Читать книгу «Нарисуй Италию» онлайн полностью📖 — Татьяны Александровны Грачевой — MyBook.
image

2 глава. Ведьма

Мысли о зеленоглазом незнакомце привели в итоге к Нодару и появлению её первой робкой влюблённости, зародившейся ещё в детском саду.

Меньше всего Нельке хотелось целовать Серёжу. Она сидела на качелях, высматривая через кустарниковую изгородь ребят из старшей группы. Уже неделю Нодар не показывался в саду, видимо, болел. Нелли жутко скучала по нему и ждала каждый день. Единственной возможностью увидеть его была прогулка на улице. С недавнего времени их группу выводили на соседнюю площадку, и Нелька заранее занимала самое удачное место обзора – качели.

Серёжа подлетел к ней со спины. Стянул шапку и, не спрашивая разрешения, чмокнул в щечку влажными холодными губами. Несколько секунд назад он ел сосульку, и поцелуй получился морозно-студёным.

Нелька вытерла щеку, обернулась.

– Ты чё?

– Это игра такая. Кого поймал, того целуешь.

– Фу, – коротко обрисовала Нелька своё отношение к поцелуям и посмотрела сквозь переплетения веток, присыпанных снегом, в надежде увидеть Нодара. Вот его, пожалуй, она бы поймала.

Едва она успела оторваться от наблюдения, как Серёжа прошипел ей на ухо:

– Ведьма идёт, – он резко дёрнулся назад, но почти сразу остановился и обречённо опустил взгляд, – поздно.

К качелям приблизилась воспитательница. Оглядела ребят пристальным взглядом и ткнула пальцем в перекособоченную шапку Нельки.

– Заболеешь.

Сергей выровнял помпон на голове Нелли, схватил её за влажную рукавицу и потянул в сторону беседки.

Воспитательница проводила их взглядом, в спины ребят полетели уже не раз озвученные реплики:

– Я, кажется, сотню раз говорила, чтобы не прятались по углам и не ходили к забору. Вас двадцать, а я одна. Свернёте себе шею, а я буду виновата.

В детском саду Александра Константиновна работала меньше года, чаще всего замещала тех, кто отсутствовал по болезни или уходил в отпуск. В среднюю группу она пришла два месяца назад, когда постоянная воспитательница ушла в декрет. Первым делом запретила включать магнитофон и тем самым лишила ребят одного из любимых развлечений – танца маленьких утят. Расставила столы и стулья рядами, как в школе, и оборвала традицию чтения в начале тихого часа.

Новая воспитательница носила короткую стрижку с химическими кудрями на макушке и коричневые ботинки почти детского размера. Было в её чертах что-то совсем не женственное, даже грубое. Улыбалась она редко и сдержанно. В резких движениях, в коротких ответах сквозило раздражение и какая-то озлобленность. Ни с нянечкой, ни с другими коллегами она особо не дружила, сразу же выставила дистанцию и предпочла остаться сама по себе.

Месяц назад с лёгкой подачи поварихи Александра Константиновна получила прозвище Ведьма. Дети не стали оспаривать случайно брошенное слово, наоборот, подхватили и прилепили намертво. Лучше заведующей и родителей они знали, что эта кличка подходит воспитательнице как нельзя лучше. Александра Константиновна не была доброй. Могла грубо схватить или толкнуть, с нескрываемым удовольствием унижала и наказывала. Дети затаились и присмирели, старались лишний раз не злить ведьму и не выделяться.

Большую часть времени воспитательница наблюдала за своими подопечными, сидя за столом, в игру не включалась и не организовывала. Зорко выискивала повод придраться и излить скопившийся яд.

В тот день ей попалась Нелли. Тихий час начался чётко по расписанию. Секунда в секунду, дети закрыли глаза и вытянулись в кроватках, как маленькие выдрессированные солдатики. Нелька развернулась лицом к кровати Серёжи и потянула его за ухо.

– Спишь?

Мальчик приоткрыл один глаз.

– Да.

– Ага, вижу, – Нелька сдвинулась к краю постели. – Давай после полдника снеговика слепим?

Серёжа засопел.

– Ведьма нас сожрёт. Она Витке за грязные варежки чуть уши не открутила. И по жопе надавала мокрыми колготками. Она злая, – подытожил он.

– Папа говорит, что она справедливая и строгая, то что нужно нам, оболтусам.

Уже заканчивая предложение, Нелли увидела, что Серёжа смотрит куда-то за её спину, и вжала голову в плечи.

Александра Константиновна обошла кровать и встала в проходе.

– Тихий час для кого придуман? Для меня, что ли? Если легли спать, значит, должны спать, и никаких разговоров. И сами не спите, и другим мешаете, – она говорила тихо, чеканя каждое слово, заканчивая фразы легким присвистом. А от этого сама закипала ещё больше, шипение усиливалось. – Кузнецова, ты не в первый раз устраиваешь беседы. Ялицкого будишь. Может, ты полагаешь, что правила на тебя не распространяются?

Нелька печально вздохнула. Слова «правила» и «обязанности» точно не входили в число её любимых, зато их очень уважал папа. Видимо, протяжный вздох девочки стал последней каплей. Александра Константиновна сдернула со спинки кровати клетчатую рубашку, грубо подняла Нельку за косу и резко, одним движением, обвязала ей рот рукавом. Кожа на щеках запылала, будто лицо натёрли наждачкой или поиграли в болезненную «крапивку».

Воспитательница склонилась над подушкой:

– Попробуй только пикнуть.

Нелька не решилась пробовать. Зажмурилась и затихла. Серёжа несколько раз окликнул её, но она не шелохнулась. Её сковал животный страх и чувство беспомощности. Слёзы текли по щекам и впитывались в рубашку, нос предательски захлюпал, добавляя влажности самодельному кляпу. Никогда ещё Нелька не чувствовала себя такой обиженной и несчастной, в горле стоял ком размером с яблоко, мешал дышать и глотать.

Александра Константиновна несколько раз вставала со стула у дверей спальни и ходила по узким проходам между кроватями. Заслышав дробные, частые, словно стук копыт, шаги, Нелька замирала, ещё плотнее зажмуривалась, всем телом ощущая бешеное биение пульса. Шаги затихали на несколько секунд, Нелли знала, чувствовала, что воспитательница смотрит на неё, и мечтала исчезнуть. Ведьма её пугала, не как что-то непонятное и необъяснимое, вроде смерти, не как захватывающая дух высота разрушенной водонапорной башни, а как собака. Вполне реальная собака, которая может укусить, и уже кусала других не единожды, но впервые её.

Где-то в глубине души поселилась жгучая обида на несправедливость и парализующее чувство беспомощности.

К сожалению, кляп из рубашки оказался не худшим поступком Александры Константиновны. На следующий день Нелька пережила самое большое в жизни унижение. За обедом она выпила два стакана своего любимого компота из груши-дички. А в туалет сходить не успела, побежала в кровать одной из первых, чтоб лишний раз не разозлить Ведьму. Через час компот напомнил о себе. Сначала Нелька стойко держалась, кривилась, прижимая скомканное одеяло к животу, но молчала. Очень уж ярко перед глазами стояло воспоминание о клетчатой рубашке, промокшей от слёз. Когда терпеть стало невмоготу, она спустила ноги на пол и наклонилась в поисках босоножки. Из дальнего конца комнаты к ней направилась Александра Константиновна, грубо толкнула Нельку в плечо, заставляя вернуться в постель.

– Опять, Кузнецова. Легла в кровать сейчас же.

– Я хочу в туалет.

– После тихого часа сходишь.

Александра Константиновна нависла над кроватью, не давая подняться.

– Я сейчас хочу, – пробормотала Нелли, но не шелохнулась.

– Терпи.

Нелли терпела, но недолго. Почувствовав, как под ней расползается тёплая лужа, задрожала от ужаса и одновременно облегчения. Боль отпустила, но пришло осознание, что она сделала что-то ужасно постыдное, нехорошее. Нелька лежала, боясь пошевелиться, чтоб никто не заметил её позора. И надо же было такому случиться, что в этот раз заснула, хотя давно уже привыкла бодрствовать в тихий час. Проснулась от того, что спине и ногам стало холодно, открыла глаза и тут же увидела Александру Константиновну.

Ведьма стояла рядом и держала в руках её мокрое одеяло. Скинув остатки сна, Нелли услышала разрозненные смешки и увидела лица ребят, обращённые в её сторону. Выдрессированные Ведьмой, смеяться открыто и громко без её разрешения они опасались.

Александра Константиновна взяла Нелли за руку, резко подняла.

– Вы только посмотрите, что учудила Кузнецова. Это ж надо так опозориться. В шесть лет положено ходить в туалет, видимо, придётся купить специально для неё подгузник или стелить клеёнку. – Она громко хмыкнула, давая отмашку для рвавшегося наружу смеха. Ребята перестали сдерживаться и захохотали, кто-то громко и нарочно наигранно, кто-то тихо, а Серёжа едва не разревелся сам.

Если бы в тот момент Нелли могла выпрыгнуть из окна, она бы так и поступила, лишь бы не чувствовать жалящих взглядов. В глазах поплыло от слёз, лиц она не видела, только слышала, что над ней смеются и обзывают «сыкухой».

Александра Константиновна сгребла с кровати мокрое бельё и вручила Нельке.

– Неси в душевую.

Нелька не шелохнулась, вцепилась во влажный ком и замотала головой.

Ведьма толкнула её в сторону дверей.

– Неси.

Пришлось идти через всю спальню с мокрыми пятном, расплывшимся по пижаме до самых лопаток. В спину летели кусачие смешки и новое обидное прозвище. В тот день Нелька испытала унижение, породившее другое сильное чувство – ненависть. Раньше она ненавидела только молочные пенки и субботнюю генеральную уборку, а оказалось, можно ненавидеть человека. Ненавидеть до потемнения в глазах и одновременно бояться.

До вечера она была неразговорчивой, даже дома витала в облаках. На предложение сестры поиграть в домино не отреагировала, хотя обычно сама была инициатором забав. Надя не стала приставать к Нельке, ушла на кухню, помогать маме с ужином.

По квартире поплыл приятный аромат, хлопнула входная дверь – папа вернулся с работы. Только услышав его голос, Неля выбралась из недетских мыслей. Несколько часов она пыталась убедить себя, что во всём виновата сама: во-первых, мешала спать другим, во-вторых, выпила много компота и крепко уснула. Вроде всё получалось правильно, но в это оправдание никак не вписывалась её обида и кипящая злость. От воспоминаний о мокрой пижаме, которую ей пришлось застирывать в раковине, в носу защипало, а горло сжало спазмом.

За семейным ужином Нелька сидела, уткнувшись взглядом в тарелку, на папины замечания реагировала с опозданием, за что получила от сестры ощутимый пинок по голени и предупреждающий взгляд.

Отодвинув пустую тарелку, Юрий Михайлович откинулся на спинку стула, нашёл взглядом молчаливую дочку.

– Мама сказала, что на тебя сегодня жаловалась Александра Константиновна.

Нелька выпрямилась и подняла взгляд. Краска тут же бросилась к щекам, выдавая волнение. Ей хотелось поделиться своими переживаниями, но мешали страх и стыд.

– Я хорошо себя вела.

Юрий Михайлович дождался, когда жена придвинет к его руке кружку с кофе, отхлебнул, глядя на присмиревшую дочь поверх чашки.

– Видимо, нет.

Надя придвинулась к Нельке, нащупала её ладошку и сжала. Разница чуть больше года возлагала на неё обязанность приглядывать за младшей сестрой и, если нужно, защищать.

– Представляю, как ей сложно с вами справляться, – продолжил Юрий Михайлович, ища взглядом поддержку у жены. – С вами двумя иногда на стенку хочется залезть, а там двадцать.

– Двадцать пять, – подсказала Вера.

– Тем более. Не заставляй меня за тебя краснеть.

– Не буду, – пообещала Нелька, но уже на следующий день нарушила данное отцу слово.

А причиной стала каша. Виталина Колесникова не дружила с Нелькой и с Серёжей не общалась, но Александра Константиновна рассаживала детей самостоятельно, без учёта их симпатий, за обедом они оказалась за одним столом. Нелька увлечённо выгрызала мякиш из хлебных ломтей, чтоб передать потом корки Серёже, огрызки складывала у тарелки, Вита лениво ковыряла ложкой в манной каше, пила из кружки какао, аккуратно и медленно, чтоб пенка не коснулась губ. Нелька тоже ненавидела эти пенки, а Серёжку – их потребителя, воспитательница отсадила куда подальше, через два стола. Корки предстояло передавать чуть ли ни контрабандой, через несколько рук.

Заметив, что за их столом тарелки с кашей практически нетронутые, Александра Константиновна замерла, сверхъестественным нюхом учуяв вероятность наказания.

– Кто у вас тут беззубая бабушка? – она приподняла пальцами кусок хлеба, выгрызенный в виде буквы «П».

Дети обернулись к их столу, начали похихикивать.

Нелька насупилась и спрятала пока ещё не обнаруженный точно такой же кусок, где-то внутри вспыхнула и начала разрастаться злость, приправленная острой обидой.

Решив, что дети достаточно посмеялись, воспитательница махнула рукой.

– Когда я ем, я глух и нем, – она перевела взгляд на тарелку манки перед Виталиной. – А кто это кашу не ест?

Вита улыбнулась и чистосердечно призналась:

– Я не люблю манку, и она холодная.

– Кто не будет есть, тому за шиворот засыплю. Неблагодарные. Государство вас кормит, всё для вас, а они нос воротят.

Вместо того чтобы изобразить аппетит, Вита отложила ложку.

Нелька тогда решила, что у Виталины совершенно не развито чувство самосохранения. Видимо, она из тех, кто суёт голову в пасть крокодила в надежде пересчитать зубы.

Александра Константиновна молча подняла тарелку, одним пальцем отодвинула ворот нарядной кофточки Виты и опрокинула туда манку. Большая часть липкой субстанции потекла поверх одежды, но кое-что просочилось и под неё. Вита открыла рот, но не заплакала, в её глазах плескалось такое искреннее недоумение, что Нелька не стерпела и вскочила. Схватила свою тарелку и перевернула на блузку воспитательницы. Остывшая каша на секунду прилипла однородным блином и сползла на юбку, будто большая улитка, оставив склизкую дорожку.

За себя Нелька не смогла постоять, проглотила обиду, но позволила гневу вырасти до огненного шара, который взорвался мгновенно из-за девочки, которая даже не была её подругой.

Александра Константиновна никогда не била детей по лицу, но в этот раз не сдержалась. Звонкая пощёчина отбросила Нельку назад, она налетела на стул, но не упала. Женщина тут же испугалась своей вспышки, схватила Нелли за руку и потащила в туалет.

Захлопнув дверь, схватила с вешалки первое попавшееся полотенце, смочила под струёй холодной воды и приложила к её щеке.

Нелли молчала, в ушах всё ещё звенело от удара, пол-лица пульсировало болью, но слёз не было. Александра Константиновна отпустила полотенце, присмотрелась к чётко выделяющейся пятерне на светлой тонкой коже с веснушками.

– Ты же понимаешь, что поступила плохо, гадко, у меня не было выбора. Я должна была тебя наказать.

Нелли потрогала пальцем опухшую щеку, на ощупь она казалась горячей и воздушной, как зефир.

– Вы же то же самое сделали.

Воспитательница опустилась на одно колено, обхватила Нелли за плечи и впервые заглянула в глаза.

– Это совсем разное. Я вас воспитываю, чтобы вы выросли хорошими людьми. – Она придвинулась ещё ближе и неискренне улыбнулась. – Давай никому об этом не скажем. А то родители решат, что ты скверный ребёнок и будут меньше тебя любить.

Нелли высвободилась из цепких объятий и снова приложила к щеке полотенце. Её всё ещё мелко потряхивало, выплеснувшаяся злость осела на коже колкой пыльцой и зудела.

– Хорошо, – нехотя согласилась она.

Вечером, когда родители стали забирать детей, Нелли расположилась рядом со шкафчиком Виталины в ожидании её мамы. Громогласную Жанну Эдуардовну боялось большинство детей и, наверное, не меньшее количество взрослых. Женщина-трансформатор беспрестанно вырабатывала шум, активность и суету, разговаривала, будто обращалась со сцены к полному залу, пахла крепкими сигаретами и носила мужские ботинки с жёсткими, как проволока, шнурками.

Нелька робела при виде этой большой женщины, вот и в этот раз потеряла дар речи. Жанна Эдуардовна хлопнула дверцей с грибком, так что зашаталась вся линия шкафчиков. Увидев Нелли, она покровительственно потрепала её по плечу.

– Ты чего трясешься, куцый хвост?

– Витка не переворачивала на себя манку.

– Чего? Да говори ты громче, что за писк кошеня? – Она села на банкетку, скрипнувшую под её могучим телом. – Какую манку?

– Ведьма засыпала ей манку за шиворот, – назвав воспитательницу кличкой, Нелли растерялась. Это вышло случайно. Но именно это привлекло внимание Жанны Эдуардовны.

Она нахмурилась.

– Воспиталка ей кашу за шиворот вывернула?

Нелли кивнула.

– Да.

– И, небось, не впервые?

– Не впервые.

– А моська твоя великолепная – тоже её рук дело?

Нелли неосознанно коснулась пальцами скулы и снова кивнула, а потом оглянулась на двери в группу.

Жанна Эдуардовна поймала этот затравленный взгляд и, не тушуясь, выразилась несколькими непечатными словами, закончив эмоциональную фразу вполне невинным на фоне мата существительным.

– …тварина. Ох я ей, скотине, кудри сейчас распрямлю.

Нелли интуитивно выбрала в защитницы простодушную и деятельную Жанну Эдуардовну. Как знала, что та не оставит безнаказанными методы воспитания Александры Константиновны. А дальше всё завертелось, закружилось, наслоилось снежным комом. Дети принялись рассказывать, как воспитательница била их по рукам, как лупила мокрым полотенцем, угрожала и запугивала. На фоне этих откровений манка за шиворотом и кляп в тихий час выглядели почти безобидной забавой. Александру Константиновну уволили со скандалом, куда она уехала и получила ли она наказание за садистские наклонности, детям не рассказали. Некоторые из её «любимчиков» ещё несколько месяцев писались в постель и просыпались в слезах от кошмаров.

Нелька навсегда запомнила это кисло-горькое чувство беспомощности и унижения, на Жанну Эдуардовну смотрела как на героиню, если бы та носила трусы поверх колготок, то сравнялась бы в крутости с суперменом.