Глава первая

Мчавшийся по проселочной дороге УАЗик на полном ходу въехал на скрытый под грязной лужей пятачок вязкой жирной глины. Изношенные колеса провернулись, машину вынесло на обочину и чуть не ударило левым боком об ствол корявой березы, растущей в опасной близости от дороги. Опытный водитель твердой рукой выровнял УАЗик, и снова нажал на газ. Сидевшая рядом с ним Татьяна оторвала от металлического поручня дрожащую руку и провела ею по влажному лбу. С досадой посмотрела на грунтовую дорогу, напрочь разбитую тяжелыми грузовиками.

– Где мы сейчас едем, Константин Иванович? Определиться не сможете? – голос Татьяны звучал утомленно. – Может, где-нибудь рядом есть местечко, где можно передохнуть?

Водитель, немолодой солидный мужчина в ветровке защитного цвета и практичных черных джинсах, внимательно огляделся вокруг. Непонятно, что можно было разглядеть посредине убранного картофельного поля, редкие деревья по краям сельской дороги не представляли сколько-нибудь точного ориентира. Тем не менее, сверившись со спидометром, через минуту он уверенно доложил:

– Через пару километров будет главная усадьба бывшего совхоза «Путь Ильича». Сейчас он называется по-другому, какое-то там ООО, не знаю, какое. Село хорошее, большое, по нашим уральским меркам даже ухоженное. На главной улице, возле автобусной остановки, есть кафешка. Не был здесь пару лет, но, думаю, что еще работает. Можем заскочить, посидеть с полчасика, в себя прийти, если хотите.

Татьяна согласно закивала. Она жутко устала. Они тряслись по бездорожью уже больше пяти часов. От тряски все внутренности разболтались и неприятно ныли. Казалось, желудок перевернулся и вернуть его на свое законное место больше не удастся никогда.

Вдоль дороги заструился удивительный в своей осенней красоте лес. День выдался погожий, без ставших привычными дождей и туманов. Татьяна без помех любовалась готовящейся к зиме природой, досадуя, что упаковала фотоаппарат. Позже в мастерской, взглядывая на фотографию и воскрешая в памяти умиротворение, разлитое вокруг, вполне можно было написать пару сюжетов. Вот мимо промелькнула нарядная, вся в тяжелых пламенных гроздьях, тонкая рябинка. Вплотную к ней прижался стройный до утонченного изящества молодой клен в кипе ярко-золотой листвы с изломанными багряными пятнами. Она проводила их жадными взглядами: какой чудный мотив! За этими прильнувшими друг к другу деревьями угадывалась подлинная страсть.

На очередной рытвине, скрытой толстым слоем листвы, машину так тряхнуло, что замечтавшуюся пассажирку подбросило почти до потолка. Если бы она предусмотрительно не держалась за поручень, вполне могла бы себе что-нибудь сломать. Татьяна закрыла глаза, и, почувствовав дурноту, с усилием сжала зубы и низко опустила голову.

Минут через пять закаленный в путевых битвах дядя Костя успокаивающе произнес:

– А вот и Охлопково, Танюша! Добрались! Дальше дорога нормальная, асфальт до самого дома!

Татьяна устало посмотрела вокруг. Действительно, узкая грунтовая дорога, по которой они ехали, вилась параллельно федеральному шоссе. Вот и крутой въезд, который Константин Иванович взял с налета. От глины, налипшей на колеса, за ними потянулась яркая рыжая полоса, хорошо видимая на черном асфальте.

Лихой водитель уверенно поддал за сотню километров и через несколько минут, проехав по центральной улице большого села, подлетел к деревянному кафе, стилизованному под старинный боярский терем. Татьяне понравились нестандартное резное крылечко и расписанные цветочным орнаментом наличники. Кафе называлось шаблонно – «Огонек». Она подивилась бедности воображения селян. Или это традиция такая – иметь в каждом более-менее зажиточном селе кафе с таким названием? Своего рода обозначение статуса?

Осторожно, боясь споткнуться, выбралась из машины, с трудом шевеля онемевшим от напряжения телом. Чтобы восстановить кровообращение, несколько раз с силой топнула затекшими ногами, обутыми в короткие сапожки на толстой удобной платформе. Она всегда надевала их в дорогу.

Татьяна, на ее взгляд, была одета очень просто: в удлиненную синюю куртку под цвет глаз, черные брюки, заправленные в низкие сапожки. Единственная дань женственности – повязанный поверх куртки кокетливым бантом переливающийся всеми оттенками голубизны тонкий шелковый шарфик, контрастирующий с яркими бронзовыми волосами, собранными на макушке в несколько растрепавшийся узел.

Проходившие мимо мужики в замызганных черных телогрейках и грязных кирзовых сапогах, осмотрели ее с головы до пят, и в полный голос обменялись мнением о выдающихся прелестях залетной городской пташки.

Чтобы не слышать их малоприличные разговоры, Татьяна стремительно зашла в кафе. Она давно привыкла, что мужчины, что городские, что деревенские, никогда ничего доброго не говорят. Пошлятину одну. Особенность сильного пола?

В небольшом чистеньком зальчике стояли добротные резные столы из мореной древесины, явно изготовленные местными умельцами. Дерево, похоже, было извлечено из протекавшей рядом реки во время чистки русла. Возле столов стояли скамейки им под стать. На стене напротив широких окон висело несколько аляповатое панно на любимую сельчанами тему уборки урожая. Деревья и пшеница у художника получились относительно достоверно, видимо, он досконально был знаком с изображаемым предметом. Но вот два нелепых уродца, долженствующие изображать крестьянина и крестьянку, явно нуждались в коррекции. Синюшные руки длиной во все короткое туловище, с неистовой яростью вцепившиеся в снопы, вызывали в памяти Татьяны отвратительных инопланетян из американских ужастиков.

Она заглянула в туалет, сноровисто скрутила перед зеркалом волосы в плотный узел, закрепила шпильками, и, вымыв руки, вышла в зал, где Константин Иванович степенно сидел за столиком у окна, поджидая спутницу. Он уже осмотрелся в местных палестинах и одобрительно доложил:

– Чистенько тут, культурно. Приятно посидеть. Будем надеяться, что и кормят неплохо.

Татьяна устроилась напротив, вытянула всё еще ноющие ноги и постаралась расслабиться. Весьма пухленькая особа в обтягивающих синих джинсах и синей же джинсовой рубашке, с кокетливой белоснежной наколкой на взбитых обесцвеченных волосах, подошла к ним так стремительно, будто собиралась взять на абордаж. На симпатичном лице играла нарочито приветливая улыбка, обнажая неухоженные зубы. Официантка явно пересмотрела импортных фильмов, где подобные вымороченные улыбки являлись обязательным атрибутом. Подала меню, написанное от руки шариковой ручкой на сероватом листке в клеточку, небрежно вырванном из школьной тетрадки.

Бывалый дядя Костя от никчемной бумажки просто отмахнулся, как от назойливой мухи. Не скрывая опасения, попросил:

– Ты, милая, давай нам то, что сама съесть не побоишься. Никаких изысков нам не надо, мы люди простые, неприхотливые даже.

Официантка пожала мощными плечами и несколько обиделась:

– Да мы вроде еще никого не отравили!

Константин Иванович немедля поймал ее на слове:

– Ага, это правильно сказано – вроде! Если посетители не местные, а таких, я думаю, большинство, то откуда ты знаешь, в каком состоянии они до дома доехали? По такому поводу ведь в милицию не побежишь, это ведь не криминал. Так что неси проверенное, свежее, и, по возможности, вкусное.

Девушка понятливо кивнула головой в знак согласия, и удалилась за загородку, вихляя пышными, в мягких складочках, бедрами. Мужчина с интересом посмотрел ей вслед.

– Надо же, какая фактура пропадает! – вращаясь среди интеллигентной публики, он знал много интересных выражений.

Татьяна скептически хмыкнула, отметив его ненаблюдательность.

– Почему же пропадает? Наоборот, пользуется повышенным спросом! – и повела длинными ресницами в сторону бара, где за высокой стойкой, облокотившись на черный пластик, тихо сидела пара субчиков, с откровенным вожделением провожавших аппетитную официантку каннибальскими взглядами.

Когда та скрылась из виду, они продолжили прерванный новыми посетителями разговор. Звук в небольшом зале разносился хорошо, поэтому гостям ничего не оставалось, как слушать. Парень в серой куртке сердито заметил, аппетитно хрустя «Кириешками», вытряхивая их из пакетика прямо в рот:

– Владимир осел такой, сколько от своей дурной бабы терпит! Я бы на его месте давно ее к мамочке отправил, и навсегда!

Его товарищ, облаченный во фланелевую рубашку в крупную серо-зеленую клетку, опрокинул в глотку полулитровую кружку светлого пива, промокнул губы обтрепанной манжетой и для проформы, чтобы поддержать разговор, спросил, давно зная ответ:

– А что, опять?

Парень в куртке хотел было в сердцах сплюнуть на пол, но, спохватившись, что находится в общественном месте, а не в чистом поле, сдержался, чуть прихрюкнув от прерванного движения.

– Ну, конечно! Закатила очередной скандал, никого не стесняясь. Причем прямо на улице. Народу рядом было – тьма! Но ей все нипочем. Мы для нее кто? – быдло серое! Кого стесняться?! Так визжала, что на соседней улице было слышно. Как свинья, которую корова в зад лягнула. И знаешь из-за чего?

Парень в рубашке пожал плечами.

– Нет, не слышал.

– Сходить ей, видишь ли, некуда! В театр она захотела, бедняжка! В областной центр, откуда ее сиятельство родом, из Москвы приехал ее любимый театр. Я название толком не разобрал. Маленький, что ли.

– Может, Малый?

Он недоверчиво скривился.

– А что, есть такой? Странное какое-то название.

Более образованный собеседник неуверенно прокомментировал:

– Да вроде…

Рассказчик пораженно почесал затылок.

– Да уж, теперь как только театры не обзывают. Раньше-то хоть думали, как назвать, а теперь – что попало! Я вон по телевизору видел, в Москве и табакерка какая-то есть. Что там люди делают, табак, что ли, нюхают? Ну, в общем, приезжает этот театр, а она, видишь ли, не может даже на спектакль сходить, поскольку живет в дикой глуши, жертвуя собой! И из-за кого? Из-за мужа, которого не видит, поскольку он днем и ночью на работе!

Собеседник матюгнулся, не скрывая своего отвращения.

– Собой жертвует? Делать бабе нечего! Сколько они вместе живут, лет десять? И ведь за это время ни дня не работала, даже поросят и тех не держит. Вот с ума от безделья и сходит. Говорят, она и по дому ничего не делает. Моя мать уверяет, что Володька даже суп сам варит! Представляешь? – второй парень с нескрываемым ужасом посмотрел на собеседника, не веря в столь чрезмерно компрометирующий этого самого Володьку факт. – А его баба по санаториям каждый год мотается, чего лечит, непонятно. И какого лешего он терпит? Хоть бы красавица была, еще можно было бы понять, а то скелет скелетом, подержаться не за что! Одна ее проквашенная физиономия чего стоит!

Парень в серой куртке с сомнением возразил, сам не веря собственным словам:

– Так ведь дочка у них.

Собеседник высыпал в рот остатки сухариков, и, смачно жуя, под непрерывный хруст сурово доложил свое мнение:

– Да уж и дочурка вся в свою великолепную мамашу – ни во что отца не ставит! Вторая мамочка, такая же простокваша!

Из кухни, прервав душещипательный разговор, появилась дородная официантка, крепко держа в руках полный поднос, от которого по всему помещению разнесся шлейф ароматного запаха. Посетители кафе дружно устремили на нее пристальные взгляды. Впрочем, интерес у всех был разный. Парни пускали слюни от неодолимого животного соблазна, а посетители с радостно загоревшимися очами почуяли избавление от голода. Благодетельница солидно, без ненужной спешки, вполне осознавая всю значимость момента, подплыла к столику приезжих и составила с подноса гору разных яств.

Тарелки с вкусно пахнувшим бордовым борщом, соблазнительного вида здоровенными отбивными с желтоватым пушистым пюре, салатом из сочных свежих помидор, огурцов и ярких красно – желтых кусочков болгарского перца, обильно сдобренный густющей деревенской сметаной, украсили собой пустой стол. Завершали пир два стакана крепкого коричневого чаю с плавающими чаинками. Отдельно стояла тарелка с крупно нарезанными кусками свежеиспеченного ноздреватого домашнего хлеба.

Выставив всё это изобилие на стол, официантка насмешливо скомандовала:

– Ешьте! Не отравитесь!

Дядя Костя растроганно пробормотал:

– Спасибо, милая! – и энергично принялся за еду.

Татьяна последовала его примеру. То ли они сильно проголодались, то ли пища, приготовленная из натуральных продуктов, была на редкость вкусной, но они управились с немаленькими порциями всего за десять минут. Довольно посмотрели друг на друга, понимая, что им крупно повезло. Дядя Костя, откинувшись на спинку скамьи, удовлетворенно погладил себя по кругленькому животику, рельефно обозначившемуся под хлопковой футболкой, и призывно помахал рукой официантке, чтобы шла к ним за расчетом. Но она не обратила на него никакого внимания. У нее были дела поважнее.

Она возлежала грудью на широком подоконнике, что-то высматривая на улице, выставив для всеобщего любования плотно обтянутую тугими джинсами обширную пятую точку. Увидев наконец, что ждала, повернулась к парням у бара.

– Бросьте вы ерунду городить! Наша фифа на остановку тащится, опять уезжает! – И с сожалением воскликнула, приложив руки к румяным щекам и недовольно качая головой: – Неужели Владимир Матвеевич опять за ней к ее мамаше отправится?! Опять упрашивать будет, чтобы вернулась?! И зачем она ему нужна?

Парень в серой куртке скабрезно хихикнул:

– А может у нее масса скрытых талантов, из тех, что не про всех? Может, она их ему по ночам демонстрирует? – при этом он с намеком обвел ласкающим взглядом хорошо видимые ему прелести официантки.

Та безапелляционно отрезала:

– Нету у нее никаких талантов! Ни дневных, ни ночных! Дура она набитая, вот и всё ее отличие от нормальных людей! – и в упоении взвизгнула: – А вон и она ползет со своей доченькой!

Татьяна вместе со всеми рефлекторно повернула голову к большому, во всю стену, чисто вымытому окну. По противоположной стороне широкой улицы, перекошенная от веса вздрюченного на плечо огромного замшевого баула, тащилась хорошо одетая худощавая женщина в длинном кожаном плаще с декоративной меховой опушкой.

Все мужчины, встречающиеся ей на пути, и, по мнению Татьяны, просто обязанные помочь слабой женщине, недовольно шарахались от нее, как от прокаженной. Какой-то бородатый мужик даже плюнул ей вслед, что-то зло прокричав. Что – не было слышно, но смысл угадывался без труда: катись-ка ты подальше!

Таня повнимательнее вгляделась в уезжавшую, и решила, что женщина была бы симпатичной, если бы ее не портило брезгливо-надменное выражение ухоженного лица. Следом с точно таким же видом, копируя мать даже в мелочах, шла девочка лет десяти в брючном джинсовом костюмчике, до колен заляпанном рыжей грязью. За плечами у нее висел довольно тяжелый зеленый рюкзачок, украшенный яркими малиновыми вишенками.

Тоскливая пара, резко отличаясь от окружавших их оживленных сельчан, пересекла площадь и остановилась перед автобусной остановкой. Стоявшие на остановке люди тут же отошли от них на безопасное расстояние, будто боялись заразиться.

Таня заметила, что женщина с девочкой демонстративно отвернулись от небольшой толпы, задрав к небу одинаковые тонкие носы. Сельчане платили им такой же откровенной неприязнью, молча разглядывая их с ног до головы с неуважительными гримасами, но молчали.

Официантка еще сильнее прижалась носом к стеклу, вся во власти захватывающего зрелища. Горячо заявила:

– Эх, высказать бы этой фифе всё, что она заслужила, но ведь Владимир Матвеевич будет недоволен! – Обозрев солидарно молчащую толпу на остановке, угрюмо прокомментировала: – И ведь никто ей ничего не говорит, потому что мужа уважают! Вот ведь хорошо устроилась! И слова-то ей поперек не скажи!

Парни отставили дорогие сердцу пивные кружки и тоже подошли к окну. Удивились, рассмотрев непривычную картину:

– Надо же! До чего довели ее сиятельство! На автобусе уезжает! И что же ее папочка самолично не приехал спасать несчастную дочурку? Машина сломалась, что ли? Или папаше дурная дочь надоела?