Глава 4

На этот раз женщина даже не походила на духа: тело утратило прозрачность, стало плотным и обрело цвет.

Крашеная блондинка. Пышная, ярко накрашенная, в домашнем халате с рюшами.

Появившись за пределами солевого круга, в котором сидели мы с Герой, она сложила руки на груди и выставила полную ногу в тапке с пушистым помпоном. То, что я принял за помаду, было кровью на губах. Вместо глаз зияли чёрные дыры.

Несоответствие обыденного её домашнего облика и поведения, с страшным потусторонним лицом, внушало дикий экзистенциальный ужас.

Гера вновь завыл и попытался юркнуть под стойку, но женщина оборотила к нему пустые глазницы, и он застыл. Только мелко икал и подрагивал, как студень.

– Держись, Герасим, – тихо сказал я, едва разлепляя заледеневшие губы. – Через соль ей не пройти, а к утру дух обязательно развеется.

– Я к утру кони двину, – Гера вновь попытался упасть. Я ногой толкнул к нему табурет.

– А я тебя всё равно достану, – вдруг, совершенно спокойно, сказала женщина.

– Ты мне и так всю кровь выпила!.. – заверещал мой гость. – Всё ведь забрала, сука. Голого оставила!

Женщина мстительно улыбнулась, а затем наклонилась – волосы замели пол – и подула на соль.

Дыхание её было ледяным, в нём угадывались запахи промёрзшей могилы, мокрого дерева и сопрелых тряпок.

Крупинки соли начали размываться, разбегаться в стороны, как живые, и стало понятно, что через пару секунд круг перестанет быть цельным.

Взяв в одну руку нож, а в другую – тяжелый металлический табурет, я скомандовал Гере: как только круг разомкнётся – беги.

Последние крупинки откатились в сторону, женщина мстительно расхохоталась, а Гера рванул. Только рванул он не вдоль барной стойки, в обход круга, а прямо через него, как больной лось. Соль из-под его копыт брызнула в разные стороны.

План был таков: дух врывается в круг из соли, мы с Герой выскакиваем, и запечатываем линию за собой… Но то-ли я выразился недостаточно ясно, то-ли у гостя моего при виде бывшей жены, покойницы, последний разум отшибло, но всё пошло прахом.

Круг больше не был кругом и дух мог свободно перемещаться, куда захочет. А захотел он, разумеется, напасть на бывшего мужа.

На мгновение очертания женщины в халате размылись, стали белым облаком, а в следующий миг облепили грузную Герину фигуру, словно ватное одеяло.

Я растерялся. Не думая, попытался сорвать с него это одеяло, но руку обожгло, как огнём, и только прижав пострадавшую конечность к себе, я понял, что ожог был ледяным.

– А-А-А-У-У-У… – доносилось из зыбкого кокона, и не различить было, дух это воет, или человек.

Не представляя, что делать, я зачерпнул горсточку соли с пола и запустил ею в призрака.

Не помогло. Вероятно, добравшись до предмета своих вожделений, дух сделался на редкость крепок и силён.

Сквозь ватную завесу я видел посиневшее Герино лицо. Отчаяние, страх, а затем покорность судьбе и даже некоторое облегчение по очереди отражались в его мутных свинячьих глазках.

– Прости, Герасим, – одними губами сказал я, наверняка зная, что он меня не услышит.

И тут рядом с духом что-то плюхнулось на пол. Больше всего оно походило на кожаный мешочек, из которого валил чёрный дым.

Дух стёк с Геры, как мыльная пена, собрался в растрёпанную женщину, и тут же начал распадаться – словно повреждённое кислотой изображение на фотографии.

Тогда я рванул Геру на себя, окончательно освобождая его из липких объятий, и в тот же миг заметил Алекса.

Шеф стоял в дверях кухни, спокойно заложив руки в карманы чёрного кашемирового пальто, и смотрел на тающую женщину.

Грустно так смотрел. С участием.

В круге из соли выпала роса.

Оставляя мокрые следы, мы с Герой выбрались, как солдаты из окружения, за его пределы и бессильно опустились на стулья у обеденного стола.

Гость мой бухнулся лбом в столешницу. Плечи его бурно содрогались, и сначала я решил, что Гера по обыкновению рыдает. Но это был смех.

– Су-у-ука… – тянул он между гомерическими приступами. – А всё ж обыграл я тебя на прикупе.

Шеф, подойдя, уселся напротив и упёр подбородок в набалдашник трости.

Трость у него была интересная. Тяжеленная, с стальным наконечником. По слухам, внутри она была полая и содержала в себе шпагу. В рукояти же помещалась вместительная фляжка. В ней шеф держал малайский ром.

Во всяком случае, так утверждала Антигона. И добавляла, что ей этот ром довелось попробовать, и был он такой крепости, что у неё волосы на груди выросли…

– Однако рано радуетесь, милейший, – сказал шеф, обращаясь к Гере. – Мучительницу вашу окончательно изгнать не удалось. Да и не в моей это власти: не я её в этот бренный мир призвал, не мне и спроваживать.

Гера поднял голову. Глаза у него сделались масленые, на щеках багровели лопнувшие сосуды. Щетина торчала из подбородка во все стороны, как иглы дикобраза.

– Вы же обещали, – взмолился он. – Вы же мне… Я вам…

Шеф только флегматично пожал плечами, и достав кисет, принялся раскуривать трубку.

Гера посмотрел на меня. Я тоже пожал плечами – совершенно искренне.

– А что же мне делать? – наконец вопросил гость, глядя на шефа, как на истину в последней инстанции.

– Вас спасёт правда, – улыбнулся Алекс сквозь клуб густого вишневого дыма. – Одна только правда, и ничего кроме. Расскажите. Облегчите душу.

Гера с минуту смотрел в пустоту, теребил пуговицу на пальто, и когда та наконец оторвалась, подведя итог размышлениям, сунул её в карман и решительно сказал:

– Случайно это вышло. Несчастный случай. Я её напугать хотел. Толкнул легонько, а она и… Об камин.

– Да не мне, – брезгливо перебил Алекс. – С меня довольно и того, что вы признаёте вину, – он посмотрел в глаза гостю и добавил: – Рассказать нужно полиции.

Гера заволновался. Тоскливо заломил руки, глянул в окно – словно прикидывал, как бы сбежать.

За окошком наконец-то занимался серый зимний рассвет, бессолнечный и беспросветный.

– А без полиции – никак? – искательно спросил он. – А я уж в долгу не останусь.

– Никак, – строго сказал Алекс – Чтобы дух успокоился, сатисфакция должна быть совершенная. Око за око, зуб за зуб, – другого духи не приемлют. Конечно, лучше всего её упокоит ваша смерть, – Гера вздрогнул и отодвинулся от шефа подальше – будто бы это помогло. – Но добровольная явка с повинной тоже сгодится. Кресты – место намоленное, сакральное. Там вас дух покойной супруги не потревожит.

Мне-то показалось, что как только шеф кинул свой мешочек, мстительный дух растворился без следа. Но Алексу виднее…

– Ну как, согласны? – уточнил он.

– А иначе нельзя? – На Геру было жалко смотреть. От былой бандитской лихости не осталось и следа. Плечи опустились, глаза потускнели. Даже кожаный лапсердак его не поскрипывал теперь воинственно и бодро, а лишь уныло шуршал.

– Ну почему? – шеф поднял густые и чёрные, как у запорожца на картине Репина, брови. – Можно. Сутки или двое. Сашу я вам больше не дам: самому нужен. Так что придётся защищаться самостоятельно… В монахи вот хорошо пойти, – будто ему только что пришла эта мысль. – Но попы нынче жадные: запросто так не возьмут, а капиталов у вас, Герман, не осталось. Так что, послушайте совета опытного человека: идите в полицию. Они вам будут рады. И не обидят – это я вам обещаю. В качестве последней услуги могу вызвать "воронок" прямо к крыльцу. Хотите? – Гера молчал. – Соглашайтесь. Не думаете же вы, что покойница до вас днём не доберётся? Ей-то всё равно, а вам и отдыхать когда-то нужно.

– Хорошо, – Гера склонил голову. В тёмных волосах его обозначились седые пряди. Когда он вечером только пришел, седых волос я вроде бы не заметил. – Вызывайте.

Посидел так секунд двадцать, и вновь вскинулся:

– А они точно смогут…

– Хотите гарантии – купите тостер.

Через полчаса у нас перед крыльцом стоял воронок, Геру двое дюжих сержантов усаживали на зарешеченное заднее сиденье, а к нам, на ходу закуривая, шел майор Котов.

– Интуиция у тебя, Сергеич, феноменальная, – говорил он, протягивая лопатоподобную руку сначала шефу, затем мне. – Только я за тобой послать хотел, глядь – а ты сам звонишь.

Майор Котов бывал у нас и раньше: приходил консультироваться по разным вопросам. Девочки его любили. Угощали кофе с домашним печеньем, а он их – сальными анекдотами.

      Я с ним сошелся на почве любви к русской классике. Котов фанател от Твардовского. Василия Тёркина так вообще наизусть знал.

– "Переправа, переправа, берег левый, берег правый.

Снег кровавый, корка льда…

Кому память кому слава, кому тёмная вода."

– Чтобы так писать, Саша, нужно это пережить, – говорил он за рюмкой портвейна, до которого был большой любитель. – Коротко, ёмко, по существу. Эпическая сила!..

В убойном отделе он работал больше двадцати лет. Мелкая шушера боялась Котова пуще, чем самого дьявола, воры в законе уважали, а маньяки старались обходить Петербург стороной – несмотря на фамилию, в преступника майор вцеплялся, как бультерьер.

– Что-то случилось? – флегматично спросил шеф. Сейчас, при мутном утреннем свете, было видно, что он очень устал. Щегольское пальто его было вымазано в глине, на впалых щеках залегли фиолетовые тени. Обычно гладко зачёсанные волосы превратились в кудрявую шевелюру.

Майор неуверенно посмотрел на меня. Я, не дожидаясь просьбы, выбросил бычок в урну и собрался идти в дом, чтобы не мешать, но Алекс меня удержал.

– Можешь говорить при Саше, – обратился он к Котову.

Тот лишь пожал плечами, а я удивился: раньше в свои дела Алекс меня не допускал.

– Труп, старик, – сказал майор и полез в нагрудный карман куртки за новой сигаретой. – В Пушкинском.

– И что?

Майор беззвучно выругался, а затем сплюнул в снег.

– Чертовщина. Иначе и не скажешь.

– Снимки есть?

– Да есть. Только, – он как-то боком, просительно посмотрел на шефа. – Может, ты сам глянешь? А? Там такое… – он помахал в воздухе сигаретой. – Не могу описать. Хреновое. А ты у нас, вроде как, специалист.

– Выправи пропуск, – кивнул Алекс. – Мы поедем на своей машине.

Майор, обнадёженный, поскакал к полицейскому фольксвагену.

Немного об авто. В гараже при особняке стояли три машины. Мини-купер, который брали девочки, когда ездили по делам и за покупками, автобус-мерседес на двадцать четыре посадочных койки – комфортабельный, как номер-люкс в отеле "Четыре сезона", с санузлом, баром и кухней.

Третьей машиной был Хаммер шефа. Тяжелый, как броневик, и неповоротливый, как беременный бегемот. Днём ездили на нём не часто – проще было вызвать такси; но зато по ночам Алекс со своим любимым зверем не расставался.

Я удивился: если этот монстр врюхается в пробку, мы рискуем застрять до вечера. Но шеф уже бросил мне ключи и исчез в доме, со словами:

– Я только умоюсь…