К вечеру страсти улеглись, и Рита обнаружила, что ей совершенно нечем заняться. Елена Петровна готовила ужин, помогать ей не требовалось, ночь спустилась быстрее, чем все это поняли, смотреть в горы стало бесполезно. Рита сидела у костра, который разложили в середине их лагеря, в общем-то, это было занятие – смотреть на огонь. Внезапно появился Воланд, и все собрались у костра, как на пионерском слёте. Воланд быстро посвятил всех в свои планы, которые по его идее были общими. С завтрашнего дня все разбивались по интересам. Спелеологи – налево, историки – направо, женщины остаются в лагере и занимаются бытом, а также сторожат цивилизацию от варваров. Все были счастливы, лишь Елена Петровна слегка надула губы. Но утром Воланд сам пригласил её в монастырь на встречу с настоятелем и ламами. Елена Петровна знала много языков и могла, если что, подсказать Воланду, а вдруг переводчик будет водить его за нос. Но пока они собирались, пришёл посыльный монах и пригласил всех членов экспедиции на «приём». Воланду это весьма польстило. Времени на сборы не было. Да и что собирать-то никто не знал. Воланд прихватил какие-то подарки и пошли.

Рита впервые была в таком месте. Собственно, она вообще нигде не была, кроме того отдыха в Греции и детских путешествий, ей больше не о чем было вспоминать. Толстенные каменные стены, пол, исшарканный монахами, которые тысячелетиями приходили сюда поклоняться особому изображению Будды и Священной Долме – его матери.

Их завели в огромный зал и предложили присесть на подушки – тоненькие, но защищающие от холодного пола. Началась великосветская беседа – наполовину на английском, который все понимали, даже Рита, и на непали с китайско-тибетским сленгом. Елена Петровна и переводчик помогали Воланду – настоятель не знал английского – все внимательно следили за их беседой, Рита же от нечего делать рассматривала присутствующих и стены зала. Все присутствующие были на одно лицо и в одинаковых мантиях, перекинутых через плечо, разве что по возрасту различались, причём молодые сидели вперемежку со старыми, наверное, у них была иная иерархия, нежели в других странах. Рита заметила молниеносный взгляд одного из монахов – или ламы, кто их поймёт – взгляд был полон любопытства и озорства. Пришлось рассматривать стены, которые показались ей сначала просто глыбами камня, но, приглядевшись, она заметила, что они испещрены многочисленными рисунками. Да ещё какими! Сцены интимной жизни чередовались с такими подробностями, что Рита просто рот раскрыла от удивления. Однако никто из присутствующих, казалось, ничего не замечал. Рита пыталась отвести взгляд, но поскольку ничего не понимала из беседы, глаза её поневоле снова и снова останавливались на злополучных стенах. Принесли чай и какие-то сладости – жареные орехи, посыпанные сахарной пудрой – Воланд вспомнил о своих подарках, начался обмен любезностями. Рита немного отвлеклась, но, попив чай, ужасно невкусный, ей снова нечем было занять себя. Молодой монах теперь уже в открытую рассматривал её, как-то странно улыбаясь. Больше всего Рите захотелось уйти отсюда. Уж лучше сидеть в лагере, чем в окружении людей, которых ты не понимаешь, и которым до тебя нет дела. Ей стало неловко рассматривать стены под прицелом чёрных глаз назойливого монаха. Она опустила глаза себе на руки и почти сразу же задремала. Ей ничего не снилось. Но внезапно она почувствовала лёгкое жжение в промежности, потом совершенно явственно – будто чей-то язык острым краешком щекочет ей клитор. Странное дело, она даже не попыталась освободиться от «нахала», напротив, слегка расставив скрещенные на подушке ноги, она откинулась и выгнулась навстречу сладострастным ощущениям.

Очнулась она от своего стона. Оглянулась, не заметил ли кто. Но все внимательно слушали Достопочтенного Ламу, даже молодой монах заглядывал ему в рот, будто видел те слова, которые оттуда исходили. Рите стало ужасно неловко. Что это с ней произошло? Она была такой сдержанной всегда, так держала себя в руках, а тут…. Скорей бы закончился этот ужасный приём!

Словно услышав её мысли, Достопочтенный Лама широко улыбнулся, приложил обе руки к сердцу, и все стали вставать с подушек, раскланиваясь и улыбаясь. Рита тоже встала, чувствуя, как ослабели ноги, будто бы она и вправду занималась здесь сексом.

Когда уже вышли за ворота храма, Воланд придержал Риту за локоть:

– Ну, что, красавица наша? Как ты себя чувствуешь?

– А что? – Рита слегка растерялась, – также, наверное, как и вы. Ужасно неудобно сидеть, поджав под себя ноги.

– Да, для этого нужна привычка. Но я не об этом. Я заметил, что тебя гипнотизировали. Этот монах получит хороший нагоняй от своего наставника, я заметил, что он на него глядел неодобрительно. Ну, а ты – молодец! Могла бы вообще раздеться и совершать всякие непристойности, а ты.… Впрочем, наверное, это для тебя характерно! Ха-ха-ха! Да, ладно тебе, не смущайся. Я ведь уже не в первый раз с ними общаюсь и знаю, как они любят пошалить, проявляя свои необычайные способности. Меня тоже гипнотизировали поначалу, пока не научился ставить заслоны. Ты – поосторожней.

Рита, пунцовая от стыда, молча выслушала эти наставления. Тут её подхватила под руку Елена Петровна.

– Рит, пошли со мной. Ты не стесняйся, здесь все свои.

– Елена Петровна, неужели все заметили, что мне приснился эротический сон?

– Да ничего тебе не снилось. Этот молодой монах просто решил над тобой подшутить. Но вела себя ты весьма скромно. Молодец! Стонала только громко, а так – ничего.

– Какой ужас! Как мне теперь всем в глаза смотреть?

– Да ничего особенного не случилось. Впредь, если тебе доведётся с кем-то из них общаться, сосредоточь всё своё внимание на чём-нибудь своём, и ничего они с тобой не смогут сделать. Просто все были заняты беседой, а ты от скуки изнывала, вот и поймалась.

– Да. А ещё там такие непристойности на стенах изображены!

– Ну что ты! Это для нас – непристойности, а они понимают всё это по-другому. Изображение мужского и женского духа в интимной связи ни для одного тибетца не является непристойным. Два сплетённых нагих тела передают экстаз, сопровождающий союз Знания и Праведной жизни.

– Праведной?

– Да, Рита. Это только христианская религия считает совокупление грехом, если оба не освятили это в церкви. А что ж тут грешного?

– Как что? После совокупления обязательно должно появляться потомство, как у животных. Они ведь не занимаются любовью каждый день, а только в определённые периоды года, когда создаются благоприятные условия для кормления и воспитания подрастающего поколения. А люди совокупляются забавы ради.

– Ох, ох, Ритуля! Ты в церковь ходишь?

– Нет, а что?

– Да так. Говоришь, как по писанному. А между тем в Писании сказано – Плодитесь и размножайтесь! А вот ты знаешь, почему это было сказано? Люди всегда жили племенами, и чем больше племя, тем оно сильнее, чем больше каждая женщина нарожает воинов, тем защищённее будут чувствовать себя все женщины племени. А потом племена разрослись, людям стало тесно на Земле, всё чаще стали происходить войны.

– Ну, и что же?

– Войны и происходили всегда потому, что людей расплодилось сильно много. Теперь все призывают к контрацепции. И это правильно. Вот по буддийской религии убивать нерождённого ребёнка – это не грех, потому что, как они считают, в него ещё не вселился дух. А у христиан – грех.

– А у буддийцев – что грех?

– Грех – рожать детей не в любви. Они считают, думаю правильно, что дети, рождённые не в любви – ненормальные. Они не должны продолжать род человеческий.

– Какой ужас! У нас, наверное, каждый третий ребёнок рожден просто как результат животной страсти.

– Страсть – она ведь тоже не грех. Это временная любовь. Если человек чувствует страстное влечение, он присоединяется к Внеземному! Он освобождает энергию Кундалини!

– Ой, а это что такое? Тоже какие-то буддийские заморочки?

– Ну, не совсем буддийские. Все люди Востока придают большое значение совокуплению. Гораздо большее, чем европейцы.

– Почему? Кажется, я слышала это слово – Кундалини. Только не помню, в связи с чем.

– Кундалини – это сгусток энергии, свёрнутый, как пружина, который находится где-то в области паха человека. Во время полового акта, если он происходит по любви, Кундалини разворачивается, поднимается по позвоночному столбу и делает человека всемогущим. Сильным, мудрым, добрым, красивым.

– Правда?

– Да, но не все могут воспользоваться этой энергией.

– Ну, уж раз буддийцы придумали это, то они уж точно умеют. Потому и картинки такие рисуют у себя на стенах. То-то я заметила, что почти над каждой парой исходил столб света или чего-то вроде этого.

– Зря, Риток, ты иронизируешь. Это действительно очень большая энергия. У христиан, кстати, тоже есть намёки на Кундалини. Только не обозначено чётко. Помнишь, Ева дала Адаму яблоко от змея? Так вот, Кундалини свёрнута в теле человека, как змея, а когда она распрямляется, то высвобождаемая энергия делает человека сильнее и мудрее. Помнишь, Адам стал видеть мир по-другому? Как это в Писании описывается, он вкусил от дерева познания, а на самом деле после ночи любви с Евой, он стал совсем другим человеком – мудрым. Мудрость – это достижение пожилых. Чем больше человек живёт, тем больше узнаёт. Не все, правда, делают выводы из совершённых ошибок, но большинство людей к старости становятся мудрецами. А Адам в одночасье стал мудрым. Конечно же, ему этого не простили и сослали на Землю – жить в грехе.

– Ой, как всё это сложно.

– Ничуть не сложно, просто я тебе рассказываю так – скомкано и набегом. А это такие истины, которые требуют внимательного и длительного изучения. У некоторых теологов вся жизнь уходит на то, чтобы понять, почему тот или иной святой или пророк сказал так, а не иначе. Если тебе интересно, я тебе дам кое-что почитать, а сейчас пошли–ка обед готовить.

Все занялись своими делами. Спелеологи, которые на приёме ёрзали от нетерпения скорей бы залезть в свои пещеры, умчались сразу после обеда, обвешавшись оборудованием. Историки, то есть Юрий, отправился вместе с ними, чтобы помочь, да и у него дела были в тех же пещерах. Елена Петровна с Воландом отправились на запланированную встречу. А Рите пришлось караулить лагерь от непрошеных гостей. Детвора тут же сбежалась со всей округи. Окружив лагерь плотным кольцом, дети замерли, рассматривая Риту, которая прилегла на надувном матраце в центре лагеря. Сторож, так сторож, главное, не заснуть…

Проснулась она от лёгкого ветерка, которым обдало её от бесшумно пробегавшего мимо сорванца. Рита улыбнулась, но тут же грозно сдвинула брови. Главное, не расслабляться. Не то они тут всё разнесут на сувениры. Рита потихоньку включила музыку и детвору, как ветром сдуло. Но через некоторое время показалась одна макушка, потом другая. Рита попробовала читать, но краем глаза заметила, что чем дольше она не двигается, тем ближе подбираются любопытные создания. Она резко встала и лёгкий топоток дал ей понять, что её наблюдатели постыдно удрали с тем, чтобы через некоторое время показаться снова. Сколько времени прошло в этой безмолвной борьбе, Рита не заметила, но, когда на тропинке появилась Елена Петровна, Рита обрадовалась несказанно и даже вышла ей навстречу. Елена Петровна радостно улыбалась, довольная результатом переговоров и долго до слёз смеялась над бедной Ритой, которая охраняла лагерь от любопытных детишек.

– Эт точно! Они, как мухи – не замечаешь их, пока не сядут тебе на шею, назойливые, но всёж-таки потешные, согласись. Давай-ка, их чем-нибудь угостим!

Женщины отправились в лагерь с твёрдым намерением накормить детвору чем-нибудь вкусненьким, но тут появился Воланд, как из-под земли, и охладил их пыл:

– Я вас умоляю! Не надо повторять своих же ошибок. Вы думаете, почему они тут торчат? Потому что вы уже один раз угостили их конфетами, теперь они будут приходить и сидеть тут, пока вы не раздадите им все конфеты, весь сахар и все продукты, да и сами не разденетесь донага. А им будет всё мало. Это для них теперь работа такая – клянчить! Прекратите свою благотворительность, пока она не переросла в обдирательство. Елена Петровна, Валечка, прошу вас, скажите им на непали и на китайском, чтобы расходились по домам, а не то их родители накажут.

Елена Петровна нехотя повиновалась. Детвора стала потихоньку расходиться. Елена Петровна с Воландом принялись разглядывать какую-то карту, видно древнюю. Рите тоже было интересно, но её не позвали, намекнув, что скоро ужин.

Ей не спалось. Едва солнце скрылось за горами, как стало холодно. В спальнике было очень тепло, поэтому приходилось раздеваться, но, едва раздевшись, Рите захотелось пописать, пришлось вылезти из тёплого спальника, напялить на себя комбинезон, куртку. Елена Петровна посоветовала сходить в баночку и тут же сладко засопела. Рита не привыкла к такому отправлению своих нужд, поэтому всё же решила выйти. На «улице» было ещё холодней, к тому же поднимался ветер. Куртку и комбинезон он был не в состоянии продуть, но их ведь придётся снимать. Горестно вздохнув, Рита отправилась искать укромное местечко, подсвечивая себе фонариком в кромешной тьме. В темноте она не могла найти тот удобный камень, который они с Еленой Петровной облюбовали днём, так и шла, пока не наткнулась на скалу. Ветер усиливался, поэтому Рита искала хоть какую-нибудь щель в скале или большой камень, за которым можно было бы укрыться от ветра. Она уже поругала себя за щепетильность, решив с вечера приготовить как можно больше баночек и, даже если захочется чего больше, ни за что не выходить из палатки. Наконец, она нашла небольшой проём и тут же им воспользовалась. Где у человека душа? Тот, кто сказал, что под мочевым пузырём, был абсолютно прав. Пописаешь – и на душе легче. Теперь она подсмеивалась над собой, снова упаковываясь в непродуваемый комбинезон. Мурлыкая под нос, она вышла из укрытия и остановилась в недоумении. А куда же идти? Откуда они пришла – с той или с этой стороны? Вроде бы она заходила в укрытие справа, значит, надо идти налево. Рита смело пошла налево, подсвечивая себе фонариком. Но, пройдя довольно долго, она не встретила ничего, что напоминало бы их лагерь. Те же камни вокруг. Рита посветила фонариком вдаль, но ничего не увидела. Впрочем, в лагере тоже не было света. Это точно, она приметила, когда выходила из лагеря, все спали. Рита смело продолжала свои поиски, но прошло уже с полчаса, а она шла в укрытие каких-нибудь пять, ну, десять минут, а лагеря всё не было. Впрочем, подумала Рита, возможно, она просто крутилась вокруг лагеря. Может, крикнуть? Проснутся, зажгут свет, ну, поругают, зато потом можно залезть в тёплый спальник. Нет, стыдно. Она всё шла и шла, пока не почувствовала, что очень устала. Подошла к скале и нашла тут углубление. Рита села на какой-то камешек и, прислонясь к холодному камню, закрыла глаза. Нет, она нисколько не отчаялась. Сейчас отдохнёт, и пойдёт в обратном направлении, и уже не будет стесняться, а будет кричать, и звать на помощь. Да.

Она даже не поняла, показалось ли ей или на самом деле кто-то разговаривал совсем рядом. Слов за ветром, конечно, было не разобрать, но это была человеческая речь, к тому же она приближалась. Рита резко вскочила, вышла из укрытия, готовая закричать от радости, но что-то её остановило. Воланд, а это был он, держа в руках большой фонарь, шёл рядом с молодым монахом, страстно обсуждая что-то через переводчика. Рита уже забыла, что она потерялась. Она спряталась в своём укрытии, решив потихоньку пробраться за этой компанией. Уж, наверное, они приведут её к лагерю. Она потихоньку последовала за ними, но лагерь всё не показывался, а прошли уже довольно долго. Внезапно все остановились и стали что-то бурно обсуждать. Несмотря на то, что разговаривали очень громко, Рита ничего не могла понять. Она не рискнула близко подойти, да и ветер уносил слова совсем в другую сторону. Рита только и поняла, что Воланд пытался что-то доказать монаху, а тот не соглашался. Но почему они договариваются ночью, да ещё в такую ужасную погоду? Монах скрестил руки на груди и перестал отвечать на домогательства Воланда. Тот, прокричав что-то похожее на ругательства, развернулся и пошёл назад – Рита едва успела спрятаться – переводчик поплёлся за ним. Ну, уж теперь-то они пойдут в лагерь, обрадовалась Рита. Они действительно пришли в лагерь, не прошло и часа. Рита едва переставляла ноги, а, увидев в отблесках фонаря палатки, чуть не закричала от радости. Но благоразумно подождала, пока Воланд с переводчиком не зашли каждый в свою палатку, а уж потом забралась в свой уже остывший спальник.

Утром она не хотела просыпаться, как Елена Петровна и Юрий не тормошили её.

– Вот как на тебя свежий воздух действует, – подсмеивалась Елена Петровна, теребя Ритин носик, – ну-ка просыпайся. Уже все позавтракали!

– Ум-м. Всё равно мне делать нечего. Спать хочу.

– Как это делать нечего! Пойдём в пещеру. Ты ведь не была ни разу. Мальчики сегодня обещали нас взять с собой. Там так здорово!

Рита нехотя открыла глаза. После вчерашнего приключения она чувствовала себя разбитой и уставшей, и лазать по пещерам ей не хотелось. Но, попив чаю, который принесла в палатку сердобольная Елена Петровна, Рита переменила своё решение. Что ж это, ей и рассказать будет не о чем, была около пещер, а внутри не побывала! Как же так! Да и фотографии надо сделать.

Юрий шёл с ней рядом, объясняя, что такое пещеры вообще, почему в одних пещерах ничего нет, а в других – сталактиты и сталагмиты.

– Юр, не грузи меня всякими терминами. Ты уже был в этих пещерах?

– Да, мы вчера обследовали две. Одна так себе, нам туда можно, а в другую нам не разрешают заходить.

– Кто?

– Настоятель.

– А почему?

– А фиг его знает. Может, выделывается, хочет показать, что он тут хозяин, а может, и правду говорит, что в той пещере – злые духи и они, дескать, нас погубят.

– А когда это он так говорил?

– Да вчера – на приёме.

– А-а-а, – Рите не хотелось вспоминать о вчерашнем приёме.

Её подмывало спросить, что за встреча была вчера у Воланда ночью, но, поскольку, Юрий при этой встрече не присутствовал, она благоразумно решила промолчать. Елене Петровне она тоже не успела ещё рассказать, и теперь чувство невысказанности и недосказанности мучило её. Однако недолго. Елена Петровна была права. В пещере было очень интересно.

Построившись цепочкой, они пробирались за Николаем Давыдовичем между огромных влажных колонн, сотворённых природой за миллионы лет, хором удивляясь причудливым формам сталактитов, сталагмитов и в восхищении дотрагиваясь до мощных сталагматов – это когда сталактит, капая с потолка, сливается со сталагмитом и превращается в огромную колонну.

Николай Давыдович очень щепетильно относился к пещерам, уверив всех, что это живые существа и даже воздух, выдыхаемый людьми, не говоря уж об их горячих телах (для пещерных 4 градусов, да, горячих, но в комбинезонах – нормальных) может навредить.

– Вот тем пальчикам, которые вы видели у входа, им уже лет 800, а может и вся тысяча. А уж вот этим столбам – миллион. Вот это я и хочу выяснить с помощью своей аппаратуры. И это, и многое другое, – рассказывал он Рите, как самому благодарному слушателю, бдительно приглядывая за Юрием, который всё время норовил свернуть в сторону, – Юрий Максимович, я убедительно прошу вас не отрываться от коллектива. Заблудиться здесь – пара пустяков, особенно если нет специального эхолота, с помощью которого можно выйти из любой пещеры.

– Николай Давыдович, – в тон ему парировал Юрий, – я знаю вас как человека очень отзывчивого и чуткого к нуждам других людей. Мне очень, очень нужен эхолот! Ведь если я буду бродить с вами тут, как простой экскурсант, я ничего, ничегошеньки не смогу отыскать!

– Вы нетерпеливы, молодой человек! Всему своё время.

– Да ведь времени-то у нас мало! Сколько мы тут пробудем? Самое много – неделю, а за неделю разве что-нибудь найдёшь?