Вдруг тени отступили и начали таять, возвращая в мир краски, а в следующее мгновение меня сжали в объятиях горячие, сильные руки Афанасия:

– Вась? Василиса? Эй, принцесса, ты чего?

Я распахнула глаза и тут же зажмурилась, ослепленная лучами полуденного солнца.

– Все хорошо, Афон. Все хорошо. – Как же здорово дышать полной грудью! Чувствовать воздух, напоенный летним жаром и легким ароматом прелой листвы, чувствовать жизнь, чувствовать себя…

– Чего ж хорошего? Упала, застонала, а потом еще и побледнела так, словно помирать собралась! – Он рывком поднял меня на ноги. – Давай-ка, мать, забирайся в седло. Не думал, что ты такая впечатлительная. Не буду я тебе больше о кикиморах рассказывать! Глаза-то открой!

Я посмотрела в его встревоженное лицо и улыбнулась.

– Правда, все хорошо. Просто… что-то живот прихватило.

Борька, топтавшийся рядом, успокаивающе ткнулся мне в плечо.

– Ну, так ты в кустики сходи! – Круглое, заросшее жесткой щетиной лицо Афона расплылось в улыбке. – Напугала-то как!

– Нет. Все уже хорошо. Не хочу больше в кустики! И можешь меня отпустить. – Я тут же почувствовала, как быстро и без лишних уговоров его руки исчезли с моих плеч, и попросила: – Поехали дальше?

Чувствуя предательскую дрожь во всем теле, я позволила Афанасию помочь мне усесться в седло позади мальчишки и взялась за поводья.

Что со мной? Что это было? Еще одно видение? Или, может, я потеряла сознание?

А в ушах все еще слышался шепот:

«– Госпожа…»

К Колокольцам мы подъехали, когда солнце уже начало клониться к закату. К счастью, больше никаких кикимор и видений не было. Пожаров, впрочем, тоже. Речка Глинотечка оказалась мутным ручьем, который, как говорят, и курица вброд перейдет. Правда, Борька пару раз увяз в тягучем иле, но Афон попросту поднял его на плечи и вытащил на берег, точно он да и мы с парнишкой оказались из рода пушинок.

– Не знала, что ты такой сильный! – Я смерила его удивленным взглядом. А ведь ничего особенного! Пусть на две головы выше меня и даже довольно упитанный, но больше похож на аптекаря, чем на силача-циркача… – А как же твои недавние страдания, что с утерей ипостаси Змея ты стал немощен и слаб?

– Принцесса, не забывай, что мне известны кое-какие магические тайны и добавить себе силу десятерых богатырей – не самая сложная из них. – Афон оглядел измазанные штаны и криво усмехнулся. – Гораздо сложнее очистить от ила и глины последние портки!

– А вон уже и крыши первых домов видать. – Митяй радостно махнул вперед. – У деда и постираться можно, и в баньку сходить.

– И поесть! И поспать! – вздохнула я. С последнего привала прошел уже целый день. Тело ныло и ломило так, словно по мне пробежался табун Бо́рек, а желудок то и дело давал о себе знать голодными завываниями.

А может, мои видения и приступы от переутомления и недосыпу?

Первыми нас выбежали встречать деревенские псы, приветствуя дружным лаем. Где-то мычали коровы, возвращаясь с пастбища в родные коровники. Несколько раздетых по пояс, загорелых дочерна мужиков сидели у высоких стогов, попивая из большой бутыли воду. Заметив нашу процессию, один из них поднялся и неспешно направился к нам.

Увидев его, пацан ужом соскользнул с жеребца и бросился навстречу.

– Дядько! А я гостей к деду Олесю веду, – раздался его звонкий голосок. Добежав до мужчины, Митяй прильнул к нему и только после этого дал волю чувствам.

– Мамка… Батя… Пожар… никого не осталось!!! – сквозь рыдания донеслось до нас. – Змей… Пепельный… Никого…

Сидевшие у стогов мужики, почуяв неладное, разом поднялись и направились к ним. Окружили, о чем-то тихо переговариваясь, затем дружно обернулись к нам.

– Либо накормят, либо прибьют, – обреченно пробормотал Афанасий и потянул Борьку за уздцы. – Пойдем подойдем, что ли?

Когда расстояние между нами сократилось до нескольких шагов, мы остановились. Дядька Митяя подошел ближе и низко поклонился.

– Спасибо, что спасли мальчонку! Век благодарны будем, гости дорогие. Откуда и куда путь держите?

Я спрыгнула с Борьки и, прежде чем Афанасий открыл рот, произнесла:

– Мы ищем путь в царство Пепельного.

Услышав такую новость, мужики хмуро переглянулись и подошли ближе, чтобы получше рассмотреть нашу сумасшедшую компанию.

– Гибели ищете?! Зачем вам туда?

– А надоела нам его обгорелая рожа. Эстетику мира портит, вот и хотим его найти и прибить! – встал на мою защиту Афон.

Гул поднялся такой, что мне стало не по себе.

– Ишь какой умный!

– Его нельзя прибить!

– Он из другого мира!

– Попадете туда – навек сами сгинете!

– Тихо! – прикрикнул дядька Митяя, возвращая тишину. – Не нашего ума это дело. Хотят идти – пусть идут. А пока – услуга за услугу. Пойдемте, я провожу вас к нашему волхву. Дед Олесь живет долго, много знает. Авось и подскажет вам чего за спасение внучка…

И поманил нас за собой.

Мужики расступились, давая дорогу. В их взглядах читались жалость и еще… любопытство. Так смотрят на юродивого. Вроде и жалко, да не такой, как все…

Деревня оказалась небольшой, две улочки, три переулочка, но красивой, утопающей в яблоневых садах. Дом волхва стоял на отшибе, не выделяясь ни новизной, ни добротностью. Старые бревна выбелило время, потрескало солнце. Рядом с домом, скособочась, притулилась крохотная банька, радуя глаз синеватым дымком, рвущимся в небеса из короткой трубы.

Сам дед Олесь не терял времени даром. Ловко орудуя топором, он колол дрова. Запах свежей древесины стоял такой, что я не удержалась и с наслаждением вдохнула, вспоминая дом… Отец тоже любил так поразмяться и вместе с конюхом Парамоном мог за день наколоть целую поленницу.

– Деда! – Митяй бросился к нему. Игнорируя распахнутую калитку, перепрыгнул через невысокую ограду, точнее, плетень и, подбежав, уткнулся тому в рубаху. Мы услышали его торопливое бормотание и всхлипы. Старик, будто и не удивляясь гостям, ловко всадил топор в толстое полено, потрепал внука по растрепанным вихрам и оглянулся, разглядывая нас из-под седых мохнатых бровей. Высокий. Крепкий. Если бы не выбеленные временем космы и седая борода, хитро заплетенная в недлинную косу, его сложно было бы назвать стариком.

Вслед за Митяем в открытую настежь калитку вошел наш проводник и, поравнявшись с хозяином дома, о чем-то тихо заговорил.

Я было хотела направиться за ними, но Афанасий придержал меня за руку.

– Подождем.

Старик внимательно выслушал мужика, утешающе похлопал внука по плечу и, вновь взглянув на нас, поманил:

– Что же вы там стоите, гости дорогие?

– А вот теперь пойдем. – Афон потянул за собой пофыркивающего Борьку. Чувствуя себя не в своей тарелке, я поплелась за ними. Кто дернул меня за язык во всеуслышание заявить, что мы направляемся к Пепельному?

– Митяй поведал мне о вашей доблести. – Серые глаза смотрели строго, заставляя нервничать. – Только скажите, как вы узнали, что он спрятался в подполе?

– Это надо бы у Василисы уточнить, – сдал меня Афон.

Все перевели взгляды на меня.

Я поняла, что краснею, и нервно дернула плечами.

– Не знаю. Просто… почувствовала!

– Хорошее качество! – не стал мучить меня расспросами дед. – Чувствовать тех, кто попал в беду, – не всем дано.

И внезапно так захотелось рассказать ему о приступах, о видениях. Вдруг подскажет, с чего со мной случилась такая неприятность? Но… что-то заставило меня промолчать, скрывая от всех мои страхи.

Старик еще немного посверлил меня взглядом, словно зная о моих терзаниях, и, пряча в усы скупую улыбку, указал на дверь, приглашая нас в дом.

– Заходите. Накормлю, напою, в баньке вымою… – Борька на этих словах принялся нервно приплясывать, наверное, опасаясь, что о нем забудут, но старик успокоил и его: – Вот еще жеребцу вашему овса задам, а после и разговоры станем разговаривать!

Ну да… На ум вдруг пришли страшилки, которые любила рассказывать мне на ночь старая нянька: сначала напои, накорми, а потом и в печь сажай… Действительно, а то чего нас, тощих и грязных, жарить?

Добела выскобленные ступеньки невысокого крыльца, радуясь гостям, весело заскрипели под ногами. Миновав сени, завешанные пучками высушенной травы, мы с Афоном оказались в довольно просторной горенке с более чем скромной обстановкой. Вдоль стены вытянулись две широкие длинные лавки, явно заменявшие нежданным гостям койко-место. В углу расположилась печь, если можно было назвать печью это огромное, на полкомнаты, строение, которое оказалось еще и кроватью хозяина. Рядом с ней, почти в центре комнаты, стоял здоровенный стол, уставленный казанками, глиняными мисками и кружками. Его окружали четыре крепко сбитых табурета.

Два небольших окна давали достаточно света и хороший обзор, позволяя видеть почти все, что окружало избу. Одно окно выходило во двор, а второе на большой, огороженный частоколом огород позади дома, за которым расстилалось поле сочной травы. На горизонте чернел лес, а между полем и лесом алело в закатных лучах круглое, будто рукотворное, большое озеро.

Красота!

Я подошла к окну, из которого были видны двор, часть покосившейся баньки и ограда, со все так же распахнутой калиткой. А еще дед Олесь. Он как раз прощался с нашим провожатым. Заметив меня, тот поднял руку, что-то сказал старику, потрепал по вихрастой голове жавшегося к нему Митяя и направился прочь со двора. Провожая его взглядом, я не заметила, как внук с дедом пропали из видимости. Тут же в сенях хлопнула дверь, и в дом заглянул хозяин.

– Устраивайтесь. – Старик кивком указал на лавки и посторонился, пропуская в дом внука. – Митяй, накрывай на стол! Картошка в казане на печи, молоко и соленья в подполе, а я наберу зелени да вернусь.

Дверь за стариком закрылась. Митяй направился к печи, выполнять наказ деда.

Привычно прихватив рушником заслонку, мальчонка отставил ее к печи. Вытянул из теплого нутра котелок с исходящей паром картошкой, брякнул его на стол и задумчиво посмотрел на нас.

– Огурчики малосольные к картохе будете?

– Отчего же не будем? Будем! – ответил Афанасий, устраиваясь за столом поближе к котелку. – Все, что есть в печи, на стол мечи! У нас за весь день сегодня даже маковой росинки во рту не было!

– Значит, надо из подполья доставать… – тоскливо вздохнул Митяй и покосился на крышку подвала, находившуюся точнехонько в центре комнаты. Если бы не вделанное в нее кольцо, исполняющее роль ручки, я бы даже не поняла, что здесь есть подпол.

– Помочь? – тут же вызвалась я. Не люблю напрягать людей. У мальчонки горе, а тут мы… с огурчиками.

– Да не… мне нетрудно… – замялся Митяй, снова бросил взгляд на крышку подпола и криво мне улыбнулся. – Просто боязно! Когда я был совсем маленьким, деда поведал мне, что жилище человека должно повторять весь мир, тогда и равновесие в нем будет.

– То есть как – весь мир? – нахмурилась я. Начали огурцами – закончили мироустройством!

– А так! – терпеливо принялся пояснять мальчонка, ободренный добродушными кивками Афона. – Чердак должо́н заведовать небесами, жилые комнаты – как наш мир для людей, ну а подпол – для бесов да нечисти всякой. – И тут выдержка изменила Митяю. – А ну как меня там сам Пепельный поджидает, чтобы как мамку и батю спалить?!

Глядя на нервно подрагивающие губехи мальчишки, я подошла и успокаивающе обняла его за плечи.

– Пусть поджидает! Я как раз к нему за должком иду, вот и стребую. Хочешь, я вместе с тобой спущусь и покажу тебе, что в подполе, кроме огурцов, масла, сливок и молока, ничего страшного нет?

– Хочу! – Глаза Митяя засветились радостью. Подумав, он добавил: – А страшное в подполье таки есть! Бочонок медовухи! Деда как ее пригубит – сам не свой становится!

– Правильно, парень! Просто страшно хорошая новость! – оживился Афон и даже поднялся.

– Ну, если только это, то я переживу знакомство с подземным миром этого дома. – Я решительно прошла к крышке люка и, ухватившись за медное кольцо, рывком отворила дверцу в царство «страшных припасов». Из плескавшегося у ног полумрака до меня тут же донесся запах чего-то пряного, сдобренного терпким запахом добродившей браги.

– А свет? – Я оглянулась на парня. Все хорошо, но лезть в незнакомый подвал без лучины или свечи – чревато большими разрушениями.

Он с опаской посмотрел в темноту и, прикусив губу, принялся молча спускаться. В следующее мгновение куцее пятно света разогнало густой полумрак.

Другое дело!

Заметив взгляд Афанасия, я подняла вверх большой палец и начала спускаться вслед за мальчуганом. Хочешь не хочешь – а обещала!

Вопреки ожиданиям подвальчик оказался уютным. Небольшой, чистый, заботливо охраняемый от паутины и мышей. На одной из стен, рядом с ровными рядами кувшинов и глиняных банок, висела масляная лампа, у которой меня и поджидал Митяй, опасливо поглядывая по сторонам.

– Ну, вот видишь, нет тут никого! – Я демонстративно развела руками. – Даже пауков нет!

– Пауков я не боюсь! Они не страшные! – Митяй даже надулся от гордости. – И мышей не боюсь!

– Потому что их тут нет? – Я насмешливо покачала головой. – А кого еще ты не боишься?

– Я вообще никого не боюсь! – нахохлился парень, сообразив, что бояться того, чего нет, – перебор. И тихо добавил: – Только призрака, что на озере обитает, боюсь!

Я не выдержала и расхохоталась.

– Да тебе прямая дорога в сказители! На ходу подметки рвешь: то Пепельный, то призраки!

– Ты думаешь, я вру? А я не вру! – запальчиво выкрикнул мальчишка. – Деда спроси! Я на озере призрак видел! Сам он черный, как ночь, а глаза синие, будто небо в ясный полдень! А еще девица стонет!

– Гм… – Я насторожилась. Сказки сказками, но приличия-то быть должны! – А чего она стонет?

– Дык как ей не стонать, ежели в воду сунули да каменюкой тяжелой придавили, чтобы не всплыла. А вода в озере даже в жару – ледяная! – Митяй обиженно покосился на меня и направился к дальней стене, вдоль которой рядком расположились кадушки с огурцами. – Думаешь, я снова вру?

– Да нет, что ты! – отмахнулась я. – Не бери в голову! Это у тебя воображение богатое.

– Ну и пусть! А волк на самом деле существует! – отрезал тот, подхватил небольшую кадушку и направился с ней к лестнице.

– Какой волк? – Похоже, парень и впрямь фантазер. То девушку камень придавил, то призрак, а тут еще и волк!

– Ну, говорю же! Черный. Только глаза синим горят! И молвит мне – помоги-и-и, Митя-а-а-й! – Последняя фраза прозвучала натужно. И немудрено: мальчишка, рывками переставляя увесистую кадушку со ступеньки на ступеньку, принялся споро подниматься.

– Ага-ага! – Я напоследок обвела взглядом подвал, ухватила две бутыли с молоком и, задув лампу, бросилась за ним. – И как? Ты помог?

– Не! Я его боюсь! Знаешь какой он страшный? – Как только подпол вновь погрузился в темноту, у паренька словно отросло еще по паре рук и ног. Громко пыхтя и подпихивая бочонок, он принялся быстро карабкаться к единственному квадрату света над головой, не забывая приговаривать: – Клыки – во! Сам – во! А глаза…

– Тоже во? – Я поставила бутыли на самую высокую ступеньку, до которой смогла дотянуться, и полезла вверх. Резвости мне добавил легкий шорох, вдруг раздавшийся позади нас в кромешной темноте подвала. Рассказы мальчонки сделали свое дело. Я проникновенно взвыла: – Митяй, шевелись! Ты чего как улитка в клистире? Афон! Ты где? Вытаскивай нас!!!

– Да тут я! Тут! – Над нами, загораживая свет, появилась голова Афанасия. Мальчонка и пикнуть не успел, как вместе с огурцами оказался на поверхности. Следом за ним благословенная лапа Афона выдернула из холодного подвала и меня.

– Чего ты так орешь? – Он поставил меня на пол и, только сейчас заметив нежно прижимаемые мною к груди два белесых пузыря, радостно возопил: – Самогонка? Да ты человечище, Вась!

– Какая еще самогонка? – возмутилась я, с грохотом захлопывая крышку подпола. Мало ли… вдруг чего вылезет? – Это молоко!

– Тогда обрат, а не молоко! Цвет не тот! – не поддержал моего возмущения Афон и миролюбиво предложил: – И вообще, чего спорить? Ты открой пробку да хлебни! А лучше мне дай!

Дед Олесь застукал нас в тот момент, когда мы, откупорив крышку, принюхивались к мутному содержимому бутылки.

– Что же это ты, внучек, не следишь за нашими гостями? Все должно быть по порядку! Сначала помой, накорми, а потом и сказочки с настоечкой рассказывай!

Мы с Афоном дернулись от бутылки в разные стороны как нашкодившие школяры. А чтобы не было улик, Афанасий поставил ее на пол. Митяй удивленно покосился на поллитру, одиноко стоявшую теперь между нами.

– Деда, а разве это не молоко?

– Из-под бешеной буренки! – Хозяин дома прошел к нам. Сцапав бутыль, торжественно пронес ее к столу и водрузил прямо в центр. – Настойка енто! А вот в бутылке, что в руках у Василисы, – сливки.

– А чего твоя настойка такая же белая, как и сливки? – не сдавался малец. То ли хотел нас поддержать, то ли не хотел сам лицом в грязь ударить: деревенский, а самогонку от молока отличить не может!

– Дык она на белене настоянная. Самое то от ревматизма!

Мы с Афоном с трудом отвели взгляд от ставшей враз непривлекательной бутылки, переглянулись.

– А где у вас тут руки помыть? – первой струсила я. Ну а чего? Крышку открывала, нюхала. Единственное что – не пробовала!

– А в баньке! – с готовностью улыбнулся старик. – Пойдем провожу? Любишь самый жар?

– Обожаю! – Я попыталась скрыть промелькнувшие у меня на лице чувства: не то чтобы… Жара, духота! Вода не прогрелась! Уши сворачиваются в трубочку, а по полу холод…

Но куда деваться? Наказывала мне Мафаня – не бери в руки всякую гадость! Говорят, белена сначала ума лишает, потом му́ки насылает такие, что исправить уже ничего не сможешь. Впрочем, противоядие к ней тоже имеется. Главное не опоздать!

Кстати… А это мысль! Мои странные приступы… Уж не белены ли я по дороге наелась? Нанюхалась, натерлась… А чего, под кустиками и не такое расти может!

Эх… И об этом говорит царская дочь!

Ладно! О грустном потом. Что мы сейчас обсуждали? Ах да! Баню!

– Хоть сейчас готова идти!

– Вот и славно! – обрадовался дед и, прежде чем выйти из дома, прозорливо покосился сначала на меня, потом на Афона. – А вы что же, уже небось настойки хлопнули? Что-то побледнелось вам? – и басовито расхохотался. – Да вы не бойтесь! Я свои лекарские притирки у себя в сундуке держу. Не отравитесь!

– А что в бутылке-то? – подозрительно прищурился Афон, предпочитая больше не верить на слово незнакомцам.

– Да самогонка! Молоком очищенная. На миндале да на мелиссе настоянная! В чай добавлять – милое дело! – отмахнулся старик и, поманив меня за собой, скрылся за дверью.

– Ладно. Пойду. – Я не сдержала улыбки, глядя на обескураженное лицо Афанасия. – Да не переживай ты так! Я бы тоже белену с молоком перепутала на раз! И очень бы расстроилась по этому поводу, как и ты!

– Вообще-то я больше переживаю за то, что это не белена! – Афон печально вздохнул. – Знаешь, как ее достать трудно?

– Ядов, что ли, у вас, колдунов, на друзей не хватает? – Теперь удивляться пришлось мне.

– Да нет! Этого-то добра полно! – отмахнулся Афон. – Да только она реально хорошо спинную хворь правит! А еще ее можно в некоторых заклинаниях использовать, вроде мистического зеркала!

– Зеркало… – В моей памяти всплыло это слово. – Точно! Афон, я хотела с тетей поговорить, да боюсь, что через зеркало меня Пепельный увидеть может.

– Не только увидеть, а еще и мысли твои прочитать! Например, о том, что я пообещал вытащить из застенков Ника! – «утешил» Афанасий. – Но ты не горюй. Я научу тебя, как и что сделать, чтобы оставаться вне зоны действия этой магии. Все просто! В бане достанешь зеркало, обведешь им вокруг себя и скажешь такие слова: «Не кламши не ищут, не знамши не подслушивают». И после этого смело вызывай тетю. Но… один минус – действие заклинания короткое. Так что – чем быстрее, тем скорее!

– Поняла! – приободрилась я. Только бы эту белиберду не забыть! На всякий случай дотронулась до корсета – проверила, на месте ли зеркальце.

Тут скрипнула дверь, и в комнату снова заглянул дед Олесь:

– Ну что? Долго еще топтаться будем, девушка?

Я ойкнула и бросилась за ним.