Элоди не испытывала вообще никаких чувств к хозяевам. Ей было глубоко наплевать на писателя (книжек, любых, она сроду не читала), равно как и на его неприлично молодую красавицу-жену. Элоди деловито выполняла свои обязанности и торопилась уйти домой, где ее ждали муж и внуки, подкинутые детьми. Что сын, что дочь, они особой щепетильностью в этом вопросе не отличались, и Элоди постоянно оказывалась с внучатыми младенцами на руках.

Иными словами, у нее было столь много личной жизни, что чужая ее не интересовала. Разве только обещание хозяина завещать всей своей челяди по одному проценту с имущества… Это грозило вылиться в немалые деньги. Которые всегда нужны, не так ли? Впрочем, пока это он еще помрет… Может статься, что Элоди раньше его покинет этот мир!

Вот бы затрахала его молодая жена! Раз – и инфаркт в постели! А что, такое часто случается…

Этот день начинался так же, как другие.

Жан-Франсуа, как обычно, заперся в своем кабинете в девять утра, после легкого завтрака и душа. Теперь он будет ваять свой шедевр до часу дня, это знали все. Расписание давно устоялось и повторялось без отклонений из года в год. Даже с появлением в доме Марион, уже десять месяцев тому, привычки хозяина не изменились.

К часу дня Элоди должна была закончить свою работу и отбыть восвояси: писатель не любил, когда в доме мельтешило много людей.

А Мелани должна к этому времени завершить уборку внизу, поскольку все эти драгоценные вещи доверяли только ей! Элоди не имела права даже пыль смахнуть с ламп – она не заслужила доверия в столь тонких материях! Но Мелани надлежало управиться на первом этаже к моменту выхода хозяина из кабинета (располагавшегося тоже внизу), после чего перейти к уборке наверху, с глаз долой. Хозяин, видите ли, не выносит, когда перед его глазами мотается горничная!

К садовнику Этьену, равно как и к Кристиану, «каретнику», эти условия не имели отношения. У них был свой распорядок, связанный с работой во дворе – никак не с расписанием хозяина.

Зато повара, Жака, это расписание касалось напрямую: в тринадцать ноль-ноль он должен подать обед. Или «ланч», как иногда называл хозяин обед этим английским словом.

Фредерика, секретаря, оно тоже касалось. «Великий писатель» имел обыкновение надиктовывать свои тексты – писать их он гнушался, – и Фредерик должен был править то, что печатала компьютерная программа распознавания голоса. А программа эта – полная дура! Отчего Фредерик тратил уйму времени, приводя текст хозяина в читабельный вид… Но к моменту выхода хозяина из кабинета ему следовало оторваться от работы и составить компанию Жану-Франсуа за ланчем.

Что же до Марион, то она с утра пораньше уже порхала по бутикам и салонам красоты. Но тоже считала своим долгом присоединиться к супругу на ланч. Так что вот-вот должна была появиться. Обитатели дома, как обычно, проводят глазами ее и предадутся мыслям – каждый своим…

В час дня Фредерик вышел из своего кабинетика на втором этаже, потягиваясь и потирая глаза, уставшие от считывания текста на экране компьютера. Спустился вниз. Жан-Франсуа еще не появлялся, и Фредерик, пройдя через столовую, мимо накрытого к обеду стола, отправился на кухню, во владения Жака, где попросил у повара чашку кофе. Получив ее, он уселся на табурет, попивая маленькими глотками горький напиток (подслащенный кофе он не терпел, считая его полным извращением самой идеи кофе).

Минут через десять прилетела Марион. Красивая, оживленная, румяная. Светло-каштановые волосы подобраны и небрежно заколоты, выбившиеся пряди струятся по гибкой шее – картинка!

– Жан-Франсуа еще не выходил?

– Пока нет.

– Странно, он всегда пунктуален… Жак, сделайте мне тоже кофейку, пожалуйста!

Повар запустил машину и через минуту протянул чашечку хозяйке.

– Сегодня прекрасная погода! – сообщила она.

Присутствующие согласились, что отличная. Повисла пауза.

– Как там поживает наш роман? – повернулась Марион к Фредерику. В ее глазах промелькнуло легкое выражение иронии, на мгновение.

– Неплохо, – смутился секретарь.

Он всегда смущался, когда Марион обращалась к нему. Это давно заметили все, даже хозяин. И все над ним беззлобно посмеивались… даже хозяин.

– Скоро дойдете до финала? Вчера из издательства звонили, им не терпится получить в руки очередной шедевр! – улыбнулась она.

В дверях кухни возникла Мелани. Марион отлично чувствовала, что горничная ненавидит ее, но ей это было, по правде сказать, без разницы.

– Скоро, – кивнул Фредерик.

– Хороший роман получается? Муж не дает мне читать, пока не закончит!

– Хороший, – ответил Фредерик. – Как всегда.

«Как всегда». Марион отлично знала, что пишет ее супруг. Это было чтиво, низкопробное по духу, но профессиональное по качеству. И она прекрасно понимала, как к нему относится секретарь… Но произнести такое вслух он никогда не отважится. Равно как и она сама. Дело даже не в том, что не «отважится»… Просто подобные замечания вслух перед прислугой были бы дурным тоном.

– Я очень уважаю моего мужа, – заявила она с неожиданным пафосом. – Он добился успеха и богатства сам, своим трудом! Не крал, не обманывал людей, как другие, как все эти бизнесмены-мошенники!

– Согласен с вами, – отозвался секретарь, опустив глаза.

«Не обманывал»? Это как посмотреть… Фредерик лучше всех знал, что Жан-Франсуа продавал читательницам розовые грезы, фальшивые от начала до конца! Он ежедневно набивал текст писателя и видел, как тот правил свой текст, и без того сентиментальный, намеренно добавляя туда лубочные сценки то с домашними животными, то с детьми, а то вдруг брался платьица всякие описывать или, к примеру, проблемы со свекровью вставлять в текст, – знал, чем подкупить читательниц! Да, они сами расхватывали его книги, но ведь и в банк-пирамиду люди несли деньги сами! Только создателя финансовой пирамиды ждет уголовная ответственность за обман вкладчиков, тогда как писателя, коммерчески-расчетливо дурящего голову читательницам, почему-то носят на руках… Такая вот странность. Впрочем, критики не устают его ругать. Особую их ярость вызывает тот факт, что Ж.-Ф. де Ларю выпускает по два романа в год. Ни один уважающий себя писатель не ставит свои романы на поток! – кипятятся критики. Это профанация писательского труда! – кричат они. Де Ларю превратил творчество в коммерцию!

Кричат. И что с того? Ничего ровным счетом. Издатель с Жана-Франсуа сдувает пылинки: читательницы раскупают весь тираж каждого нового романа в считаные дни, и типографский станок не успевает допечатывать новые тысячи и десятки тысяч экземпляров.

– Что-то хозяин припозднился сегодня… – заметила Мелани.

– Шедевры требуют времени, – усмехнулся Фредерик.

– Еще бы! – согласилась Марион.

– Ага, романы писать – это вам не машины мыть! – вдруг возник на кухне «каретник» Кристиан. – А мне тоже кофейку сделай, Жак!

– Шедевры денежки приносят, – флегматично заметил Этьен, в свою очередь присоединившийся к компании: для прислуги тоже близилось время обеда. На кухне.

– Из которых он платит вам всем зарплату, – заметила Марион.

– Так разве ж я против? Очень даже хорошо, что зарабатывает и нам платит… Есть уже хочется. Фредерик, когда хозяин выйдет?

По правилам, обед сначала подавался в столовую и лишь потом прислуге.

Все дружно посмотрели на часы: 13:17.

– Мне как-то неспокойно… – произнес Фредерик. – Хозяин никогда так не задерживался… Я ему позвоню, – полувопросительно адресовался он к Марион.

Та повела обнаженными плечами (лето!).

– Ну… Не знаю, может, не стоит ему мешать?

– Я все же позвоню.

И Фредерик набрал на своем мобильном номер Жана-Франсуа.

Все смотрели на секретаря, все прислушивались к тому, что происходит в его трубке.

А в ней раздался железный голос автоответчика. В общем-то, ничего удивительного: когда хозяин работал, он отрезал себя от всего мира. Домашнего телефона в его кабинете не было, а мобильный он попросту выключал.

Двадцать пять минут второго. Беспокойство нарастало.

– Пойду постучу ему в дверь, – поднялась Марион.

Остальные проводили ее глазами. Право «постучать» в дверь имелось только у нее: в доме было заведено железное правило – писателя не тревожить!

Впрочем, вслед за ней поднялся Фредерик. И, чуть помедлив, за ним потянулась прислуга, выдерживая почтительное расстояние.

Кухня располагалась в левом крыле дома. Дальше за ней находились служебные помещения: большая кладовка, не менее большая прачечная, потом площадка с выходом в сад и лесенкой в подвал, а еще дальше – комнаты прислуги. В доме постоянно жили только Мелани и Кристиан, тогда как остальные были приходящими. Фредерик обитал на втором этаже, где находилась и хозяйская спальня. Там же располагался и кабинетик секретаря, и еще много разных комнат, по большей части никому не нужных. Жан-Франсуа купил этот дом на свои первые миллионы, когда ему еще и тридцати лет не стукнуло, осуществив давнюю мечту. Он был выходцем из дворянской семьи, но родители его жили весьма скромно: состояние промотал еще их дед. И для Жана-Франсуа приобретение дворянской усадьбы являлось символом восстановления статуса всей семьи…

Кабинет писателя находился в противоположном крыле дома, в правом. Марион стремительно пересекла столовую, затем гостиную, затем «кофейную» (так называл ее Жан-Франсуа, потому что любил именно в ней распивать кофе и крепкие напитки с гостями), затем библиотеку. Кабинет являлся последним жилым помещением с этой стороны: сразу за его стенкой находился огромный гараж, бывшая конюшня, где царствовал Кристиан. Дойдя до двери, она прислушалась. Правда, это было совершенно бессмысленно: все знали, что помещение отделано звуконепроницаемым материалом. Жан-Франсуа наговаривал текст романа в голос, и компьютерная программа печатала его сама. Случалось, – Марион как-то слышала в один из тех исключительных моментов, когда муж пускал ее к себе, – он с программой ругался. «Дура! – кричал муж на программу. – Я сказал: запятая!»

И программа послушно печатала: «Дура, я сказал».

Они тогда еще вместе с Жаном-Франсуа весело хохотали.

Оглянувшись, – Фредерик стоял на пороге библиотеки, за ним, в некотором отдалении, просматривались остальные, – Марион несколько раз ударила изо всех сил кулаком в дверь, которая была также звуконепроницаемой.

Но никакого эффекта, Жан-Франсуа не откликнулся.

Марион барабанила в дверь, пока не отбила себе кулаки. Затем повернулась и посмотрела на Фредерика. Тот, в свою очередь, глянул на часы.

– Полвторого, – произнес он. – Так дядя еще никогда