История 5
Здравствуй, сестра

Они познакомились в нашем детском доме. Старшая сестра, Надя, 7 лет. Младшая сестра, Аня, 5 лет. Надя попала в детский дом прямиком из семьи – из неблагополучной, пьющей семьи. Аня всю жизнь прожила в казенных учреждениях, потому что мама пять лет назад оставила ее в роддоме. Почему оставила? Да так просто. Никаких особых причин не было. Но мама рассудила так – достаточно в семье одного ребенка. До Ани была еще одна дочка, Катя. Ту мама тоже где-то оставила.

Сначала к нам попала Надя, старшая. Заплаканный, злой ребенок, каждые пять минут она хваталась за телефонную трубку, пытаясь позвонить домой. Дома телефон не отвечал. Она пыталась звонить соседям. Соседский телефон тоже не отвечал. Она держала возле уха трубку, в которой длились гудки, и делала вид, что разговаривает. С кем? С кем-то…

С кем-то, кому можно сказать: «Пусть мама меня заберет, мне очень плохо без мамы, я хочу домой».

Когда ребенок попадает в детский дом, социальный педагог проверяет, какие есть у ребенка родственники, а также есть ли братья-сестры в других детдомах. Если есть братья-сестры, тогда стараются сделать так, чтобы их перевели в тот же детский дом. Чтобы «объединить семью». Маленькую печальную семью. Так нашли Аню. К счастью, с ее переводом к нам проблем не возникло. А ведь бывает, что возникают проблемы, да еще какие… Но об этом в другой раз.

Ни та, ни другая девочка и не подозревали о том, что есть какая-то там сестра. Аня вообще не поняла, что за сестра такая. Ей сказали – «это твоя сестра», она и согласилась. Стала дружить с Надей. Держала ее за руку, повторяла ее слова. Надя скажет: «скоро мама приедет», и Аня вторит – «скоро мама приедет, и моя мама тоже приедет». То, что мама одна и та же, первой сообразила Надя. «Это моя мама, а не твоя», – сердито объясняла она Ане. «Нет, мама моя», – упрямо повторяла Аня, не очень представляя, о ком она говорит. Но упорства ей было не занимать. Сестры начали драться. «Мама тебя сдала в детдом», – кричала Надя, плача от злости. «Тебя сдала в детдом, тебя», – эхом повторяла Аня. Обе были правы…

Надя по маме тосковала страшно. По пьющей, опустившейся маме, которой не было особого дела до дочки. Надя маму любила. Надя скучала по дому. Дома было хорошо, весело. Собирались гости, веселые и шумные. Вкусная еда, праздник. Вечный праздник. Гости шумели, «играли» – так рассказывала Надя. Иногда ломали друг другу руки-ноги, но это ведь не нарочно. Надя ждала. Она не жила – она ждала. Ждала, когда придет мама.

С мамой девочек удалось установить контакт. С мамой, которую так ждала Надя, а за компанию – и Аня. Маму уговорили поехать в детский дом, повидаться с дочками. Повидаться удалось только с Надей. Аня в это время была в больнице.

– Мама, а ты уже работаешь? – первый вопрос, который задала Надя. Дети в детском доме очень хорошо юридически подкованы. Они знают, при каких условиях их мамы могут восстановиться в родительских правах. Всего-то нужно – бросить пить, устроиться на работу…

– Пока нет, у меня паспорт украли, – беспомощно лепечет мама, – старый паспорт, помнишь… Я новый делаю, сегодня поеду…

Надя отворачивается. Сегодня… Мама горько плачет, крепко обнимая Надю.

– Ты скучаешь по мне? – мама все плачет, все прижимает к себе девочку. Надя достает из кармана чистый носовой платок, дает маме.

Маму жалко. Она в слезах, и сквозь слезы пытается улыбаться, и держится за Надю…

– Сколько тебе лет сейчас? – спросила мама.

– Семь, – Надя ответила невозмутимо, как будто нет ничего особенного в том, что мама не знает сколько лет ее собственному ребенку.

– Мама, а я тут видела Аню! – сообщает Надя.

– Аню? – мама вроде растерялась. Хотя и поняла, о ком идет речь.

– Мама, я очень хочу отсюда уехать!

– Не получится…

– Почему?

– Потому…

Мама девочек потом сказала, что она снова беременна. В детский дом она больше не приезжала. Родился ли у нее ребенок, и какова его дальнейшая судьба, неизвестно.

Девочек нужно было устраивать в семью. Снова та же проблема – устраивать сестер в одну семью, или в разные? С одной стороны – сестры только что обрели друг друга, подружились. Важно, чтобы родственная связь не оборвалась. С другой стороны – дерутся, «делят маму». Получалось, что пока они вдвоем – тянутся друг к другу, заботятся. Как только речь заходит о маме – «той», или предполагаемой приемной – начинают жестко конкурировать, в ход идут кулаки и разные «непарламентские» выражения.

Было еще одно обстоятельство. Аня не просто так лежала в больнице. У нее были серьезные проблемы с сердцем. Девочке предстояла операция, ее жизнь была под угрозой. Значит, Ане нужна была такая семья, которая не испугается операции, сможет обеспечить послеоперационный уход. На второго ребенка ни сил, ни времени уже не оставалось бы. Приняли решение устраивать девочек в разные семьи, но такие, которые смогут поддерживать тесные отношения.

Иногда спрашивают, что ж, мол, люди такие «пугливые», не хотят брать ребенка, которому нужна операция! Вроде осуждают. На самом деле, «пугаться» люди могут по разным причинам, и к этим причинам стоит относиться с уважением и пониманием. Например, люди, которые потеряли своего ребенка, боятся испытать боль еще одной потери. Таким семьям мы даже не предлагаем принять детей, у которых есть серьезные проблемы со здоровьем. Иногда люди боятся какой-то конкретной болезни. Может, в семье что-то было, да мало ли…

Надо сказать, что сестры «удались» не очень похожими друг на друга. Надя – тоненькая, высокая, с темно-рыжими волосами и темными, задумчивыми глазами. Анечка в то время выглядела эдакой ярко-рыжей «оторвой». Это потом она станет больше похожа на цветок. Тихий, нежный, задумчивый цветок.

Первой в семью устраивали Надю. Кандидаты – семейная пара с двумя детьми. Анастасия и Валерий. Образованные, обеспеченные. Милые, аккуратные, доброжелательные. Загородный дом в Подмосковье. Старший сын двадцати лет, младший – пятнадцати. Изначально пришли за девочкой трех-четырех лет. Прошли тренинг, обследование семьи. Старший сын поддерживал намерение родителей. Младший – не возражал.

Анастасия и Валерий пришли в детский дом, в нашу Службу по устройству ребенка в семью. Сказали им, что есть для них девочка, приезжайте, говорим, расскажем про нее все, что сами знаем. Вот сидят они напротив, ждут. Вот мы им уже сказали: «есть у нас такая девочка», вот уже фотографию показали. Анастасия в фотографию взглядом впилась. Знаете, что в первую очередь говорят женщины, когда берут в руки фотографию ребенка? Ну, не все, конечно… Они говорят, тихо так, не отрывая взгляда от фотокарточки: «я вам покажу свои детские фотографии». Муж обычно «держит оборону»:

– Ты подожди, – трясет он жену за плечо, – ты подумай еще. Ты ведь не такую девочку хотела…

– Не такую.. – задумчиво вторит жена, явно не очень понимая, о чем толкует муж, – конечно, я подумаю.

Тут важно вовремя сказать – вы, мол, не торопитесь, вы подумайте еще. Дома подумайте, обсудите все. Сыновьям расскажете, фотку покажете. Обязательно говорим семье самое важное про ребенка, чтобы они решение принимали не абы как, второпях, или от жалости. А чтобы подумали, взвесили все. Это же на всю жизнь – принять в свою семью ребеночка из детского дома. А ведь ребеночек-то – не свой. И у него уже судьба есть, прошлое.

А что в судьбе детдомовского ребенка «самое важное»? Может, есть у него кровные родственники – родные люди, которые не хотят забрать свою кровь из казенных стен. Им судьба ребенка безразлична, а он о них знает, может, и ждет их… Что еще важно? Проблемы могут быть со здоровьем, с обучением. Все это нужно заранее рассказать, честно. Так, чтобы люди ребенка не оттолкнули потом, когда он уже в семье будет. Чтобы пожалели не просто так, «сиротинушку», а чтобы помочь захотели. В Надином случае особым обстоятельством была сильная привязанность девочки к своей кровной маме, требованием к семье – поддерживать тесную связь с будущей семьей Ани.

Семья уходит, Анастасия сжимает в руках фотографию, Валерий хмурится. Чего хмурится? Скоро узнаем…

Анечку взяла к себе Светлана, женщина самостоятельная, без мужа, средних лет. Светлана тоже рыжая. Так они смотрелись вместе – ну просто картинка. Проблемы с сердцем у девочки Светлану не испугали. Гораздо больше ее беспокоило, как ее пожилая мама воспримет новую «внучку».

Надя переехала в новую семью. Анастасию я увидела через несколько месяцев. С Надей занимался кто-то из специалистов, а мама Анастасия сидела у нас в Службе, рассказывала про Надю. Вот что она рассказала.

Начав жить на новом месте, Надя поначалу больше помалкивала. Стеснялась. Анастасию называла мамой, Валерия вообще никак не называла. Где-то через неделю попросила посмотреть кино «про маму» – было такое кино, которое снимала специальная съемочная группа, осторожно и аккуратно снимали, и удалось им уловить важные моменты – как девочка поначалу все ждет и ждет маму, то глядя в окно, то не отрывая взгляда от молчащего телефона. Как на несколько счастливых минут появляется в кадре мама, и обнимает свою дочку, и плачет. И как жизнь идет дальше…

– Она смотрела фильм, и рыдала, – вспоминала Анастасия, – потом снова смотрела, и снова рыдала. И так каждый день, несколько дней подряд. Я уж стала опасаться, как бы вреда не наделать, и убрала кассету. Придумала что-то, почему сегодня кино смотреть нельзя. Ну и отвлечь ее в тот день старались хорошенько, ездили куда-то.

Первое время Надя говорила про «ту маму» постоянно, спрашивала, когда они встретятся, рассказывала, как хорошо они с мамой жили.

– Если б не ваша подготовка, тренинг этот, я бы ни за что не выдержала, – улыбалась Анастасия, – вот она про ту маму говорит, говорит, говорит… а я закипаю, закипаю… Только понимание и спасало. Умом все понимаешь, а вот с чувствами справиться… И злость на маму эту, и бессилие, что ребенку тут помочь ничем не можешь.. Ну и ревность, наверное. Вот любви особой не было, а ревность уже была.

Анастасия рассказала «про любовь». Самое трудное, сказала она, это пока приемного ребенка еще не любишь. Любовь ведь сразу не приходит. Живешь и чувствуешь – не твой это ребенок, чужой. Тем более, когда есть с чем сравнивать, когда своих детей уже растил, и помнишь это ни с чем не сравнимое чувство – «мой ребеночек, мой сладенький!» А с приемным поначалу живешь, и постоянно на это «натыкаешься» – не мой, не мой… Запах чужой, смех чужой.

– Она все делала не так, как мои сыновья. Понятно, те – мальчики. Но все равно, подсознательно ждешь чего-то похожего. Голову повернула – не так. Спит по-другому, ест по-другому, – вспоминала Анастасия самое первое время новой жизни с новой дочкой. – Однажды пришлось уехать с мужем на два дня, с детьми бабушка осталась. Я вдруг поймала себя на мысли, что сердце не щемит в разлуке с новой дочкой. А должно бы щемить. «Не мой ребенок, не мой…»

Первые «проблески» любви стали появляться к концу второго месяца. До этого Анастасия ощущала себя просто воспитателем этой новой, чужой девочки. Просто жила и честно выполняла эту новую для себя «работу». Старалась быть хорошей мамой. И вдруг… Вдруг забрезжило, сердце ёкнуло, душа заболела.

– Сразу легче стало, – сказала Анастасия, – как-то сразу все встало на свои места. Вот ребенок, и я его люблю. Естественное такое состояние. Да и многие вещи легче переносить, когда ребенка любишь. Капризничает, плачет, набедокурила, разозлилась я на нее – любовь все сглаживает.

Прошло еще несколько месяцев, прежде чем отношения Нади с новой семьей окончательно «устаканились». Разговор о «той маме» заходил все реже. Анастасия как бы случайно «нашла» кассету с фильмом про «ту маму» и положила ее на видное место. Надя не проявила особого интереса.

– Хотя я знала, что она о маме продолжает думать, – рассказывала Анастасия, – у нее выражение лица такое особое становилось…

Однажды смотрели телевизор, там показывали свадьбу. Надя спросила: «Мама, а когда я буду выходить замуж, ты мне сошьешь такое же платье?»

– Это значит, она понимает, что теперь всегда будет жить с нами, – радовалась Анастасия.