Глава четвертая

Рива

Вечер теплый, и домой я иду пешком. Босоножки мне порядком натерли пальцы на ногах, и я решаю их снять. Настроение на нуле. Настя, быстро попрощавшись, убежала куда- то еще до окончания дискотеки, от чего и мое уныние. Ну хорошо, не только из- за этого.

Почему он ушел? Ему стало не интересно? Значит, он меня не замечает. Я ему совсем не нужна…Но это и не удивительно. Наверное, после той печальной песни он подцепил какую- нибудь красотку и сейчас обнимается с ней. Верила ли я на самом деле, что он пригласит меня танцевать? – Нет, конечно. Это просто очередной вечер в моей стабильной малоинтересной безопасной жизни. Жизни, в которой совсем ничего не происходит, и поэтому мне только и остается что мечтать. Я иду босиком по пустой дороге – что удивительно для не такого уж глубокого вечера – и, несмотря на очередное разочарование, напеваю мотив последней песни, что поставили на дискотеке. Smoke and Mirrors. Она, как нельзя кстати, передает мое состояние. Лиричное и печальное.

Поднимается ветер, настолько сильный, что то и дело пытается вырвать босоножки у меня из рук. Вдруг я ощущаю на коже тяжелые теплые капли дождя. Сначала одну, на плече, а потом все больше и больше. И чем сильнее идет дождь, тем радостнее становится на душе. Тем незначительней кажутся мои переживания. Синее платье уже неприятно прилипает к телу, по волосам текут ручьи, а по лицу – тушь. Небо плачет по упущенной возможности. Я не увижу любимого мальчика целых три месяца.

All I believe, Is it a dream?

That comes crashing down on me?

All that I own

Is it just smoke and mirrors?

I want to believe

But all that I own

Is it just smoke and mirrors?

Smoke and mirrors…

Вдруг слова вырываются у меня из горла, я даже не сразу понимаю, что пою. Обычно я этого не делаю, так как голос у меня, прямо скажем, не эстрадный. Я ускоряю шаг, и уже припрыгиваю, мои босоножки подлетают вверх, при каждом Smoke and mirroooooors. Поддавшись моменту и нахлынувшему чувству, я во всю глотку завываю:

I wanna belieeeeeve….

Сзади, сквозь шум дождя, слышится дикий гогот.

– Рива, вот честное слово, не умеешь петь, что же ты честной народ пугаешь? Или ты с Антоном траву курила за школой?

Я застываю в диком ужасе. Холодный пот пробивает меня. Медленно, словно во сне, я поворачиваюсь. Даже вечер не может скрыть то, насколько я краснею от стыда.

Провалиться мне на месте…

Кирилл держит в руках сигарету. Его взгляд прищурен. А рот искривлен в ухмылке. Рядом с ним Антон. Его лицо не выражает ровно ничего.

– Пойдем, пока не заразились бешенством, – произносит он лениво, и даже не смотрит на меня.

– Бывай, Рива- оперная дива, – Кирилл подмигивает мне, и салютует окурком вонючей сигареты.

Идиотка. Какая же я идиотка!

Парни разворачиваются и шагают в противоположном направлении, ни разу не обернувшись. Я слышу удаленный разговор, но, как ни стараюсь, из- за волнения не могу разобрать ни слова. Конечно же, они говорят о чем угодно, только не обо мне. Слишком много чести.

Я больше никогда не буду петь.

О, Боже, я больше никогда, наверное, не буду мечтать об Антоне…

Бешеная…Бешеная….Неужели я ошибалась в нем? Неужели за смазливым личиком прячется пустой уродливый парень, пускающий свою жизнь под откос?

Он травит себя какой- то гадостью. И я еще бешеная. Надо было сказать, надо было ответить…Вместо этого, я, как и ожидалось, стояла и молчала! Да что же со мной такое? Неужели нельзя было хоть что– то произнести?

Этой ночью я не сплю. И чем больше думаю, тем больше убеждаю себя, что это было наше первое общение. Хоть и не об этом я мечтала, но я на шаг стала ближе к нему. Теперь я не просто незаметное пятно для него, а, можно сказать, знакомый человек…У меня появилось лицо и имя.

Я могу с ним теперь здороваться?

Я в очередной раз переворачиваюсь с бока на бок, и поправляю мокрую от слез подушку. Вообще, я не помню, чтобы нас представили. Да и здороваться у меня пропало все желание. Катись ко всем чертям, Антон! Вместе со своей смазливой физиономией и таким милым серебряным колечком в ухе, которое не дает покоя моему бедному сердцу. Катись!

Глава пятая

Антон

Наконец закончился этот долбаный год. Я клянусь, что сделал возможное и невозможное, чтобы дотянуть до конца. И только сейчас, в последний день, я понял, что не зря старался. Попав в эту школу, я сумел выбраться из ямы. Она засасывала меня, угрожая превратить в копию моего отца. Я почти до синяков сжимаю себе предплечья – я так чертовски бешусь из- за него. Я злюсь на себя. Я сорвался. Я не должен был этого делать. Я не имею права возвращаться во все это дерьмо. Я обещал…

Кирилл идет рядом – он тоже злится. Он единственный сумел повлиять на меня, а я как обычно все испортил. К тому же зря я ляпнул какую- то глупость той девчонке. Она так искренне радовалась, пела под дождем. Ей было насрать, что голос у нее как у мопса. А я от зависти к ее беззаботности взял и испортил ей настроение. Козел. Я все всем порчу. Я как паразит прихожу к ничего не подозревающей жертве, и сосу из нее кровь. Какой же я урод.

Сегодня утром я должен был записывать в студии свою песню, ту самую, которую спел для всей школы пару часов назад. Я хотел бы спеть ее так же на записи. С той же силой. Но у меня ничего не вышло. Целых два часа мы с Олегом прождали его. Но он не пришел. Он не счел запись моей первой песни достаточно важным событием, чтобы поддержать меня. Мне это было нужно, черт возьми. И я психанул. Дело в том, что час в студии стоит дьявольски офигенные деньги. А я не мог спеть ни слова. Звуки застревали у меня в горле, мне нужен был отец. Он должен был прийти поддержать меня. Эта песня значит очень много для меня. Я написал ее, когда последний раз ночью сбежал на кладбище к маме. Я знаю, ее там нет, но это единственное место, куда я могу прийти, и меня никто не услышит, никто не осудит. Ей одной я могу излить душу. А теперь у меня и этого нет. Я в Москве, а она в Сочи, в земле.

Я не смею сваливать эти эмоции на Кирилла. Я так боюсь его спугнуть. Не хочу, чтобы и он меня бросил. Не хочу, чтобы он знал, что у меня внутри темнота. Я херов эгоист.

Мы оба промокли. Но мне приятно. Дождь смывает с меня злость и наказывает меня одновременно. Кирилл молчит. Я напортачил. Сегодня должен был быть классный вечер, вместо этого – полное дерьмо. Достаточно одного того, что он отобрал у меня косяк перед выступлением, а я ему за это чуть не сходил по физиономии. Знаю, я должен извиниться, но внутри меня все кипит настолько, что я не нахожу в себе сил на это.

– Это твой отец? – вдруг нарушает молчание Кирилл.

Я поворачиваю голову и вижу, как он хохочет в компании темноволосой миниатюрной девчонки. Кажется, она учится в параллельном классе.

– Твою ж мать, даже не выпускница! – плююсь я ругательством. – Хорошая пиар кампания!

Кирилл ржет. После дискотеки, на которой мой отец словил добрых два десятка девчонок, готовых уйти за ним хоть в ад, Кирилл выпил несколько банок пива, пытаясь совладать со мной и моим настроением. Зачем он только нянькается? Надо бы послать его. Так будет лучше. Но вместо этого, я начинаю напевать приставшую ко мне песню:

All I believe, Is it a dream?

That comes crashing down on me?

All that I own

Is it just smoke and mirrors?

I want to believe

But all that I own

Is it just smoke and mirrors?

Smoke and mirrors…

– А что, хорошая песня, – говорю я, и Кирилл улыбается.

– Ты прав, дружище, хорошая. Получше твоей депрессивной херни.

Мы смотрим друг на друга и оба запрокидываем головы от смеха. Пожалуй, надо завязывать и с пивом тоже.

Глава шестая

Рива

Утром следующего дня мы с Настей отправляемся в школу возвращать цветы по местам. Сегодня они кажутся тяжелее. Стаскивать все в одно место было гораздо проще. Схватил и понес. Или же все дело было в моем приподнятом настроении перед дискотекой? Сейчас приходится проверять номер кабинета на горшке и таскать один за другим. В общем, справляемся мы с задачей только к обеду, все в мыле.

– Мне кажется, никто не заметил наших стараний, – ворчит подруга. – Им вообще ничего не надо. Вот вчера перед дискотекой, говорят, какие- то идиоты курили траву.

Я мысленно издаю стон. Ну не напоминай мне об этом, пожалуйста…

– Нет, ну ты представляешь, прямо за школой! – продолжает Настя. – Это что надо в голове иметь, чтобы в принципе это делать, а уж тем более здесь? И всего за год до окончания. А если выгонят?

– Ммм. А кто там был? – не выдерживаю. Мне надо знать наверняка.

– Да вон, твои подружки. Не знаю, из В класса тоже. – Она тянется за украшением на стремянке, но ее роста явно не хватает. – Помоги мне снять шар этот. Если разобью, мне привет. А красиво же было? Но вот только никому не надо. Кадки теперь эти куда девать?

– На улицу. Пусть там радуют кошек.

Я встала на стул и стала бездумно снимать украшения.

– Знаешь, куда я вчера попала?

Настя смотрит на меня в ожидании.

– По хитрой морде вижу, что это было волшебно. Мы будем играть в дебильную детскую игру, или ты сама скажешь?

– На закрытый концерт Трюфеля! – Она подпрыгивает на стремянке, и я машинально хватаюсь за нее. – Прямо отсюда ушла с ним! Он меня сам пригласил. Я чуть с ума не сошла! Представляешь, если бы я осталась на этой дискотеке! Честное слово, во всей школе нет ни одного интересного человека. Поговорить вот совсем не с кем.

На секунду задумываюсь, не обидеться ли, но у меня нет настроения спорить. К тому же у меня на это просто нет сил. Да и слушать про ее концерты не хочется, поэтому я только вежливо поддакиваю и киваю, чтобы не обидеть, хотя мысли уже не здесь.

– Ну вот, школа закончилась. Еще год, и все! Все, конец мучениям! – отчаянно пытаюсь сменить тему. Если уж Настя чем- то увлечена, я обречена на многочасовое прослушивание истории в мелких подробностях.

– А институт?

– Может, не надо? – Спрашиваю я, и мы обе смеемся.

Ни меня, ни Настю не поймут родители, если мы решим не поступать в институт. Поэтому, хотим мы этого или нет, впереди нас ждут те еще испытания. Настя хочет стать каким- то там модным специалистом по современной музыке. А я… А я до сих пор понятия не имею, чем хочу заниматься. Меня кидает из крайности в крайность, но ничего серьезного. А совсем честно – я хочу стать столяром. Делать офигенные вещи из дерева: мебель, сувениры, всяческую приятную мелочь для декора. Но в институт для этого идти не надо. И родителям тоже заикаться про идею – не надо.

Вчерашний ливень принес с собой холод. И радость от предстоящих каникул поугасла. Мы молча идем до угла моего дома и лениво прощаемся, словно завтра ей не надо ехать в лагерь, а мне в Сочи – к бабуле с дедулей.

Я обычно более эмоционально переживаю такие моменты. Мне надо произнести клятву на всю жизнь, десять раз поцеловать, обнять. А Настя просто машет мне рукой, желает повеселиться, и, послав воздушный поцелуй, шагает домой. Я же стою застывшими в глазах слезами. Но я не покажу свою слабость. У меня тоже есть жизнь, даже без нее.

Черт. Целых три месяца. Одна.

Глава седьмая

Рива

– Рива, папа хочет тебе что– то сказать. Иди сюда! – кричит мама с кухни.

Я бросаю слитный купальник в чемодан и плетусь на кухню, где стоит невероятный запах свежевыпеченных булочек и рулета с вишней. Мама- богиня вкусняшек. Как только моя задняя часть еще не расплылась до размеров дверного проема, одному дьяволу известно.

Схватив булку и засунув ее наполовину в рот, я мычу:

– Чего, пап?

– Мы с мамой тут подумали и решили, что тебе будет скучно целое лето провести просто в доме у дедов. Ты уже достаточно взрослая, сама можешь ездить на автобусе. – Тут я, конечно же, закатила глаза, но любопытство взяло верх, и я все же воздержалась от комментариев. – Так вот, мы решили, что тебе будет полезно научиться чему- нибудь новому. И…вот. – Папа протягивает мне конверт.

Осторожно открываю его, гадая, что же там может быть. Внутри – брошюрка с изображениями людей на серфинге.

– Пап, что это? Я что– то не пойму…

– Ну как же, – папа начинает злиться от нетерпения. – Серфинг! – восклицает он. – Ты Будешь Учиться Серфингу!!! – Он наигранно выделяет все слова, думая, что я это от радости поверить не могу, чтобы до меня лучше дошло. Но нет. Не доходит.