Глава 4. Царица

Как мне нравится эта необыкновенная северная страна! Мне нравится и прозрачная, будто хрустальная природа, трава тонкая и такая нежно-зелёная, какой никогда не бывает почему-то на юге. Прозрачные светлые леса, из сосен и берёз, полные птиц и зверья. Широкие равнины, но не наши степи, а холмистые, поросшие обильными травами, с возвышающимися глыбами скал.

Цветы, аромат которых сладок как нигде, как не бывает в степях на юге, где моя мать, прекрасная золотоволосая царица Яна, родила меня в самый жаркий месяц лета. Обильные реки и полноводные озёра, полные рыбы, уток, гусей, журавлей и другой водной и полуводной живности.

Зимы здесь суровы морозами, так же как и там, где я рос, но куда мягче ветры, и снегопады похожи на благословение Небес, а не на проклятие, как наши, секущие кожу и коней степные метели. Дни зимой становятся так коротки, а ночи так длинны, что как нигде располагает, к размышлениям, к учению, и к любовным ласкам.

Здешние озёра прозрачны так, что дно видно даже на глубине, когда смотришь с лодки, скользящей по их глади. И можно видеть рыб, спокойно стаями кружащих в толще удивительно прозрачной воды. И я думаю, можно увидеть даже русалок…

Воды лесных озёр похожи на глаза моих любимых добрых жён – светло– коричневые, от того, что годами настаиваются на опавшей листве. Рек, озёр, родников и ручьёв здесь столько, что становится понятно, где вся вода, которой так недостаёт на юге, откуда пришли мы. И дожди здесь обильны и часты, что тоже нравится мне. Даже обширные местные болота с поросшей ярко-зелёной травой, камышами и осокой удивительно красивы. А лягушки, поющие в них вначале лета, кажутся мне радостным благозвучием.

А уж побережье Северного океана… Этот бескрайний водный простор, эти каменистые голые берега, разглаженные тысячелетними объятиями страстных морских вод, эти длинные спокойные волны… Когда приближается зима, вода становится густой как кисель или кислое молоко, ещё чуть ближе к зиме, уже под первыми снежинками, появляются многослойные круглые сине-белые блины, мерно покачивающиеся в медленных густых водах…

И голые скалы, огромные округлые валуны прибрежных гор, эти серые камни, представляющиеся мне величественными и красивыми в отличие от моих соплеменников, не способных оценить их «голую» строгую, загадочную красоту…

Но мне, царевичу, не положено сознаваться в том, что я, как какой-нибудь поэт-сказитель, могу быть влюблённым. Да ещё в чужую страну. И мне всё время кажется, что, когда мы пришли сюда четыре года назад, я вернулся домой. Мне это кажется каждый день и ночь.

И города здешние не поражают моего воображения, как воображения моих собратьев, они мне кажутся знакомыми, будто я жил среди этих высоких срубов многие годы. Даже узоры на платьях местных красавиц мне кажутся родными.

Когда-то, в моём детстве я слышал много удивительных и даже страшных сказок о необыкновенной стране, лежащей на северной околичности земли, но защищённой от притязаний льдов самим Солнцем, которому подчиняются даже ветра, что обходят благословенную страну. Рассказывали, что люди, населяющие её живут так долго, сколько захотят и умирают, уставая и вкусив всех радостей жизни. Что цари их неуязвимы, а жрецы Солнца могут летать, возрождать к жизни, противостоять любому врагу, защищая свой народ. Что сам Бог приходит и говорит с ними. Никто и никогда не помышлял завоевать эту великую страну, Великий Север, даже не мечтал об этом. Победить Великий Север было нельзя…

Может быть, в одной из моих прежних жизней, я был жителем Великого Севера? Хотя прадеды моих родителей вышли как раз отсюда, может быть, в этом дело? Память крови?..

И только после того, как Колоксай, которому не нашлось места в бескрайних степях сколотов решился всё же на длительный и, как всем казалось обречённый на провал переход к Великому Северу и непостижимым образом сумел победить его и стать царём здесь, всем стало ясно, что легенды только и защищали эту самую богатую и загадочную страну…

После того, как умерла моя мать, я повзрослел в одну ночь. Конечно, сколоту положено с трёх лет сидеть в седле, стрелять из лука, и начинать орудовать акинаком, я всё это делал с редким даже среди моих соплеменников искусством. Но по-настоящему взрослым, то есть тем, кто уже должен сам отвечать за свою жизнь, я стал, когда потерял мать.

Странно, потому что я не считал себя маменькиным сынком. Но личность моей матери, её положение среди сколотов, её значение для всех, с этим не могла сравниться даже власть царя, моего отца Великсая. Хотя он великий царь, великий воин, присоединивший много новых земель к нашим, пополнивший золотом казну и кошели воинов.

Может быть дело в том, что отец любил мою мать, она была единственной его женой, его единственной любовью. Любовью, уже превращающейся в легенду сколотов.

У меня не было ни сестёр, ни братьев. Это не значит, что у моих родителей не было больше детей, просто все они умирали так быстро после рождения, что я не успевал даже привыкнуть к тому, что у меня появился брат или сестра. Мать и умерла очередными родами…

Вот так я и остался единственным наследником моего отца, потому что больше отец не брал себе жён.

В отличие от меня. Я не наделён великим даром любви, какой был ниспослан моим родителям. Поэтому у меня множество жён, и очень много детей. Что лучше? Я думаю, моя жизнь куда счастливее, чем у моего отца, который все эти годы, что проходят после смерти матери, кажется, ни разу не улыбнулся по-настоящему радостно.

И даже поход этот на Север против Колоксая затеял только ради того, чтобы развеять свою чёрную тоску и уйти из тех мест, где всё напоминает об ушедшей навсегда жене. Думаю, не будь мой отец царём, или будь я постарше в тот день, чтобы он спокойно оставил свой народ, он сжёг бы себя вместе с матерью, взойдя на её погребальный костёр. Но иногда мне кажется, что он всё же сгорел в нём…

Но зато благодаря этому мы теперь здесь, на Севере, где я чувствую себя, будто прильнувшим к животворному роднику… С самого детства я слышу о том, что Великий Север – это страна золота. Все легенды об этой стране содержат это, даже не то, что содержат, полны золота, только о нём и речь: золотая кровь в жилах здешних царей, дети солнца, пещеры, полные золота и тому подобное.

Конечно, столько золота, как здесь мы не видели нигде, конечно, Колоксай и его войско пограбили, как следует, и то золото растворилось давно, но его должно быть больше, намного больше, потому что до сих пор в царском тереме, у Верховного жреца Солнца посуда сплошь из золота, даже мебель и двери в царском и Солнечном тереме отделаны золотом. Отдельные предметы посуды, оружия и украшений попадались и у простых людей, ясно, что этого должно было быть много. И потом, что это за пещеры? Где они?

С этим вопросом я обратился к Белогору, с которым мы очень сблизились. Я не встречал среди сколотов таких людей, как Белогор, такой кладезь знаний, такой характер. Только один раз он проявил что-то похожее на слабость, когда рассказывал о судьбе погибшей династии.

О, в этом мне легко его понять, мне тоже стало жаль девочку-царевну, которую так подло предали люди, которые обязаны были оберегать её, её брат, а за ним и отец.

Но мы с Белогором больше не обсуждали это ни разу, я видел, что ему было непросто об этом вспоминать. Он стал мне другом за эти четыре года, с тех пор как эти земли стали нашими. Других друзей, у меня не было. Я был близок с моим дядей Яваном, младшим братом отца, но то было другое – с Яваном мы похожи во многом, и я помню его всю мою жизнь, я рос рядом с ним, даже разницы в возрасте никогда не замечал.

Но с Белогором мы были скорее противоположности. Но, может быть, именно поэтому он был мне так интересен? Тем более что он не испытывал священного трепета при мне, как все прочие. То обстоятельство, что я царевич и наследник, скорее позволило ему снизойти ко мне, его царственность я чувствовал во всём, хотя, кажется, он ничем её не выпячивал.

Вот я и позвал его, верховного жреца Солнца, на прогулку верхом, где я хотел обсудить с ним вопрос, который так волнует меня, и ответ на который, если кто-нибудь и знает, то только он.

– Я ждал, когда ты спросишь, царевич, – улыбнулся Белогор, когда мы, оторвавшись от сопровождавшей нас кавалькады, подравняли шаг наших коней и ехали рядом, едва не соприкасаясь коленями. – Долго размышлял, прежде чем пришёл ко мне? – он посмотрел на меня, его глаза, светло зелёные сегодня, становящиеся временами голубыми или серыми, как я заметил, посверкивали в солнечных лучах.

– Недолго, – сказал я. – Скучно стало, я начал размышлять. Зима скоро, как всё подмёрзнет, на охоту станем выезжать. Поедешь?

– Мне нельзя на охоту, – Белогор качнул головой, его длинные светло-русые волосы, тщательно расчёсанные на пробор, качнулись поверх плаща, струясь из-под шапки на его плечи и спину.

Сегодня он одет скромно для этой прогулки, он вообще не щёголь, должно быть ему достаточно богатых одеяний, которые он надевает во время ежедневных молений и празднований Дней Солнца и особенных Солнечных праздников четыре раза в год. Так что сегодня на нём лишь коричневый кафтан и штаны из мягкой матовой кожи, такая же коричневая куртка из овечьих шкур, вывернутых мехом внутрь, сегодня холодно, хотя и солнечно.

– И жениться нельзя? – засмеялся я.

Белогор усмехнулся, отворачиваясь:

– Тебя слишком волнует этот вопрос, Орик, у тебя самого чересчур много жён. Это сгубило последнего царя Великого Севера, всю династию и в итоге – царство Северян стало провинцией сколотов.

– Ну, не провинцией, хватил ты… – не согласился я. Какая же Великий Север провинция?!

– Ладно, Орик. Тебе должно разобраться с твоими наследниками.

– Я ещё даже не царь…

Белогор опять посмотрел на меня уже без улыбки:

– Ты будешь молодым царём, – сказал он, и глаза сверкнули.

– Не о том сейчас разговор, Белогор…

– А если как раз о том, – он смотрит на меня серьёзно, так, как ещё ни разу не смотрел, – тебе нужна царица, Орик. Ты не сможешь взойти на престол, если не найдёшь женщину, с которой заключишь брак.

– Разве сложно выбрать женщину для этого? – удивился я.

– Нет, Орик. Не просто женщину, – упрямо повторил Белогор, – царицу. Царицу. Не понимаешь? Настоящую царицу. Женщину царской крови. Северной крови. Только так ты сможешь стать царём этой земли.

– Но мой отец…

Белогор покачал головой:

– Он захватчик. Ты станешь настоящим царём, – он сейчас смотрел так, что я понял, что это означает что-то ещё более важное, чем просто воцарение наследника.

– Какое это имеет отношение к тому, о чём я спросил тебя? – я начал смутно догадываться к чему он повернул разговор от золотых пещер на женитьбу, восшествие на престол и прочее.

Белогор улыбнулся:

– Ты ещё не понял?

– Что? Что, без царицы не…

– Я расскажу тебе, – Белогор поддёрнул поводья своего серого жеребца, замедлившего ход. – Солнце совершает девятнадцатилетний цикл, возвращаясь на нашу землю, тогда солнечные силы, солнечная кровь выходит из земли. Раз в девятнадцать лет открываются золотые пещеры, в которые нет хода смертным, нет хода тем, кто не имеет золотой царской крови. В последний раз они открывались семнадцать лет назад. Через два года откроются вновь, но только при условии, что кто-то царской крови будет участвовать в обряде.

– Не понимаю, ты ведь царской крови… – я, правда, не понимаю.

Но он покачал головой:

– Слишком мало. Нужна женщина. Должно быть двое. Понимаешь? Мужчина и женщина. Одного меня недостанет, только моей силы не хватит. Всё происходит через женщину. Сама жизнь в мир приходит через женщину. Как через землю. Семя в землю. Солнечные лучи, благодатная влага дождей льются с неба. Но ростки восходят из земли – он посмотрел на меня, будто я ученик, а он учитель. – Понимаешь теперь? И если ты хочешь открыть пещеры, если хочешь стать настоящим царём этих земель, найди женщину царской крови и возьми её в царицы.

Ну и ну! «Возьми»… Где ж я её возьму-то?!

– Ты говорил, у последнего царя было полным полно ублюдков, подумав, вспомнил я. – Остался же кто-нибудь?

– Я не следил за их передвижениями, – ответил Белогор, немного высокомерно в своей обычной манере. – Но, думаю, если ты захочешь, сможешь найти его дочерей. У тебя есть два года.

Вот такую задачку для развлечения задал мне Белогор.

Я ждал этого разговора несколько лет. Я думал, кто же заговорит со мной об этом? Кому быть следующим царём Великого Севера? Великсай ли опомнится от своей тоски, что душит его после безвременной смерти любимой жены. Яван, умный, проницательный и вполне способный стать достойным царём. Или жадный до жизни, до знаний, для всего нового и всего старого, но не забытого и не отжившего, царевич. В ком первом заговорят здешние предки. В ком сильнее золотая кровь, разбавленная сотнями поколений потомков. Чей ум открыт, и чья душа способна принять то, что я могу дать.

Я рад, что Орик первым пришёл ко мне с этим разговором. Ещё есть время. И он, если захочет, найдёт ту, кто станет ему царицей и сможет открыть эти самые пещеры.

Мне это золото ни к чему. Почестей и славы, и, тем более, богатства, на мой век достанет. Я не к тому стремлюсь. В мою бытность пещеры открывались, когда был ещё подростком. Я не участвовал в том обряде, я не был ещё посвящён тогда, это только должно было произойти в те дни, мне тогда было тринадцать, я, будущий жрец, в то время уже несколько лет учился, меня решено было посвятить Богу Солнца почти с рождения, верховный жрец сам избрал меня, как и ещё нескольких мальчиков, моих ровесников. И в тот день я присутствовал среди других таких же, как я, будущих жрецов и нескольких человек из царской семьи, и помню, какое по-настоящему захватывающее это было зрелище. Но не в зрелище, разумеется дело.

Тысячи людей собрались тогда на Солнечном холме, что на самой северной околичности Великого Севера и мысом смотрит в океан. Значение происходившего действа преувеличить сложно. Что мы, наблюдавшие в сотне шагов от границы каменной спирали, раскрыть которую может только верховный жрец и женщина царской крови, то была царица Веда, мать годовалой тогда Авиллы. Авилла, малышка, тоже присутствовала при обряде. Удивительно, но такой маленький ребёнок, она молчала всё время обряда, на руках мамки, державшей её.

Я помню Авиллу с её рождения, мы были сужеными невестой и женихом с того дня как она родилась. Она должна была стать царицей, я – её мужем и Верховным жрецом, наилучшее сочетание. Мы были бы счастливы, потому что я всегда любил её. А она любила меня. Ей нравилось проводить время в моём обществе ещё маленькой, мне нравилась эта на редкость сообразительная спокойная девочка. Глаза её светились умом, она рано стала понимать мои речи, заинтересованно слушая мои рассказы, я читал ей книги вслух, так мне было легче запоминать, а она сидела со мной и слушала, не перебивая.

А ещё, очень рано стала способна понимать весёлые шутки и смеяться вместе со мной. И всё это нравилось мне в ней даже больше того, что она открывает мне путь к высшей власти, больше всех радужных перспектив нашего с ней общего будущего. Она была мила моему сердцу. И даже более: я был привязан к ней как ни к кому больше. Обещанная мне, она всегда была рядом. В моей жизни, в моих мыслях. И я был рядом с ней. Я был сиротой, сколько себя помню, она – нет, но она была одинока в своей семье, и только один я знал об этом.

То, что произошло, что сделал Дамагой, было так неожиданно и чудовищно, что потрясло меня до самых глубин моей души. Я не смог почувствовать и предвидеть это и защитить её, потому что не думал, что такое злодеяние возможно. Тем более что совершить его может мой ближайший друг. Это разрушило мой мир. Я окончательно повзрослел в тот день.

Я считал, что понимаю их отношения, ведь я был ближе всех. Мне казалось, я всё знаю. Я не знал до самого последнего, что Дамагой так ненавидит Авиллу. Я понимал, что он ревнует и злится, он и не скрывал этого. Особенно, когда она только родилась, а его отодвинули с места наследника. Но разве он не имел права злиться? И тогда он был подростком, простительно было так себя вести. Я его понимал, но был уверен, что с годами злость утихла, тем более что они стали дружны с Авой, так мы звали Авиллу в ближнем кругу.

Аву, я не обвинял в произошедшем, я догадывался, как Дамагой совратил её. Она всегда страдала от того, что её «любимый братец», как она называла его, страдает из-за неё и всеми способами старалась загладить свою несуществующую вину. Загладила, выходит, ценой, возможно, даже своей жизни…

И всё же я надеялся, что Авилла жива. И надеялся, что Орик найдёт её. Кто ещё, если не он, будущий царь Великого Севера, должен вернуть царевну?

Я знаю, что Орик будет царём ещё до истечения тех двух лет, что должны пройти до открытия древних пещер. Великсай, его отец, живёт через силу уже несколько лет, ему осталось недолго, смерть-избавительница вскоре придёт за ним. И Орик не сможет стать царём без Авиллы.

Я верну Авиллу на то место, которое ей принадлежит по рождению. И пусть она не будет моей женой, что же, я уже привык жить без жены. Женщины, к счастью, не слишком большая моя слабость, я могу подолгу обходиться без этой радости. Но Ава… я чувствую свою вину перед ней, что не углядел опасности от Дамагоя, что не распознал тяжких испытаний, которые готовит ей судьба, а ведь это моя обязанность как далегляда-провидца.

Я не удосужился даже попытаться заглянуть в будущее. Я был так уверен в предсказанном мне величии, что не утруждался проводить утомительные обряды провидения будущего моей невесты.

Что ж, своё величие я получил и не утрачиваю даже несмотря на то, что при мне скоро сменится уже третий царь. Впрочем, четыре – это последнее число, что я видел. Пятого царя мне не увидеть. Хотя, учитывая, что Орик на одиннадцать лет моложе меня, меня не пугает эта перспектива…

Я помогу ему открыть золото, стать настоящим царём, чем бы это не закончилось. Да и… Я просто скучаю по ней. Ава – и моя боль, и стыд. Её предали все, кто должен был защищать и оберегать: отец, брат и я, жених, тем, что был глуп и недальновиден.

Какой ты стала теперь, Ава? Я знаю, что ты жива, как ни были уверены все жрецы, что ты умерла. Что бы ни сделал с тобой Дамагой, что бы ни было после, я должен вернуть тебя в Солнцеград.