем настроении. Обычно ей пяти минут хватает переключиться на новое событие, открытие, выбрать другой предмет для идеи, снова стать привычной непоседой, а тут…
Идет, опустив голову и плечики, только косички с желто–зелеными резиночками на кончиках подпрыгивают в такт шагам. Жалко ее.
Стоим на светофоре, ждем зеленого человечка. Бодро зачитываю стишок, жду, что Маришка присоединится:
Если вспыхнет красный свет,
Значит, перехода нет.
Если желтый – стой и жди.
А зеленый свет – иди.
Маришка молчит, только носом шмыгает.
– Доченька, не плачь.
– А ты меня чем–нибудь заинтересуй, чтобы я не плакала, – бурчит, не поднимая головы.
И я даже знаю, что хочет дочь.
– Собаку не куплю. И кошку тоже. Максимум хомячка.
Загорается зеленый свет, переходим дорогу. Если дочь согласится на хомяка, то надо снова менять маршрут и топать в сторону зоомагазина. Но я надеюсь, что она хомяка не захочет. Ее желание – собака, причем не важно, какой породы, лишь бы была. А куда нам в скромную двушку, где живет три человека, еще и собака?
Едва мы оказываемся на другой стороне от кафе, как слышим рядом шуршание шин и тихий звук мотора – белая иномарочка с тонированными стеклами останавливается на обочине проезжей части.
Дверь открывается и из машины появляется знакомая широкоплечая фигура с зеркальными очками на глазах.
– Девчонки, так что там насчет мильена идей? Обсудим по дороге? Прошу в карету, – и распахивает заднюю дверь авто, приглашая нас внутрь.
– Елена –
– Прошу в карету, – чудовище распахивает заднюю дверь авто, приглашая нас внутрь.
– Мама, идем! – тянет меня к белой иномарке ожившая дочь.
От плохого настроения у ребенка не осталось и следа, а о собаке-кошке-хомяке она мгновенно забыла. И я пока не понимаю хорошо это или плохо.
Каждой клеточкой одеревеневшего тела чувствую, как владелец авто сканирует меня сквозь стекла зеркальных очков. Почему я как назло сегодня забыла свои солнцезащитные очки? Почему сейчас приходится прятать растерянный взгляд, смотря себе под ноги, лишь бы не пялиться на чудовище?
– Марина! Так нельзя! – дергаю ее за руку, чтобы приструнить. – Нельзя садиться к незнакомым дяденькам в машину!
"Особенно к чудовищу, которому ничего не стоит поцеловать незнакомую женщину на виду у всех и свести ее бабочек с ума!"
– Мама Лена, – кряхтит Маринка, рывками дергая меня вперед так, что я вынуждена делать крохотные шажки в сторону белой авто, – мы же с ним только что познакомились в кафе. Ты что, забыла? Или не узнала его? Это же Чудовище! Это с ним ты целовалась.
Это кто из этих двоих в данный момент чудовище? Этот широкоплечий нахал в зеркальных очках, что стоит возле чистенькой, словно только что из автомойки, кипенно-белой машины, гостеприимно распахнув заднюю дверку, или маленькая девочка, тянущая меня за руку в чужой автомобиль?
– Вообще не я с ним целовалась, а он со мной! – оправдываюсь. Сопротивляюсь напору дочери, как могу. – Он все равно для нас незнакомец! Мы даже не знаем как его зовут.
– Дим Димыч меня зовут, – легко отзывается чудовище.
Оказывается, расстояние между нами быстро сократилось, и теперь нас с чудовищем разделяет чуть меньше метра. Мы оба вторглись в личное пространство друг друга, а выйти из него почему-то я не могу. Он, по всей видимости, тоже не собирается.
И я смотрю прямо перед собой, не находя в себе смелости поднять глаза выше. Взгляд упирается в распахнутый ворот мужской рубашки. Там, на смуглой коже груди соблазнительно кучерявятся черные волоски. Настолько завлекательные, что хочется заглянуть глубже, дальше, еще ниже. И вообще я бы посмотрела на это тело без рубашки. Уверена, там есть что оценить. И потрогать.
Господи, откуда у меня такие пошлые мысли? За доли секунды меня то окатывает жаром, то бросает в жестокий холод. Что это? Температура? Я заболела? После мороженого?
Непроизвольно облизываю пересохшие губы, закусываю нижнюю.
Кадык чудовища дергается вверх-вниз.
Я согласна на хомяка! И на кошку. В конце концов, собак я тоже люблю!
Наши "гляделки только не в глаза" прерывается дерганием рук. Синхронно опускаем головы на Маришку.
– Тебя зовут Дим Димыч? Как в Фиксиках? – округляет глазенки моя девочка.
– Где? – прочистив горло, спрашивает мужчина.
– Ну в Фиксиках, в мультике, там мальчика зовут Дим Димыч. Ты что, не смотрел?
– Неа.
– У-у, – с интонацией, будто Дим Димыч – потерянное для общества звено эволюции, протянула дочь и тут же спохватилась: – А я Марина. А это мама Лена, – и запрыгала обезьянкой вокруг нас моя неугомонная девчонка.
Кто бы мог подумать, что минутой ранее она носом шмыгала?
– Странно сначала целоваться, а потом знакомиться. Елена.
Протягиваю руку мужчине, стараюсь скрыть неловкость. Не удается. В зеркалах, что прячут половину лица этого нахального типа, отчетливо вижу двух одинаковых смущенных девушек.
– Согласен, странно. Дмитрий.
Улыбается уголком губ и пожимает в ответ уже знакомой лапой–ладонью.
В затылке слегка заныло от воспоминаний этой ладони на моей голове. И не только затылок отозвался на прикосновение. Легкие снова с радостью приняли понравившийся им аромат и словно крылья бабочки развернулись под ребрами, с вожделением прося «Еще, еще!».
Чувствую, как краснею который раз за день. Иду на рекорд. Надеюсь, стекла у очков нахала действительно темные и пунцовые щеки мои он не видит.
– Можете звать меня Дим Димычем. Прошу.
Видя мое замешательство, с усмешкой добавляет:
О проекте
О подписке