– А Хелена в тебя верила. Она ведь и в самом деле очень хороший врач. У нее дипломов столько, что ими можно всю твою палату оклеить.

Ошибается Зоя Петровна, Хелена верила не в нее, а в деньги. Ну и любопытство, конечно, делало свое дело. Медицинский феномен, лучший экспонат в коллекции уродов.

– Это Хелена велела тебе книжки на ночь читать, чтобы развлекать, значит. У Лидки хорошо получалось, а у меня дикция, видите ли, не та. – Зоя Петровна поморщилась. – Вот Лидка и читала каждое свое дежурство, выслуживалась. – Женщина поднялась со стула, тяжело опираясь обеими руками на Аринину кровать, сказала сердито: – Колени болят, спасу нет. Но ты никому не говори, больных Хелена не любит. Душно-то как! Вечно Лидка окна задраивает.

Зоя Петровна распахнула настежь окно, впуская в палату громкое чириканье воробьев и солнечный свет. Арина тоже подошла к окну, выглянула наружу настолько, насколько позволила решетка, вдохнула полной грудью свежий утренний воздух. Из окна было видно немного: куст шиповника, старый клен, почти высохшая лужа и дорожка, мощенная красной плиткой.

– А что там дальше? – спросила она, пытаясь увидеть хоть что-нибудь за стеной кустарника.

– Главный корпус. Лечебница здесь недавно, всего пару лет, а раньше, еще до революции, была графская усадьба. В здании, в котором сейчас главный корпус, жили господа, а тут, – Зоя Петровна постучала пальцем по подоконнику, – был гостевой флигель. После революции усадьба в основном пустовала.

– Почему? – Арина коснулась решетки, осторожно пробуя ее на прочность.

– Крепко все, на совесть. Даже не сомневайся, – сказала Зоя Петровна тем же тоном, которым рассказывала про усадьбу. – А пустым дом стоял, потому что далеко от города.

– Какого города?

– Пробовали открыть тут пионерский лагерь, – медсестра словно и не услышала вопроса, – но не вышло из этой затеи ничего, закрыли через пару лет.

– Отчего закрыли?

– От греха подальше. Не велено нам пациентам всякие байки рассказывать. Хелена за этим делом строго следит, еще строже, чем за дисциплиной.

– Какие байки?

– Я же сказала, не велено. – Зоя Петровна закрыла окно, точно не сама пару минут назад сетовала на духоту. Может быть, чтобы их разговор никто не услышал? – В постель ложись, отдохни пока, – сказала строго.

– А потом? Что будет потом?

– А потом – суп с котом! – Зоя Петровна, не говоря больше ни слова, вышла, сердито хлопнула дверью, но замок запереть не забыла. Блэк проводил ее тоскливым взглядом, ткнулся лбом в Аринины колени.

– Попались мы с тобой. – Она потрепала пса за ухом, прислушиваясь к тому, как затухают покалывания в кончиках пальцев, улеглась на кровать поверх покрывала. – Давай думать, как выбираться.

Пока получалось, что никак. Слишком мало информации, а та, что есть, обрывочная. Надо затаиться, понаблюдать, если понадобится, изобразить покорность судьбе и Хелене. Вот только поверит ли ей Хелена? Что-то подсказывало, что не поверит…

Дверь открылась, когда Арина обдумывала рассказ о графской усадьбе.

– Вставай! – с порога велел Жорик и оперся широким плечом о дверной косяк.

Он разглядывал Арину с любопытством и с хорошо скрываемой, но все равно ощутимой опаской. На память тут же пришел его разговор с завхозом про тень, которая сама по себе. Арина тоже видела тень. Или ей просто показалось?

– Ну, кому говорят? – Пятерней правой руки Жорик поскреб бицепс левой, на коже остались красные следы от ногтей. – Вставай и переползай в кресло.

– Зачем? – Арина села, бросила предупреждающий взгляд на готового к прыжку Блэка.

– Прокатимся с ветерком.

Все-таки Жорик переступил порог, в два шага оказался возле Арины, посмотрел сверху вниз. Теперь в его мутном взгляде читались досада и удивление, с чего это он, такой большой и грозный, испугался какой-то малахольной девчонки? Толстый палец с обведенным траурной каймой ногтем осторожно коснулся Арининой щеки, он словно проверял, живая ли она на самом деле. Арина отшатнулась, Блэк припал к земле, готовый по первой же команде броситься на врага, а Жорик ухмыльнулся. Было в его улыбке что-то недоброе, заставляющее челюсти напряженно сжиматься, а зубы поскрипывать.

– Садись! – Легонько, тем самым пальцем, он ткнул ее в грудь, и Арина едва не упала.

– Я могу сама.

– Не можешь. – Жорик подхватил ее за подмышки, пересадил в кресло. – Без моего разрешения ты можешь только молчать и пускать пузыри. – Он уперся лапищами в подлокотники кресла, навис над Ариной, обдав запахом лука и мятной жевательной резинки. – И попробуй только кому-нибудь пожаловаться. – Лапища стиснула горло, легонько, но дышать сразу стало нечем.

Арина забилась, пытаясь высвободиться. Рык Блэка перешел в грозный рев.

– Сидеть, – прохрипела Арина, обеими руками обхватывая поросшее шерстью Жориково запястье.

– Это ты мне?! – Хватка ослабла. Наверное, от удивления.

Это она Блэку, но с Жориком тоже придется что-то делать.

– Как псу шелудивому команды раздаешь? – Морда Жорика налилась нездоровой синюшностью, того и гляди хватит удар. Пусть бы и хватил. Ей и самой хотелось ударить, врезать кулаком в кадык. Вот только сил нет, ни человеческих, ни… ведьмовских.

Она так поразилась этому открытию, что перестала бояться. Совсем. И Жорик почувствовал, отступил, зашел за спину и прошипел:

– Ты, коза, допрыгаешься! – И толкнул кресло с такой силой, что Арина едва из него не вылетела.

Удержалась, вцепилась руками в подлокотники, уперлась пятками в подставку для ног. Поехали. Выехали из палаты в небольшую комнатушку, оборудованную под сестринский пост. Место за столом было пусто, видимо, Зоя Петровна отошла куда-то по делам. В комнатушку вели еще три двери, все три оказались закрыты. Наверное, одна медсестра присматривала за четырьмя пациентами. Входная дверь тоже была заперта. Жорик брякнул связкой ключей, пару секунд выбирая нужный, открыл дверь, толкнул кресло с Ариной в яркий прямоугольник дверного проема, слегка придержал за ручки на пологом спуске, покатил по дорожке из красной плитки мимо кустов шиповника и гортензии. Арина смотрела во все глаза, запоминала.

Флигель, место ее заточения, был выкрашен в оптимистичный ярко-желтый цвет, черепичную крышу его украшал флюгер в виде золотого петушка. От ветра петушок вертелся и тихо поскрипывал. Над шиповником мирно гудели пчелы. Пастораль. Если бы не решетки на окнах…

Дорожка из красной плитки послушно нырнула под колесики, кресло подпрыгивало, заставляя все тело мелко вибрировать. От этой тряски челюсти приходилось держать крепко стиснутыми, чтобы ненароком не прикусить себе язык. Жорик бы обрадовался. Жорик нарочно толкал кресло рывками и слишком резко притормаживал на поворотах. А поворотов было много, дорожка петляла между аккуратно подстриженными кустарниками, как уходящий от преследования заяц. Арина тянула шею, смотрела, запоминала изгибы и повороты, выискивала прорехи в зеленой изгороди. Придет время – а оно обязательно придет! – и эти знания пригодятся. Слева хозяйственные постройки, пищеблок, склад, гаражи – все серое, безликое. Скучный новодел, стыдливо прячущий свое несовершенство за частоколом из туй. За хозпостройками – забор, тоже серый, тоже скучный, трехметровый. И никаких деревьев поблизости. Наверное, чтобы у здешних обитателей не возникало соблазнов выяснить, что же там, за забором. Не хватает только колючей проволоки и вышек с автоматчиками. А может, они и есть? Сколько она видела того забора!

Дорожка снова вильнула, обогнула куст можжевельника и влилась в аллею с аккуратными скамейками на гнутых чугунных ножках и невысокими чугунными же фонарями. С обеих сторон к аллее подступали могучие дубы, в тени которых тоже виднелись скамейки, на которых отдыхали – или просто сидели? – пациенты, мужчины и женщины в такой же, как у Арины, одежде. Две дамы преклонного возраста степенно прогуливались и о чем-то тихо беседовали. Выглядели они если не счастливыми, то уж точно довольными жизнью. На скамейке, на самом ее краешке, сидел старичок благолепного вида, на коленях он держал раскрытую книгу. Старичок был похож на профессора, вот только книжку держал вверх тормашками. Рядом на той же скамейке, но на другом конце в вальяжной позе, нога за ногу, развалился парнишка. Глаза его были закрыты, а голова ритмично дергалась, словно в такт игравшей в наушниках музыке. Вот только не было никаких наушников, призрачная музыка звучала у парнишки в голове.

– Салют! – Приглядывающий за дамами, старичком и парнишкой санитар приветственно взмахнул рукой.

Скрипнули колеса от излишне резкой остановки, Арина вцепилась в подлокотники.

– Салют! – Жорик за ее спиной тоже приветственно вскинул руку, обдав смрадом потного, немытого тела. – Гуляем?

– Утренний променад. – Санитар благодушно улыбался и обмахивался журналом с кроссвордами. – Жарища-то какая, а! Будто и не было дождя. Май месяц на дворе, а солнце смалит, как в августе. Дамы, эй, дамы! А куда это вы, голубушки, направляетесь?

Дамы-голубушки сошли с аллеи и неспешным, но энергичным шагом двигались в глубь дубовой рощи.

– Белочек кормить. – Старичок профессорского вида вытащил из кармана брюк горсть желудей. – Белочки хотят кушать! – Он печально вздохнул.

– Ох ты ж боже мой! Яков Давыдович, голубчик вы мой! – Санитар свернул журнал в кулек, ссыпал в него желуди и закричал: – Голубушки, разворачиваемся на сто восемьдесят градусов! – И, подмигнув Жорику, добавил: – Дурдом!

– Так дурдом и есть, – согласился Жорик, и Арина шкурой почувствовала, как его обветренные губы растянулись в усмешке.

А дамы-голубушки тем временем обогнули дуб и все тем же прогулочным шагом направились обратно к аллее.

– Свою-то куда катишь? – поинтересовался санитар, подбрасывая на ладони желудь.

– На анализы. Она же того, – на шею сзади слегка надавили шершавые пальцы, – вышла из ступора.

– Да ты что! – Санитар длинно присвистнул, присел перед Ариной на корточки и спросил: – Ну и как ты, голубушка?

Во взгляде его не было зла – лишь незамутненное любопытство. Чувствовалось, что работа ему нравится, а пациенты совершенно не раздражают.

– Голубушка с норовом, – ответил за нее Жорик и сдавил шею чуть сильнее. – Хелену нашу умудрилась на коня посадить.

– Да Хелена с коня и не слезает, считай, – хмыкнул санитар и оглянулся, то ли чтобы проверить своих подопечных, то ли чтобы убедиться, что начальницы нет поблизости. – А ты, голубушка, совсем отощала, смотрю, кожа да кости. Но ничего, у нас кухня отменная, как в ресторане. Откормят тебя быстро. Кормят тут как на убой.

Кормят на убой… а на убой не хочется. У нее совсем другие планы. Но Арина заставила себя улыбнуться санитару как можно приветливее. Если повезет, одним врагом будет меньше.

– Ишь, какая славная! – Тот тоже расплылся в улыбке, потрепал ее по щеке, достал из кармана робы леденец на палочке. – Угощайся, голубушка.

Леденец Арина взяла, глюкоза полезна для мозга. Только бы Жорик не отобрал.

– А где твой пятый? – спросил Жорик, косясь на леденец.

– Утихомирили. – Санитар поднялся с корточек. – К нему сегодня ночью приходила сама. Орал так, что пришлось будить дежурного врача. – Он понизил голос: – Что-то часто она в последнее время приходит.

– И чего хотела? – В сиплом голосе Жорика вдруг прибавилось трещинок.

– А кто ж ее знает! Ходит и ходит. Вот и Горохов ее зимой видел.

– Это который сторож? – уточнил Жорик.

– Он самый.

– Так Горохов и не просыхал, считай, а с пьяных глаз кто только не привидится. – Жорик замолчал, а потом вдруг спросил: – И какая она? То есть что Горохов про нее рассказывал?

Жорику было интересно, а Арина все никак не могла взять в толк, о ком речь. Сначала она подумала о Хелене, но, по всей видимости, санитар имел в виду кого-то другого. Кого-то, чье появление в стенах этого заведения как минимум странно.

– Как призрак графинюшки выглядел? – Санитар погладил Арину по голове. – Да как тень. Платье длинное, прическа высокая, в кудрях, а в глазах – бесовской огонь. И говорила она Горохову: «Кончай водяру жрать!» – Санитар засмеялся, но смех у него получился странный, каркающий.

– Трепло ты, Степка! – Жорик зло сплюнул. – Выдумываешь всякое…

– А какой вопрос, такой и ответ. – Санитар Степка примиряюще вскинул руки. – Белочка к Горохову приходила, а не призрак, вот поэтому я за здоровый образ жизни, а ты…

Договорить он не успел, одна из дам тоненько завизжала:

– Цербер! Исчадие адово! Уберите! Уберите!!!

Перед дамой, метрах в пяти, сидел Блэк. Просто сидел и смотрел, Арине показалось, чуть удивленно.

– Да что же это сегодня творится?! – Степка хлопнул себя по тощим бокам и припустил к подопечной, которая к тому времени с ногами забралась на скамейку и голосила уже сверху:

– Адов пес по наши души грешные! Убери! Прогони, Степанушка!

– Лидия Петровна, голубушка вы моя, бегу, бегу!

Степка и в самом деле побежал, но не прямо, а по дуге, огибая невидимого для обычных людей Блэка. Со стороны это казалось странным, и Жорик скептически хмыкнул, а потом сердито толкнул коляску вперед по аллее.

– Хорошо тут у нас, – послышался над самым ухом его сиплый голос. – Весело, да?

Вопрос был риторический, и Арина не стала отвечать, лишь едва заметным кивком головы отозвала Блэка. Если некоторые из здешних обитателей в самом деле способны видеть потустороннее, то нужно подумать, во-первых, о технике безопасности, а во-вторых, о призраке женщины, которая приходила в виде тени – тени! – к сторожу Горохову, Жорику и, вполне вероятно, к самой Арине тоже.

У главного здания, приземистого, двухэтажного, опирающегося на четыре колонны особняка, аллея делилась на две дорожки, огибающие буйно цветущую клумбу. Жорик свернул влево, подкатил кресло не к центральному входу, а к неприметной двери, нажал кнопку вызова, и дверь тут же распахнулась, впуская их в прохладный, пахнущий лекарствами коридор.

– Есть кто живой? – Крик Жорика эхом прокатился по помещению и затих как-то уж слишком быстро.

На его зов из-за ближайшей двери выглянула то ли медсестра, то ли санитарка, раздраженно замахала руками:

– Чего орешь?

– Привез на анализы. Принимайте! – Жорик приткнул кресло к стене. – Приказ самой.

– Ходячая? – То ли санитарка, то ли медсестра бросила на Арину раздраженный взгляд.

– Ходячая. – Жорик полной грудью вдохнул прохладный кондиционированный воздух, фыркнул как жеребец.

– Так чего сидим? Кого ждем?

– Это вы мне? – Арина не сразу поняла, что обращаются к ней.

– Нет, это я тени отца Гамлета! Взяли, понимаешь, моду – здоровых кобылиц в колясках как инвалидок катать!

Значит, все-таки санитарка, медсестры в этом заведении вымуштрованные. Арина медленно встала. Жорик даже не сдвинулся с места, чтобы ей помочь. Это хорошо, пусть держится от нее подальше.

– Новенькая? – Санитарка тоже не вмешивалась.

– Старенькая, из флигеля. – Жорик прижался спиной к стене, поскреб выпирающее из-под робы брюхо.

– Так она же вроде…

– Меньше болтай, Людка, забирай девку. Как управятся, позвони – я приду.

* * *

Кровь темно-бордовая, почти черная, цвета переспелой вишни, тянулась за поршнем шприца неспешно, словно нехотя. Процедурная медсестра озадаченно поглядывала то на Арину, то на уже почти полный шприц.

– Глянь-ка, цвет какой. – Санитарка Людка тоже смотрела на шприц как зачарованная. – Кровь черная, что деготь.

– Так уж и деготь, Людмила Васильевна! Скажете тоже.

– А то! Что я, кровищи не навидалась? Я ж всю жизнь в медицине. И в хирургии работала, и в стоматологии. Даже в морге доводилось. А такого вот не видела.

– Может, со свертываемостью что-то? – Игла вынырнула из вены, медсестра прижала к месту укола ватку, велела: – Зажимайте!

Арина послушно зажала. Если бы ее спросили, она, возможно, рассказала бы, что свертываемость тут ни при чем, что кровь цвета переспелой вишни досталась ей в довесок к некоторым способностям, но ее никто не спрашивал. Да и кто станет хвастаться ведьмовскими талантами в стенах сумасшедшего дома?! Только сумасшедший и станет. А она нормальная, только ведьма.

После анализов были еще кардиограмма и энцефалограмма, затем взвешивание, после которого Арина осознала, как сильно похудела за последние месяцы.

– Кожа да кости, – сказала Людка и любовно погладила себя по крутым бокам, а медсестра лишь неодобрительно покачала головой.

Жорика вызвали через час. Был он мрачен, цыкнул на Людку, сунувшуюся было с разговорами, недобро зыркнул на Арину, но тут же отвел взгляд.

– Хелена велела, чтобы с анализами не затягивали, – буркнул, ни к кому конкретно не обращаясь. – Садись, – ткнул пальцем в грудь, – покатимся.

Палец был толстый, заскорузлый, с пораженным грибком ногтем. Арина сцепила зубы, чтобы не зашипеть, не отшатнуться. Прислушалась к себе, ожидая какого-нибудь другого отклика: не брезгливого отвращения, а того, что лежит за гранью, того, с чем она до сих пор не научилась управляться. Не было отклика. Черная кровь безмолвствовала. Значит, еще не время. Или Жорику просто повезло.

Обратно к флигелю ехали той же дорогой, и Арина снова смотрела во все глаза, запоминала то, что упустила в прошлый раз. Дорогую иномарку, приткнувшуюся у куста гортензии. Охранника в серой униформе с дубинкой на поясе и рацией в нагрудном кармане. Бронзовую табличку с завитушками и надписью «Дубки». Наверное, на заре существования поместья дубы и в самом деле были дубками. Тот, кто посадил деревья с любовью и заботой, знал, что никогда не увидит их зрелого величия. Гораздо проще высадить быстрорастущие тополя или липы и через несколько десятков лет наслаждаться прогулками по тенистому парку. Но хозяин усадьбы – или хозяйка? – выбрал дубы, предпочел мечту реальности.

Площадка для отдыха была пуста, санитар Степка развел своих голубушек и голубчиков по палатам. Других пациентов тоже не было. В этом месте и в самом деле оказалось очень тихо, только издалека доносился приглушенный стрекот газонокосилки. Санаторий… Или пионерлагерь… Чем же не угодила усадьба с уютным названием «Дубки» пионерам? В те далекие времена еще слыхом не слыхивали о частной собственности и рейдерских захватах. Все самое лучшее, самое экологичное отдавали детям. А дети вот… не захотели.

Зоя Петровна сидела на боевом посту, опираясь массивным бюстом о столешницу, и что-то записывала в расчерченный от руки журнал. Все двери, кроме той, что вела в Аринину палату, были закрыты.

– Забирайте!

Жорик не рассчитал. Или, наоборот, Жорик рассчитал все очень точно. Кресло не вписалось в дверной проем, прошло впритирку к косяку колесом и Ариниными пальцами. Она закричала, прижала к груди руку с ссаженными до крови костяшками. Закричала не столько от боли – с болью она почти свыклась, – сколько от неожиданности и злости.

– Ой, не успела. – Жорик разглядывал ее окровавленную руку с нескрываемым удовольствием. Он улыбался. – Что ж ты неуклюжая такая?

Он стоял в дверном проеме каменным истуканом, лыбился и не подпускал к Арине Зою Петровну. Наслаждался чужими мучениями. Садист.

– Да пусти ты меня! – Медсестра протиснулась в палату, захлопотала вокруг Арины. – Больно, милая?

Больно, но она справится. Не с таким справлялась. Сейчас нужно думать не о боли, а о том, чтобы Блэк и собственная ярость не сорвались с невидимой цепи. Нужно как-то сдержать закипающую черную кровь. Или не сдерживать?

Боль в руке стихла, стоило только Арине сосредоточиться, отступила в тень, затаилась. Арина, наоборот, подалась вперед, встала из ненавистного кресла и, не обращая внимания на Зою Петровну, пошла на Жорика.