– Сначала жертвы просто умирали. Все началось с Клауса фон Клейста. Это старший брат Ирмы и Отто. Старший и сумасшедший. Его привезли в усадьбу в дубовом ящике, как дикого зверя. И так же, как зверя, держали на цепи. Но однажды охранник сплоховал, и Клаус сбежал.

– Зверь из лощины… – начал было Влас.

– Да, это не Горыныч, это он, – закончил за него Гриня. – Клаус фон Клейст. И это он напал на тетю Олю, когда та возвращалась из усадьбы в деревню. Напал, хлебнул ее кровушки, но не растерзал. Вот такая странность. Ты уже странного много навидался, Влас Петрович, поэтому одной больше, одной меньше. Тетя Оля и Танюшка, внучка ее, они особенные. Что-то связывает их род с родом фон Клейстов. Что-то такое было в их крови, что-то одновременно опасное и жизненно необходимое упырям.

– Насколько особенные? – деловито поинтересовался Влас.

– Насколько? – Гриня замедлил шаг, обернулся. Его глаза снова блеснули в темноте красным, но Влас уже не отшатнулся. Кажется, он и в самом деле начал привыкать к странностям. – Горыныча видел?

– Трудно не увидеть.

– Так вот, это тети Оли пес. Она его позвала. Или призвала?

– Откуда призвала?

– Не знаю, но думается мне, с какого-то другого света. Горыныч служит их роду уже много веков, но это долгая история. Главное, что тебе нужно знать, основное его предназначение – оберегать женщин рода.

– Так ведь некого больше оберегать. Или я чего-то не знаю?

– До недавнего времени я тоже так думал, а теперь вот начинаю сомневаться. Если бы не было кого, так и Горыныча тут уже не было бы.

– Ладно, с этим мы обязательно разберемся, – пообещал Влас и Грине, и самому себе. – Дальше рассказывай.

– Да нечего особо рассказывать. Как Клаус тети Олиной крови напился, так сначала чуть не сдох, а потом у него в мозгу наступило просветление. А те, на кого он нападал, стали превращаться в упырей.

– В обычных упырей, из тех, которых мы уже видели? – уточнил Влас.

– Да, в обычных. И пока Клаус охотился в лощине, Ирма развлекалась в усадьбе, а Отто предавался научным экспериментам. Каждый из них был одержим одной целью – созданием себе подобных. Вот только неувязочка… созданные ими упыри долго не жили. Если это вообще можно назвать жизнью. Митяй мой – он ведь тоже из подопытных кроликов фон Клейста. Представляешь, что пацану довелось пережить?

Влас не представлял, но вот понимать Митяя начал чуть лучше. И Митяя, и Гриню.

– В чем суть экспериментов была, не знаешь? – спросил он.

– Могу догадываться. Видел, как старуха заставила одну из своих… игрушек выпить ее крови. Девочка та долго не прожила.

– Какая девочка?.. – Влас схватил Гриню за рукав, потянул, заставляя остановиться. – Про кого ты сейчас говоришь?!

– Про девочку из прислуги, такую же, как Соня наша. Знаешь, как они действовали, товарищ командир? Набирали молодняк из городских. Ну, вроде как, на службу в усадьбу, а потом потихонечку этим молодняком кормились. Фон Клейсту нравились пацаны, а Ирма предпочитала девочек. – Гриня вдруг замолчал, устало потер глаза. – Девочки эти у меня до сих пор перед глазами стоят. Самых первых старуха просто выпивала до донца, выпивала, а тела прятала в водонапорной башне. В отопительном котле. Наверное, ты не видел.

Влас видел. И башню видел, и в котел заглядывал. Не было там никаких мертвых девочек.

– Зимой же холодно. И в башне тоже холодно. Понимаешь? Девочки эти мертвые на первом уровне в котле, а Митяй мой под крышей на цепи. – В голосе Грини послышалась боль пополам с яростью. – А потом она решила тоже эксперименты ставить, как ее братец. Вот ту последнюю девочку она как раз и напоила собственной кровью. Они же послушные становятся, связь у них какая-то образуется с упырем. Вот и у Митяя моего до сих пор эта связь…

– Как девочку зва…

Договорить Влас не успел, Гриня дернул его за плечо, впечатал в стену и зажал рот рукой так, что ни вздохнуть, ни пикнуть. Вырываться Влас не стал, понял, что к чему. Мимо метрах в десяти прошел немецкий патруль.

Гриня ослабил хватку, лишь когда фрицы скрылись за поворотом, сказал виновато:

– Извини, инстинкты…

Влас кивнул, а потом задал свой самый главный вопрос:

– Как звали девочку, Гриня?

Прежде, чем ответить, Гриня на него посмотрел. Вроде бы только в глаза заглянул, а показалось, что в самую душу. Еще и раскаленной кочергой в этой душе пошуровал. А с чего бы еще она так разболелась?

– Ее звали Настей, Влас Петрович, – сказал Гриня почему-то виноватым голосом.

Влас судорожно вздохнул, спрятал лицо в ладонях. Была надежда, что это «не та» Настя, но правду он уже знал. Ту правду, из-за которой перекапывал в овраге братскую могилу, из-за которой, как одержимый, рвался в Гремучий ручей.

– Родственница твоя? – Послышался над ухом голос Грини.

– Племянница, – сказал он, не открывая глаза. – Единственная. В подпольщицы записалась. Хотела, как я, но знала, что не позволю, поэтому без моего ведома, против моей воли. Я от Ефима узнал, уже за сутки до операции.

– Потому и пошел сам, вместо связного?

– Да. Я матери ее, сестре своей покойной обещал, что буду за Настеной приглядывать.

– Я тоже много кому обещал, – вздохнул Гриня. – Веришь, до сих пор толком ни одного обещания не сдержал…

– Что с ней стало? – спросил Влас и открыл глаза.

– А сдюжишь, Влас Петрович? – Гриня снова заглянул ему в лицо и удовлетворенно кивнул. – Мне кажется, Ирма сначала ею просто… кормилась.

Влас со свистом втянул в себя воздух. Пусть бы Гриня остановился, пусть бы замолчал! Потому что он не сдюжит, не сможет дослушать все до конца. Но Гриня решил иначе.

– А потом она напоила Настю своей кровью, и девочка стала… ну, ты видел, какими они становятся, Влас Петрович.

– Она еще… жива? – спросил он сиплым голосом. Курить захотелось невыносимо. Где эти чертовы папиросы? – Я не нашел ее тело там… в овраге.

– Ее больше нет, Влас. По-настоящему нет.

– Убили? – И не понять, стало ему легче или еще больнее от осознания того, что Настены больше нет, что она не одна их этих тварей.

– Убили.

– А… кто?

Ответил Гриня не сразу, а когда ответил, Власу подумалось, что правды ему никогда не узнать. Оберегать убийцу Настены Гриня будет всеми силами. И есть в этом свой резон.

– Я не знаю, Влас. Да и тебе лучше не знать, поверь. Убила ее Ирма фон Клейст. А второй раз… это уже была не она.

Умом Влас все это понимал. Умом понимал, а сердце не принимало, обливалось кровью, криком кричало.

– Где она? – только и хватило сил спросить.

– Я их похоронил. И тех девочек из башни, и Настю. Не мог я их там бросить, Влас. Понимаешь? Когда Горыныч разобрался с гарнизоном, я сделал все… Я по-человечески все сделал. Могилку я тебе потом покажу. Если захочешь.

– Я захочу. – Влас вытер сухие, воспаленные глаза. – И спасибо тебе, Григорий.

– За что? – Гриня вздохнул.

– За человечность. – Влас протянул ему руку.

Рукопожатие его оказалось крепким и теплым, в самом деле почти человеческим. В этот миг подумалось вдруг, что человечности в упыре Грине куда больше, чем в иных людях. Вот такие дела…

* * *

Сева проспал. Ну как маленький, честное слово! Проснулся на закате с тяжелой со сна головой, осмотрелся. Тимофей Иванович дремал, прикорнув у стола и положив голову на скрещенные руки. Митяй лежал на диване. Дяди Гриши с Власом Петровичем нигде не было видно. Значит, ушли добывать лекарства.

Первым делом Сева подошел к Митяю, положил ладонь ему на лоб. Лоб был горячий, но, кажется, не такой горячий, как раньше. Однако, дышал Митяй тяжело, со свистом. Наверное, из-за воспаления легких.

На цыпочках, стараясь никого не потревожить, Сева вышел во двор, огляделся в поисках Горыныча. Горыныч не показался. Может ушел с дядей Гришей, а может просто не захотел. И только лохматая собачонка молча выбралась из своей будки, глянула на Севу черными пуговицами глаз и тут же спряталась обратно. Сева тоже уже собрался возвращаться, когда услышал сиплый крик Митяя.

Перед мечущимся на диване Митяем уже склонился Тимофей Иванович. Вид он имел вполне себе бодрый, словно и не спал всего пару секунд назад. У Митяя вид тоже был… бодрый. Он метался, кричал и бился в конвульсиях.

– Ну-ка, молодой человек, помогите мне! – скомандовал доктор. – Держите его за плечи. Боюсь моих сил не хватит.

Сил Севы тоже едва хватало, чтобы удержать на месте Митяя. Но он держал, прижимал друга к дивану, заглядывал в смертельно бледное лицо. Заглядывал, а когда Митяй открыл глаза, все равно испугался, чуть не отшатнулся от неожиданности.

Взгляд у Митяя был пустой и бессмысленный, кажется, он бредил и видел какие-то бредовые сны.

– Больно, – прохрипел Митяй.

– Знаю, что больно. Ты потерпи, скоро полегчает, – сказал Сева и погладил Митяя по голове.

– Мне нужно проснуться, – снова прохрипел Митяй и заметался. – Выпустите! Выпустите меня отсюда!!!

– Тимофей Иванович, что с ним? – теперь уже и Сева хрипел. Наверное, от волнения.

– Разберемся. – Доктор ловко набирал в шприц какое-то лекарство. – Вы главное держите его, молодой человек!

Держать с каждой секундой становилось все тяжелее, пришлось навалиться на Митяя всем весом, придавить к дивану коленом и думать, как это опасно, бы не придушить ненароком.

– Мне нужно проснуться! – уже не хрипел, а кричал Митяй. – Я больше так не могу! Отпустите!!!

– Держите, молодой человек! – отозвался доктор. – Держите, я сейчас! Пару секунд.

– Митяй, не кричи! Сейчас все сделаем, все поправим. Хочешь проснуться – просыпайся! Все будет хорошо…

Сева держал и уговаривал. То ли друга, то ли себя самого. А Митяй вдруг перестал метаться, и взгляд его сделался осмысленным, но все равно пронзительно нездешним.

– Сева?.. – спросил вдруг Митяй шепотом. – Сева, это ты?..

Что-то кольнуло в груди, в том месте, где сердце, что-то отозвалось на это беспомощное «Сева, это ты?..» А потом Митяй снова заметался, закричал:

– Сева, где ты?! Разбудите меня! Пожалуйста, разбудите!!!

– Таня?.. – неожиданно для себя произнес Сева. И оторопел.

Откуда это пришло? Где родилась эта странная и одновременно невероятная уверенность, что невидящими глазами Митяя на него смотрит Танюшка?

– Таня! – крикнул Сева. – Танюшка! Где ты?!

Она хотела ему ответить. Кажется, хотела. Но не успела. Подкравшийся из-за спины Севы доктор вонзил в бедро Митяя шприц. Вонзил и забубнил успокаивающе:

– Вот так, вот так… Держите его, молодой человек… сейчас все закончится…

Оно и закончилось. Закрылись незрячие глаза Митяя. Закрылся канал. И тонкая нить, связывавшая Севу с Танюшкой, оборвалась с пронзительным звоном. Захотелось орать и расшвыривать мебель. Захотелось ударить этого проворного старика, который все-все испортил, который не позволил ей договорить…

Сева не ударил, просто, когда Митяй затих, молча вышел на крыльцо, уселся на ступеньки, сжал виски руками. Завыть бы тихо, по-собачьи, вот как Горыныч…

Горыныч выступил из темноты. Трехглавый красноглазый пес смотрел на Севу и утробно рычал. Или выл?

– Ты ее тоже слышал? – спросил Сева у Горыныча. – Ты ее слышал и пришел на ее зов?

Горыныч вздохнул всеми тремя своими головами. Во вздохе этом Севе послышалось облегчение.

– Значит, слышал. Значит, мне не почудилось.

Горыныч лег у его ног.

– Она спит. Понимаешь? Она где-то одновременно тут и не тут. Не может вырваться из этого своего… сна. Поэтому ты ее потерял, да? Ты просто не чувствовал ее в этом мире, да?

Горыныч качнул одной из своих голов, тихонько заворчал.

– А только что у нее получилось пробиться, да? Не проснуться окончательно, но нащупать дорожку в этот мир, да? Через Митяя нащупать.

На мгновение Севе стало обидно, что она пришла к Митяю, а не к нему самому. У него ведь были такие яркие, такие реалистичные сны, в которых он строил замок специально для нее, для Танюшки. У Ольги Владимировны получилось войти в его сон, а Танюшка не захотела. Или не смогла?

Коленям вдруг стало нестерпимо холодно. Это Горыныч положил на них одну из своих голов, положил, заглянул Севе в глаза. Строго так посмотрел, совсем не по-собачьи.

– А сейчас ты ее чувствуешь? – спросил Сева, проводя ладонью по колючей, пахнущей дымом шерсти. – Ты можешь ее отыскать?

Горыныч зажмурился и на мгновение полностью слился с темнотой, а когда в темноте этой вспыхнули три пары красных огней, Сева уже и сам все знал.

– Она в Гремучем ручье.

Это было очевидным. Это был единственно верный ответ.

Горыныч снова вздохнул, убрал голову с его коленей, отступил в темноту и снова с темнотой этой слился.

– Ты куда? – позвал Сева, но темнота больше не отозвалась. Горыныч исчез.

А во двор вышел Тимофей Иванович, устало облокотился на покосившиеся перила, спросил:

– С кем вы разговаривали, молодой человек?

– Ни с кем. – Сева встал. Неудобно сидеть, когда пожилой человек остается стоять. – Вам показалось, Тимофей Иванович.

– Показалось? – В голосе доктора послышалась усмешка. – У меня проблемы со зрением, но не со слухом. Но будем считать, что показалось.

– Как Митяй?

– Держится жар, но это ожидаемо. Препарат еще не подействовал. Я уколол ему вторую дозу. Надеюсь, господа подпольщики добудут лекарства.

– Какие они вам господа… – буркнул Сева себе под нос, но Тимофей Иванович все равно услышал.

– Благородные господа. Вот в этом контексте нужно рассматривать мое заявление, молодой человек.

Он обошел Севу, тяжелым стариковским шагом спустился по ступеням, с кряхтением присел на корточки перед будкой, позвал:

– Жучка? Ну где ты, моя хорошая?

Собачонка высунулась из будки, глянула на хозяина, заскулила.

– Да что с тобой такое? – спросил Тимофей Иванович. – Заболела ты что ли?

Он погладил собачонку по голове, потрогал нос.

– Мокрый. Не заболела. А чего тогда тихая такая, а?

Сева знал, почему тихая. Из-за Горыныча. Но зачем доктору такие подробности? Он вздохнул и вернулся в дом.

Митяй спал, раскинувшись на диване. Что это был за сон, кто был в этом сне, Сева мог только догадываться. Захотелось схватить Митяя за тощие плечи, затрясти изо всех сил, вызвать ту, что пряталась на дне Митяевых зрачков. Он уже и руку протянул, но тут же отдернул. Митяй ни при чем. Митяй и сам сейчас болтается между небом и землей. Зачем его тревожить?

А вот самому Севе подумать было о чем. По всему выходило, что вместе с фон Клейстом выжила и Танюшка. И держит он ее именно в Гремучем ручье. Потому там и охрана на воротах. Но что с ней?! Почему подать о себе весточку она может только вот так, через Митяя?! И почему именно через Митяя? Что их связывает?

Ответ был очевиден. Митяя и Танюшку связывает только один человек. Нет, не человек! Их связывает упырь! Сначала Отто фон Клейст ставил опыты над Митяем, а теперь ставит их над Танюшкой. Вот такая там связь! Та самая, упыриная, которая как невидимая удавка захлестывается у тебя на шее и тянет, тянет.

От осознания всего ужаса происходящего заломило в висках. Захотелось тут же броситься на поиски Танюшки. Сева бы и бросился, если бы не данное дяде Грише обещание. Если они с Власом Петровичем до рассвета не вернутся, заботы о Митяе и старом докторе лягут на Севины плечи.

Потянулись долгие часы ожидания. Оставаться в доме было невмоготу, и Сева то и дело выходил на крыльцо, вдыхал пропитанный весенней сыростью воздух, всматривался в темноту.

Дядя Гриша с Власом Петровичем Головиным появились, когда заря еще не занялась, но звезды на небе уже потухли. Самый темный час, самый страшный. Наверное, Сева все-таки задремал, сидя на крыльце, потому что, когда кто-то легонько тронул его за плечо, едва не вскрикнул.

– Свои, – сказал дядя Гриша и тут же спросил: – Ну как вы тут?

– Митяй спит. – Сева встал, потер словно песком засыпанные глаза. – А вы? Получилось?

– Получилось. – Дядя Гриша ободряюще похлопал его по плечу, прошел в дом.

Следом на крыльцо поднялся Влас Петрович. Вид у него был странный, какой-то пришибленный. На Севу он даже не взглянул, оперся на перила, закурил. Оставаться рядом с ним было неловко, словно бы Сева напрашивался на разговор. А он не напрашивался, у него и собственных проблем хватало. И обсуждать эти проблемы он станет не с командиром, а с дядей Гришей. Так уж вышло, что только дяде Грише он может доверить эту страшную тайну. Поэтому Сева ничего не сказал Головину, а молча вернулся в дом.

Добыча оказалась богатой. Это если судить по тому, с каким восторгом Тимофей Иванович рассматривал принесенное.

– Прекрасно… великолепно… – бубнил он себе под нос, перебирая многочисленные пузырьки и пакетики. – Отличная работа, господа! Просто великолепная!

Дядя Гриша никак не реагировал на его восторги, он стоял на коленях перед лежащем на диване Митяем, гладил того по белым волосам. Сначала гладил, а потом просто положил одну руку на лоб, а вторую на грудь, закрыл глаза, будто сосредотачиваясь на чем-то понятном только ему одному.

– Как он? – Сева встал за сего спиной.

– Жар спал. – Дядя Гриша обернулся. – И дыхание ровнее.

– Взял бы вас себе в помощники, любезный, – отозвался Тимофей Иванович. – Вы поразительно точно для обывателя оценили состояние пациента. Да, ваш сын стабилизировался. И с добытыми вами препаратами у меня появилась надежда на благополучный исход. Думаю, ему даже не понадобится повторное переливание крови.

– Это хорошо. Спасибо, доктор! – Дядя Гриша встал с коленей, посмотрел на Севу, сказал шепотом: – Выйдем, Всеволод. Разговор есть.

Они тихонько протиснулись мимо увлеченно перебирающего лекарства доктора, вышли во двор, где закуривал очередную папиросу Влас Петрович.

– Что? – спросил Сева нетерпеливо. – Вы что-то видели?

– Видели, – дядя Гриша кивнул. – Еще одного упыря прямо в городе.

– Я не понимаю…

Сева и в самом деле не понимал, откуда взялось столько упырей. Ему думалось, что всех созданных старой ведьмой они убили еще неделю назад, а потом столкнулись на поляне с бывшими односельчанами Митяя: мужиками, бабами, детьми… Откуда они взялись? Кому потребовалось их создавать?

– Фон Клейст? – выдвинул он единственно логичное предположение.

– Зачем ему? – Дядя Гриша пожал плечами. – Он упырь, но не дурак. В первую очередь он должен думать о своей безопасности. А какая тут безопасность, когда по Гремучей лощине шастает столько нежити?! Пойдут слухи, разговоры. Опять же, одно дело – гражданское население, и совсем другое – немецкие солдаты.

– Думали они о своих, когда половину гарнизона в овраге прикопали, – хмыкнул Влас Петрович. – Нет у этих тварей ничего святого.

– Святого точно нет, но чувство самосохранения быть должно. Особенно у фон Клейста. Этот выродок очень осторожен. Я своими собственными ушами слышал, как он с сестрицей ругался из-за этих… – Дядя Гриша замялся, быстро глянул на Власа Петровича, – из-за этих девочек. Из-за того, что она с ними творила, почти не таясь. Нет, это не его рук дело.

– Рук… – снова хмыкнул Влас Петрович.

А ведь и в самом деле, его изменила эта ночная вылазка, произошел в нем какой-то надлом. Из-за упыря? Так он их уже видел. Непонятно.

– Если не фон Клейст и не эта его гадина… – слово «гадина» он процедил сквозь стиснутые зубы с особой какой-то ненавистью. – Тогда должен быть кто-то еще. Этот их третий чокнутый брат, к примеру.

– Он мертв. – Дядя Гриша покачал головой.

– Ты лично видел его мертвым? – спросил Влас Петрович зло.

– Мне тетя Оля сказала. Фон Клейст убил его после того, как меня… – дядя Гриша осекся, так и не договорив.

– А если она ошиблась? Если не доглядела? – продолжал гнуть свое Влас Петрович.