Оба проекта входили в завершающую стадию и все чувствовали подъем. Каждому из нас было чем гордиться, и осознание, что скоро всё случится, витало в воздухе. Состав будущей экспедиции был утвержден высшим руководством, об этом радостно на одном из общих собраний заявил Брайтон. Оба моих друга стали частью экипажа, что немного раздражало. Мне казалось, что испытывать прибор должна я сама, а не наслаждаться маленькими крохами, что будут пересылаться из космоса. Но я успокаивала себя, пытаясь оправдать решение комиссии рациональностью такого выбора.
Мой тридцать четвертый день рождения отметить не удалось, с Максимом ездили на выходные к теплому морю. Решили с друзьями собраться маленьким тесным кружком немного позже, в рождественские праздники. Зиг последнее время ходил смурной. Его затравленный взгляд не вселял нам оптимизма. Мы никак не могли разговорить врача, чтобы помочь разобраться в его проблемах. За восемь лет знакомства знали, что единственный способ это сделать – напиться.
Удивительно, мне порой казалось, что Мишка настолько заковырялся в чужих мозгах, чувствах, переживаниях, что совсем забыл о себе. Он стал дерганным, нервным, озлобленным. Мы с Сироповым откровенно не понимали, отчего такие перемены. Дела, насколько мы могли судить, шли в его лаборатории хорошо, и Брайтон часто говорил об успехах. Так в чем проблемы?
Стоя возле огромного окна собственной квартиры, я звонила Сашке по видеофону. Уже стемнело. Мороз в этом году расписывал окна толстыми мазками, и моему досталось по полной. Приложив ладонь к стеклу, почувствовала покалывающий холод. Не отнимая руки, я подула на нее. Через минуту убрала, оставив на преграде темный запотевший отпечаток. Сквозь него теперь виден город и голограммы расположенных рядом с моим домом заведений.
– Надо будет проверить тепловой обмен, – сказала я в пустоту.
Подошла к прикрепленному в углу прибору, открыла крышку и набрала код своей квартиры. Затем вызвала интерфейс и отыскала домовую службу. Быстро напечатала сообщение, чтобы проверили оконное покрытие, и вернулась к месту, где красовался отпечаток моей ладони. Он стал мутным. Вероятно, мороз решил быстрее устранить прореху.
Неожиданно голографическая проекция высветилась поверх оконного стекла, и я увидела Сашку. Мокрые волосы друга были зачёсаны назад, лицо румяное, глаза сверкали.
– Юль, привет! Я разговаривал с Зигом. Не хочет он в ресторан.
– Может другое заведение?
– Нет, ты не поняла. Зовет всех к себе домой. Ты как, согласна?
– Еще бы! Наряжаться – не моё, ты знаешь. Во сколько встречаемся?
– В шесть.
Когда мы уселись за небольшой столик в просторной Мишкиной квартире, он сиял улыбкой и пытался шутить. Но я видела на дне его глаз печаль и страх.
После третьей бутылки Мишка вдруг спросил:
– А вы, ребята, порой вспоминаете, как вы погибли? Как у вас эти воспоминания приходят? Вам больно внутри этих моментов?
Признаться, мы оторопели, но Сашка решился на ответ:
– Я порой просыпаюсь от боли в животе и потом долго таращусь, чтобы глаза не закрывались. Ради того, чтобы светло было, даже оставляю свет включенным. Смешно сказать, теперь боюсь темноты.
– А ты, Юлька? – повернулся ко мне Зиг. – Ты помнишь, как умирала?
– Что за глупые вопросы, а? – попыталась улыбнуться я. – Праздник, а ты о кошмарах.
– Значит, кошмары… – задумчиво протянул Мишка. – А я надеялся…
– Да что с тобой в последнее время происходит? – взбесилась я.
Мишка, как-то странно на меня посмотрел и сказал:
– Скоро и мне воскресать придется.
– Да с чего ты взял? – нахмурился Сиропов. – У нас с Юлькой несчастные случаи. Она напилась с горя, решила поиграть со смертью и поиграла, равновесие потеряла. Я – поставил неудачный эксперимент.
– Да-да, конечно… – вяло отозвался Мишка. – Давайте выпьем. Хочу этот вечер запомнить вот таким, без страха и будущих кошмаров.
Через пять дней Зига не стало, а точнее не стало оригинала, а с копией мы познакомились спустя месяц. История его гибели показалась мне запутанной и мутной. По версии Брайтона, которую впоследствии подтвердил и Миша, его настиг инфаркт, когда он вошел в лабораторию для проверки каких-то результатов. Оказывается он пил несколько дней подряд после наших посиделок и на работу приехал по вызову дежурного сотрудника. Тут всё и случилось: Мишка упал, потерял сознание. Его сотрудники диагностировали обширный инфаркт и сообщили об этом Илу. Тот принял решение клонировать Зига.
Странное дело – предчувствия… Всегда считала это самовнушением, глупым трёпом экзальтированных идиоток, но после клонирования Миши я стала прислушиваться к собственным ощущениям. Друг знал, что скоро погибнет, говорил нам об этом. Мне казалось, что он переутомился, стал заниматься самоедством. Что и говорить, а Мишка отличался крайней степенью педантичности. Она съедала его из нутрии, заставляла возвращаться к началу исследований.
К моменту его гибели я уже несколько лет существовала, будучи клоном, а он продолжал возвращаться к самому началу эксперимента со мной. Я однажды спросила его: «Что ты хочешь там увидеть, Мишка? Я живу полноценной жизнью, радуюсь ей и благодарю тебя, что помог остаться на этой земле». Но Зиг с упорством продолжал всматриваться в результаты четырехлетней давности и приглашать меня на тесты.
Теперь и у меня родилось стойкое предчувствие, что грядут перемены. Мысль об этом витала в воздухе. Во время одной из встреч с Сироповым он спросил у меня, в чем дело. Это было ранней весной, мы прогуливались по центральному парку и говорили о разных пустяках.
– Эй, ты так ноги промочишь! – донеслось до моих ушей.
Я сделала шаг назад и ухватилась за локоть геолога.
– Задумалась, спасибо.
– В каких облаках витаешь, красавица?
Саша поднял руку к моей голове и поправил выбившуюся из-под берета прядь волос. Жест показался интимным, потому я инстинктивно отодвинулась. Последнее время Сиропов стал настойчив. Это не нравилось Максиму, и чтобы не ссорится с ним, попросила друга держать себя в руках. Не подействовало.
– Я не знаю… – зачем-то отряхнув пальто начала я. – Мне кажется, что-то должно случиться. Сердце не на месте.
Сашка хохотнул и посоветовал:
– С такими проблемами нужно к Зигу. Он быстро отладит работу организма. Но… По мне, так это просто весна на тебя так действует. Слышала ведь такое устойчивое утверждение: «Весна – пора любви». Я с ним совершенно согласен.
– Саш, не надо… Максим сделал мне предложение, и я согласилась.
– Вот как? Ну-ну… Поздравляю. Надеюсь, к моему возвращению из экспедиции ты уже разведешься со своим… Вот зараза! Даже таких слов нет, чтобы дать точное определение твоему жениху.
Мне не понравилось последнее Сашино изречение. Он сменил тему и заговорил о будущем полёте. Не знаю отчего, но именно его «ну-ну» показалось мне зловещим, тем самым неотвратимым предзнаменованием скорых перемен.
Подготовка к экспедиции переходила к завершающей стадии, когда скончался мой коллега. В его задачи входила непосредственная работа с материалом на корабле. Нелепая смерть, глупая – попал под разряд электрического тока. Откладывать экспедицию не стали, решили заменить умершего мужчину мной.
На личном участии в экспедиции настояла я, хотя мне предлагали остаться на Земле и следить за разведкой из лаборатории. Но я не могла уступить это место Илу Брайтону.
В канун полёта я задержалась в лаборатории. Не считала себя эмоциональной особой, но уходить из помещения, где провела по-настоящему лучшие годы, желания не было. Я придвинула кресло к окну и смотрела на холодный закат. Лето, а небосклон окрасился малиновой краской. Цвет казался нереально ярким, но притягательным. Хотелось запомнить его, унести с собой в далёкий черный космос.
Раздалась трель видеофона, и я, достав прибор, нажала на включение. Луч видеофона спроецировал экран на окне, и я увидела Максима.
– Привет, любимая. Домой собираешься? Скучаю…
Я кивнула и сбросила вызов. Снова посмотрела в окно. Состояние красоты, которым восхищалась минуту назад ушло. Теперь закат казался красноватыми, с аляповатыми кляксами, а проглядывающие сквозь клочковатые облака звезды – неестественными. Я ушла домой, закрыв дверь в восьмилетнее прошлое и запечатав его кодом на электронном замке.
– Успокойся, все хорошо! – услышала я знакомый голос.
Тело ныло, а ноги выворачивала судорога. Я открыла глаза. Сквозь пелену, видела встревоженное лицо Максима.
– Мне больно, – прохрипела я.
Голос казался чужим, во рту пересохло. Облизнула губы и старалась не закрывать веки. Темнота – угроза, и я боялась снова в нее нырнуть.
– Успокойся, любимая. Это кошмар, он снова тебе приснился. Я принесу воды.
Максим встал с постели, подошел к стенке и, вдавив кнопку на выступающей панели, дождался, пока откроется дверь холодильника. Я поднялась на локтях и наблюдала за ним. Максим достал биологическую бутылку и приподнял так, чтобы свет падал на неё, и можно было разглядеть содержимое.
– Тут воды на дне, – повернувшись, сказал Макс, – но тебе хватит.
Я кивнула. Пока он переливал жидкость в бокал, рассматривала возлюбленного. Короткая стрижка, узкое лицо, густые брови, сросшиеся на переносице, большие глаза и бездна обаяния. Мне казалось, я знала его сто лет, хотя нашему серьезному роману лишь год.
Макс вернулся и протянул бокал. Я выпила его разом.
– Ну, как? Тебе стало лучше?
Он наклонился и приблизил свое лицо к моему, погладил по щеке.
– Да, спасибо, – отдала стеклянную емкость.
Максим присел рядом и выдохнул слова:
– Не верится, что сегодня последняя ночь. Не думал, что это будет так больно.
Его большой палец обрисовал мою скулу и погладил губы. Я нервно сглотнула. Все никак не могла привыкнуть к интимным ласкам. Надо же, мы планировали свадьбу, жили вместе, а я все еще стеснялась такого открытого проявления любви.
– Я прилечу через два года, – прошептала я.
– Два года! Я с ума сойду!
– Ты же понимаешь, это важно для меня, науки, человечества, – назидательные ноты слышались в моем голосе. Саму покоробило.
Лицо Максима исказила гримаса, и он резко поднялся с постели, подошел к окну. Его силуэт на фоне ночного города казался призрачным, ненастоящим. Мужчина-видение, пришедший ко мне из сна. Зато огни пролетающих мимо окон такси и частных хиртов наблюдать вполне привычно. Сбоку от моей «высотки» снова включили голографическую рекламу, и я могла лицезреть сексуальную девушку, с манящей улыбкой. На ее пышной груди, слегка надорвалась маечка, и открылись на обозрение буквы тату: «Бар „Одинокий волк“».
– Обещай, когда поженимся, ты переедешь ко мне, – прервал паузу Макс. – Ужасный район.
– Чем? – улыбнулась я.
– Как можно жить на уровне груди той иллюзорной брюнетки?
– С другой стороны от дома Киртанская школа, – сдерживая хохот, произнесла я. – Голография еще не зажглась, они ее по праздникам включают.
– Вот! О чем я и говорю! Район, где живу я, окружен парками, и голографию видно только в погожий день. Решено! Ты переезжаешь ко мне.
Максим подошел, но присаживаться не стал. Внимательно посмотрел на меня и сказал:
– Я люблю тебя и хочу, чтобы ты ко мне вернулась, а не застряла в этой дерьмовой экспедиции надолго. Буду ждать, сколько потребуется, но не задерживайся.
– Вернусь. Два года пройдет, и вернусь.
– Хорошо, – улыбнулся Максим, наклонился и погладил меня по волосам. – У меня есть подарок. Закрой глаза.
Я зажмурилась. Легкие шаги по полу, остановка, затем обратное движение. Я почувствовала, как щеки коснулись пальцами, и возлюбленный прошептал:
– Вытяни руки.
Подчинилась. Распирало любопытство, но я держалась. На ладони легло что-то необычное. На ощупь, похожее на шершавую гнущуюся панель, но это не она. Я погладила подарок. Он оказался прямоугольным.
– Можешь взглянуть.
Это была бумажная тетрадь, моя рукопись, пролежавшая на дальней полке в гардеробе моих родителей. С трепетом открыла ее и, увидев ровные прописные буквы, прочла: «Дневник Юлии Снеговой».
Не могла поверить.
– Что? Что это?
– Твой Дневник, – улыбнулся Максим. – Я ездил к твоим родителям в прошлую пятницу и забрал его. Когда я прибыл и сказал, что хочу сделать тебе сюрприз, чтобы ты не забывала о доме, твоя мама кивнула и скрылась. Болтая с твоим отцом, я просидел достаточно долго, пока мама вернулась. Она принесла вот эту тетрадь и сказала, что я сама так хотела.
– Но как?! Это же… С ума сойти! Ты поехал к моим родителям?.. Ладно…
Максим пожал плечами, хмыкнул и отвернулся.
Я держала в руках не тетрадь с идиотским текстом и романтическими стишками, а рукопись с сюжетом, выплеснутым на страницы, содержащим боль, разочарование, одиночество и страх. Но эти чувства принадлежали не мне, а тому, кем я стала на некоторое время, пережив трагедию. На короткий отрезок времени я сошла с ума, и вся тетрадь была пронизана этим. Я знала содержание рукописи.
– Эй! – крикнула я Максиму. – Так не пойдет! Как ты узнал о Дневнике? Меня не проведешь. Рассказывай, ведь что-то на память мог подыскать и здесь, в этой квартире.
– Нет, – расхохотался возлюбленный, – я тебе не скажу.
Я повалила его на постель и забралась сверху. Макс продолжал хохотать, а я пыталась его урезонить.
– Знаешь… – обронил Максим.
Он сел и прижал меня к себе так, что я оказалась в кольце его объятий, помолчал. Я не торопила его, вся ночь впереди. Видела, что хотел сказать что-то важное, и оно давалось ему с трудом. Наконец, он решился:
– Каюсь, я прочитал несколько страниц, но совсем не зря это сделал. Юлия Снегова, ты предсказала меня себе. Ты описала мальчика, друга детства, как две капли воды похожего на меня. По иронии Судьбы ты назвала его Максимом Король. О, нет, не хмурься! Мне льстит, что ты придумала меня задолго до нашего знакомства. Максим Король и Юлия Снегова – музыка будущего.
Сердце сжалось от боли. Но это не была та самая щемящая сладка боль, которая возникает от приятных, чувственных слов, произносимых любимым. Напротив, мне показалось всё происходящее страшным заблуждением, ненормальностью, карикатурой. Возможно, я всё еще считала сюжет Дневника частью прошлого, где стала любимой и потерла всё. Не знаю… Я с трудом нашла в себе силы улыбнуться в ответ на открытый, любящий взгляд Максима.
– Это намек? – подняла брови я.
– Да, – опалил дыханьем мои губы Макс и страстно поцеловал.
В его объятьях не страшны кошмары, беды, неурядицы. Поцелуи дарили счастье и покой. Теперь жалела, что не могла отложить экспедицию, но это, действительно, невозможно. Последняя ночь в его крепких руках, и дальше только холодный космос. Не собиралась терять ни одного мгновения и потому горячо ответила на поцелуи возлюбленного.
Утром пришлось спешно собираться. Старт в пятнадцать часов, а мне добираться через весь город на космодром. Но Максим пообещал доставить «с ветерком» и выполнил свое обещание.
Прощаться всегда тяжело, а с любимым человеком особенно. Поцелуй получился скомканный, я боялась разреветься.
– Давай, иди, – произнес Максим. – Но через два года вернись, слышишь?
Он порывисто обнял меня, а затем подтолкнул к прозрачным дверям космодрома. Я попятилась, глядя на него и прижимая к груди подарок, сделанный накануне.
Предательские слезы всё-таки выступили на глазах и пролились двумя теплыми дорожками по щекам. Пришлось сделать над собой усилие и повернуться спиной к Максиму. Мне необходимо одолеть этот путь, и я обязательно вернусь, а его силуэт возле горбатого хиртова останется в памяти.
Пока проходила стандартный протокол для посадки на корабль думала о возлюбленном. Проблема не в моей романтичности и переживании разлуки, хотя и это было, вовсе нет. Дело в осмыслении происходящего, взвешенности делаемого мной шага.
– Снегова, пройдите к креслу, – вмешался в размышления мужчина, что занимался проверкой моего скафандра.
– Да.
Я прошла в кабину. Она оказалась полукруглой. Проход разделял ряд кресел. Насчитала двадцать. Если учесть, что исследователей в группе пятнадцать, то остальные пять – члены команды, включая капитана.
Мужчина, что сопровождал меня, указал кресло, и я уселась в него. Пока закрепляли ремни, я повернула голову и заметила, что по проходу топал Ил Брайтон. Он взглянул на меня, и подмигнул. Затем уселся в кресло на противоположном ряду и стал дожидаться, пока его пристегнут. Отвернулась и уперлась взором в пол. Волновалась и пыталась успокоиться.
Я этого хотела, но почему-то сердце не на месте. Предчувствия одолевали и ничего с этим поделать не могла. Почему я не отказалась? Могла ведь, но решила, что нельзя позволить Брайтону получить эксклюзивность. Настояла на участии, как наиболее подготовленная, хотя изначально планировалось привлечь к исследованиям на корабле Максима. Эгоистка, что тут скажешь? Не смогла даже любимому мужчине отдать пальму первенства.
Ил, вопреки моим ожиданиям, обрадовался замене. Тут мы с ним оказались солидарны. Хотя обработать данные, прогнав их через специальный прибор, и отослать на Землю не так трудно, ведь вся работа должна проходить в Центре. Сложнее видеть, как это делают другие, наслаждаясь открытием. Это моя идея, мои размышления и мои выводы, а за свое я привыкла бороться.
После выхода корабля в открытый космос, обязательно свяжусь со станцией и поговорю с Максимом. Дальше это делать станет труднее.
Кресла заняты. Я почувствовала, как судно стало медленно отрываться от поверхности космодрома. Меня вдавило в кресло. Придется потерпеть, скоро это пройдет.
О проекте
О подписке