Глава 4

Я выбежала из комнаты, забыв вытереть руки и на ходу надевая туфли. Захлопнула дверь и помчалась по улице по направлению к кондитерской. Солнце припекало мои голые руки и непокрытую голову, я задыхалась, но не остановилась, пока не добралась до дверей «Пряничного домика». Влетела в кондитерскую, наполненную восхитительными ароматами ванили и сдобы, помахала рукой официантке, даже не спрашивая, где дядя Сережа, ведь он не мог так быстро уйти, ворвалась в кабинет и с ходу выпалила:

– Извините!

Дядя Сережа разговаривал по телефону. Он поднял на меня глаза, кивнул и отвернулся к окну, продолжая малопонятный деловой разговор по поводу каких-то актов, документов, накладных. Я подумала, что он похож на сомика, такой же деловитый, потом вышла за дверь, затем вновь открыла ее, вошла и села на стул. Дядя Сережа продолжал говорить, глядя то в окно, то на бумаги на своем столе, не обращая на меня никакого внимания. Кабинет был маленьким, душным, в общем, это был даже не совсем кабинет, такие вот каморки имелись в каждом «Пряничном домике»; дядя Сережа редко сидел за столом, уставившись в старенький выпуклый монитор дешевого компьютера, больше времени проводил за рулем, в бесконечных разъездах и переговорах. Я рассматривала комнату, неподвижно сидя на стуле, и вдруг увидела то, чего здесь не было раньше, – моя с мамой фотография в рамочке и рядом портрет незнакомой девушки, элегантной и очень собранной. Она немного свысока смотрела с фотографии, вероятно, очень гордилась своими голубыми глазами в темных ресницах и светлыми прямыми волосами, ухоженными и ровными, словно расчесанными по линейке.

– Это моя дочь, Лена, я тебе говорил о ней как-то, – сказал дядя Сережа, кладя трубку.

– Извините, – ответила я еще раз.

– Да ты не обязана запоминать.

– Нет, я помню, я просто хотела извиниться.

– За что?

– Я была с вами грубой.

– Ты хотела меня обидеть?

– Нет. То есть хотела, но не вас, – я совсем запуталась.

– Ты хотела сорвать злость, – спокойно сказал дядя Сережа, не сердясь и не отчитывая меня, просто констатируя факт.

– Да, – призналась я, – у меня тяжелый день.

– У тебя тяжелый возраст, Лена тоже со мной так разговаривает.

– Не в этом дело. – Я начала опять злиться, потому что ненавижу, когда взрослые снисходительно объясняют мне, что я всего лишь подросток.

– Посмотри на это так: я только хотел удостовериться, что ты цела и невредима, я испугался, когда увидел тебя в слезах. Ты же в ответ нагрубила мне.

– Вы мне не отец! – впервые сорвалось у меня с языка.

– И никогда им не буду, – кивнул дядя Сережа, как будто ждал этого, – но мне казалось, что я могу быть твоим другом. Что я могу тебе помочь.

– Ваши советы…

– Ты назвала их дурацкими.

– Я не нуждаюсь в них!

– Я не навязываюсь.

– Вы слышите меня? Они не работают!

– Марина, мне очень жаль, но я не посоветовал бы тебе ничего, что не сделал бы сам.

– В любом случае я была с вами грубой, я пришла извиниться за это.

– И все? – Дядя Сережа выглядел очень усталым.

– Все. Хотя нет, – я почувствовала, что должна это сказать именно сейчас. – Вы мне нравитесь, я думаю, что мама будет счастлива с вами, я всегда молюсь за вас. Но вы все-таки не отец мне. Даже если мы будем жить в одном доме, у меня останется моя собственная фамилия, и я буду поступать так, как сама решу, а не как вы захотите. Я хочу, чтобы вы запомнили это.

– Я запомню, – дядя Сережа встал со стула и вдруг оказался очень высоким и грозным, он словно заполнил собой всю комнатушку, – но и ты запомни, Марина Даниловна Беловикова, что я взрослый человек, а ты подросток и я несу за тебя ответственность, нравится тебе это или нет. Я не буду диктовать тебе свою волю, я не имею на это права. Но решения относительно твоей судьбы мы будем принимать с твоей мамой вместе.

– То есть, если я решу остаться в этом городе, вы не будете считаться с этим и увезете меня против моей воли и все, что вы говорили, ложь?

– Ты слышала решение мамы – она останется с тобой и пожертвует своим счастьем ради твоего удовольствия. Я против этого, но ты не можешь оставаться без присмотра, поэтому мне придется смириться с этим и уехать в Анапу одному.

– Дядя Сережа, вы бросите мою маму из-за меня? Вы этим меня пугаете?

– Нет, я не пугаю тебя, я говорю как есть. Мы можем расстаться или уехать втроем к морю. Подумай над этим. А по поводу твоей грубости – я надеюсь, что ты научишься сдерживаться.

– А по поводу ваших советов?

– Я не дам тебе ни одного совета, пока ты этого сама не попросишь.

Я задумалась, спрятав лицо в ладонях, и не заметила, что дядя Сережа вышел из кабинета, только услышала, как заскрипел пол и хлопнула дверь, словно от сквозняка. У меня не было выбора, никогда не было выбора, взрослые лгали мне, чтобы в итоге я поступила так, как они хотят. Мамой я жертвовать не могла. Значит, мне надо подумать, что сказать Мише, почему я его покидаю. Наверное, они с Таней еще больше рассердятся на меня.

– Марина, – дядя Сережа вернулся с большой коробкой в руках, – давай я тебя подброшу до дому? Мама, наверное, уже пришла и очень волнуется.

– Да, – сказала я, в глазах и в носу у меня защипало, но я решила ни за что не плакать перед ним.

– Я взял пирожных к чаю, ты ведь любишь взбитые сливки.

– Дядя Сережа, какой вы? – неожиданно для самой себя спросила я.

– Что ты имеешь в виду?

– Вы сегодня не такой, как всегда. Каким я привыкла вас видеть.

– Точно такой же, – он смущенно улыбнулся, – да ведь и ты, Марина, сегодня не та тихоня с косичками, сначала кричишь на меня, потом читаешь нотации, я от тебя совсем не ожидал…

– Я сама от себя не ожидала, – мне показалось, что стало очень холодно, и я поежилась, – наверное, когда становишься другой, весь мир меняется?

– Мир остается таким же, что бы с тобой ни происходило, – серьезно ответил дядя Сережа, – когда ты меняешься, то начинаешь видеть и относиться ко всему по-другому.

– Значит, вы все тот же дядя Сережа, за которого я молилась каждый день?

– Ты молилась? – Он очень удивился. – Я никогда этого не забуду, Марина, какой бы грубиянкой ты ни стала в будущем.

Он помог мне отнести пирожные домой и уехал. Мама возвратилась без меня, красивая коробка со свадебным нарядом лежала в шифоньере в моей комнате, видимо, чтобы на нее не наткнулся дядя Сережа. Мама тоже уехала, в квартире было пусто, только чуть-чуть журчал аквариум с рыбками. Я села в любимое кресло, взяла книгу, но читать не стала, просто сидела и думала обо всем, что произошло за день. Мне не хотелось обращаться к рыбкам – они не солгут, но все равно не могут принять решение за меня.

Мало-помалу мысли мои все больше возвращались к Мише. Острое ощущение счастья – меня любит тот, о ком я привыкла только вздыхать издали. И сразу – потеря. И плюс к этому – сомнения, недомолвки, обиды, чувство стыда – кем меня теперь считают Мишины родители? А мама и дядя Сережа? Они расстанутся, если я откажусь ехать. А что для меня отъезд? Море. И этим все сказано. Мамино счастье и море на одной чаше весов, а на другой – Миша.

Телефон молчал, небо за окном темнело, никто не стучал ни в дверь, ни в окно. Когда солнце село, я не зажгла света, просто подошла к окну и смотрела на вечерний город. Где-то там обиженный мной дядя Сережа, обозленный на весь свет Миша, рассерженная Таня, к тому же неизвестно, какие чувства испытывает мама, где она бродит в этот час. Можно было обратиться к рыбкам, они бы рассказали, но мне хотелось наказать себя за все глупости, что были мной сегодня совершены. Я знала, что с теми, кого я люблю, все в порядке, и если их нет сейчас со мной, значит, они не хотят меня видеть.

Я заварила чай и выпила его, не притронувшись к пирожным – мне казалось, я не имею права этого делать. Потом решительно вошла в комнату, включила свет и открыла шкаф, решая, что из одежды и книг следует взять с собой, а что оставить. Библиотеку начал собирать папа, а у нас с мамой никогда не было достаточно денег, поэтому книг мы почти не покупали, но сейчас я поняла, что это к лучшему – легче будет собирать чемоданы. Настроение приподнялось, меня только немного беспокоил мой аквариум – будет сложно перевозить так далеко рыбок. В детстве я часто брала их с собой, в банке, но они не любят болтанку. Рыбки у меня чистюли, им можно по неделям не менять воду, она остается чистой, так что три дня в поезде они как-нибудь переживут.

В дверь постучали. У мамы и дяди Сережи были ключи, Таня обещала позвонить по телефону, поэтому я насторожилась – стоит ли вообще подходить к двери. Но я услышала за ней голоса, похоже, там было много народу, поэтому распахнула, не спрашивая.

За дверью стояли мама, дядя Сережа, Миша, Таня, тетя Лена, ее жених Кеша и Мишина мама.

– Здрасте, – ошеломленно сказала я. У них были такие радостные лица, что я не знала, как должна поступить, и просто посторонилась, пропуская их в квартиру.

– Мариша, организуй чаю. – Дядя Сережа сунул мне в руки еще одну ароматную коробку с пирожными.

– Я помогу, – вызвалась Таня. Миша смотрел мимо меня, но молча поплелся с нами на кухню.

– Танечка, что происходит? – спросила я, наливая воду в чайник.

– Да мы сами не очень-то поняли. Вроде когда они встретились в магазине и мы их таким образом познакомили, – Таня выразительно взглянула на Мишу, тот внимательно рассматривал стену, – выяснилось, что у них свадьбы назначены на один и тот же день, так что они решили справлять вместе. Мама предложила тете Наташе поехать с ними, они выбрали туфли, потом ресторан, из ресторана позвонили дяде Сереже, тот их раскритиковал, да ты прислушайся, они опять спорят, стоит ли приглашать профессионального тамаду…

– Странно, мама мечтала о маленькой свадьбе, говорит, что вдовам не положено…

– Свадьба есть свадьба, ее надо праздновать, хотя я лично не хотела бы делить такой день с кем-нибудь.

Пока Таня трещала о свадьбе, нарядах и воздушных шариках, я украдкой рассматривала Мишу, тот по-прежнему сидел с непроницаемым лицом. Когда закипел чайник и я достала заварку, Миша неожиданно поймал меня за кончик косы, как маленький, и не пожелал отпустить. Чай пришлось заваривать Тане, а я стояла и не знала, что делать.

– Ладно, я пойду на стол накрывать, а вы, если начнете драться, позовите, посмотреть охота, – сказала Таня и ушла, нагруженная чашками и тарелками.

– Пойдем в мою комнату, – предложила я. Взрослые продолжали горячо обсуждать предсвадебные хлопоты и не обратили на нас никакого внимания, когда мы вошли в комнату и закрыли дверь.

Миша все так и держался за кончик моей косы и молчал. Я должна была начать тяжелый разговор, и при мысли об этом у меня похолодели руки.

– Миша, я должна уехать.

Он ничего не ответил.

– Ты понимаешь, мы пока лишь дети, я не могу бросить маму и дядю Сережу, у меня просто нет выбора.

– Выбор всегда есть, – возразил Миша, – я знаю, ты мечтала жить на море, поэтому ты бросаешь меня.

– Я бросаю тебя? – поразилась я. – А если я скажу – оставь своих родных и езжай со мной?

– Возможно, я так и сделаю, – Миша посмотрел мне прямо в глаза.

– Не говори глупости. Где ты будешь жить? На что?

– Все решаемо.

Я, преодолевая смущение, неловко обняла его одной рукой:

– Миша, мы ведь не расстаемся на самом деле? Нам обоим нужно закончить школу, получить образование. А потом я вернусь. Или ты приедешь ко мне.

– Ты нужна мне сейчас.

– Значит, ты просто не веришь, что у нас любовь?

– Я не говорил тебе о любви.

– Нет? – Я отступила, глядя на него широко раскрытыми глазами. – Разве это не имелось в виду?

– Я сказал, что ты мне нравишься. Что ты самая красивая. Я сказал, что не хочу с тобой расставаться.

– Разве это не значит любовь?

– Я не знаю, что это.

– Тогда нам не о чем больше говорить, – решительно сказала я. Мне было очень больно, но его слова внезапно вернули меня с небес на землю, расставили все по своим местам. В самом деле, за что я борюсь? За что ссорюсь с близкими мне людьми, если Миша на самом деле меня не любит?

– Марина, мы должны быть вместе. Этим все сказано. Если ты уедешь, я поеду вместе с тобой.

– Нет, Мишенька. Мы расстанемся с тобой сегодня, сейчас, в этой комнате. Я навсегда останусь очкастой подружкой твоей младшей сестры. Мы забудем про наш поцелуй. Ты забудешь о том, что я влюбилась в тебя, а я – что ты меня не любишь.

– Ты влюбилась в меня? – недоверчиво спросил Миша.

– Еще в позапрошлом году.

– Не может быть!

– Мне уже даже все равно, если ты кому-то скажешь об этом. Я уезжаю навсегда, и мы никогда не увидимся. Я думала, что мы любим друг друга, но если это не так, я… – Я не выдержала и заплакала.

Миша обнял меня и прошептал:

– Значит, это и есть любовь?

– Да? – спросила я сквозь слезы.

– Таня сказала, ты считаешь, что любовь должна пройти испытание временем. Что это значит?

– Это не я так считаю, это мне так посоветовал один человек. Я думаю, это значит, что если мы сейчас расстанемся, но не разлюбим друг друга даже после окончания школы, то это и есть любовь – настоящая.

– Я тебя никогда не разлюблю.

– Значит, ты меня любишь? – спросила я, замирая.

– Мне не нравится это слово, но раз другого не придумали – люблю. Слышишь, Марина, я тебя люблю!

И я опять заплакала. Стояла, уткнувшись носом в его плечо, и ревела, как малышка. И что за наказание – мой плач услышали, конечно, все наши родственники и гости и ввалились в мою комнату, словно маленькая демонстрация.

– Ну и чего ревем? – бодро сказал дядя Сережа. – Марина же не завтра уезжает! И потом, вы сможете к нам приезжать на каникулы!

– Правда?! – воскликнула Таня. – И мне можно?

– Не знаю, разумно ли это, – встряла Мишина мама. – Дети сначала должны закончить школу, а потом влюбляться.

– Ох, мама, ты же сама с папой за одной партой сидела, – вздохнула тетя Лена.

– Да, но влюбилась я в него после школы.

– Вы считаете меня молодой да ранней? – не выдержав, спросила я, с вызовом глядя в глаза Мишиной маме.

– Что? – удивилась та.

– Марина, ты все неправильно поняла, это меня она ругает молодой да ранней, – покраснев, быстро сказала тетя Лена, – за то, что я в восемнадцать лет замуж иду, а не в двадцать пять, как некоторые.

– Пирожные засохли, чай остыл, а вы тут мораль читаете! – воскликнул дядя Сережа. – Скорее пить чай, опоздавшим мест не будет, кстати, я вспомнил одного тамаду, актер драмтеатра подрабатывает…

Взрослые вернулись к увлекательному разговору и покинули комнату, забыв про нас. А мы с Мишей остались вдвоем.

– Ты будешь мне писать? – спросил Миша.

– И звонить, – улыбнулась я.

– И приезжать.

– Дядя Сережа прав – я еще никуда не уехала.

– Но ты уедешь очень скоро…